Дорога тут сделалась узкою, и ротмистр поехал вперед, а граф начал говорить о чем-то с своими слугами, и затем снова догнав его, с видимым удовольствием продолжал начатый разговор.
— Надо думать, — сказал он, — что воин, служивший у Густава, не будет колебаться в выборе знамени, и у себя на родине примет сторону короля Карла, а никак не возмутившихся против него партий.
— Справедливо изволите рассуждать, граф, — отвечал Дольгетти, — конечно мне следовало бы быть одинакового с вами мнения, но с тех пор, как я приехал в Шотландию, я всего достаточно наслышался, и пришел к тому убеждению, что свободному воину надо принять ту сторону, которую он найдет для себя наиболее выгодной. «Верность королю», говорите вы, «свобода», кричат на другом конце улицы. «Король!» кричит один, «парламент!» взывает другой. «Монтроз!» слышится здесь, «Аржайль!» раздается там. «Сражайтесь за епископа!» «Стойте за церковь!» Все это вам кричат люди хорошие, а кто из них более прав — сказать мудрено.
— Если права различных партий кажутся вам равносильными, ротмистр, — возразил граф, — то скажите мне, какие условия могут склонить вас при выборе партии на нашу сторону?
— Два, очень естественные в моем положении условия, — отвечал Дольгетти. — Прежде всего я намерен служить той партии, которая будет выше ценить мою службу, а затем, само собою разумеется, щедрее вознаградит меня за нее. Но, признаться сказать, граф, мне заманчивее было бы служить в регулярном войске конвента, чем с дикими горцами.
— Объяснитесь — почему? — сказал граф.
— С удовольствием, граф, — отвечал ротмистр Дольгетти. — Говорят, что здесь в горах хотят организовать войско на защиту короля. Ну, а вы ведь знаете нравы наших горцев? Хотя они народ здоровый и храбрый, но совершенно грубый; и если бы я взялся обучать эту дикую толпу с их волынками, то разве они поняли бы меня? Если бы я стал обучать их военному делу, то какой бы дождался благодарности? — никакой. Разве пырнул бы кто-нибудь кинжалом в горло.
— Мне кажется, Андерсон, — сказал граф, обращаясь к одному их своих слуг, — вы могли бы убедить ротмистра, что нам нужны опытные офицеры, пользоваться наставлениями которых мы очень бы желали.
— С позволения вашего сиятельства, — снимая шапку, сказал Андерсон, — смею заверить, что когда мы соединимся с ирландской пехотой, которая должно быть уже перебралась на наш берег, — нам очень будут нужны опытные офицеры для обучения новобранцев.
— А я очень, очень желал бы такого рода службы, — отвечал Дольгетти, — ирландцы славный народ, мне случалось драться рядом с ними.
— Если вы согласитесь принять сторону короля, — сказал граф Ментейт, — то во всяком случае я могу обещать вам команду над ирландцами.
— Но главное мое условие остается нерешенным, — заметил Дольгетти. — Хотя настоящему воину и стыдно постоянно говорить о деньгах, и надо саблею доказывать, что честь выше денег, но всякому благоразумному человеку необходимо знать, сколько он будет получать за службу из ваших сумм? Все говорят, что у конвентистов есть деньги, а у вас их нет. Правда, что горцев удовлетворить легко: стоит только дозволить им уводить стада; но ведь мне нельзя содержать себя таким образом на службе.
— Если позволите, ваше сиятельство, — почтительно заметил Андерсон, — то я отвечу ротмистру. Ему вероятно хочется знать, откуда возьмем мы денег на жалованье? По моему глупому рассуждению источники доходов равно открыты как нам, так и конвентистам. Они грабят страну, как им заблагорассудится, и мы можем делать тоже самое, и этим способом содержать свое войско. Король, конфискуя имения, может жаловать их людям достойным, и таким образом те, кто станет на сторону круглоголовых, будут может быть правильнее получать жалованье, а кто станет под знамена короля, тот, если посчастливится, откроет себе путь в рыцари, лорды или графы.
— Служили вы когда-нибудь в военной службе, товарищ? — спросил Дольгетти Андерсона.
— Немного, во время настоящих смут, — скромно отвечал Андерсон.
— Признаюсь, ваше сиятельство, — продолжал Дольгетти, — слуга ваш отличается тонким понятием о военном деле, хотя опытностью похвалиться не может, и при этом немного горяч, потому что, не убивши зверя, продает его шкуру. Впрочем я подумаю о вашем предложении.
— Подумайте, ротмистр, — сказал граф, — целая ночь к вашим услугам, да и к тому же — после хорошего ужина, который мы вам доставим.
— Да, недурно теперь поужинать, — отвечал ротмистр, — признаюсь, у меня с самого утра ровно ничего не было во рту, а овсяный пирог, который мне удалось заполучить, я разделил с своим конем.
Глава II
Вскоре путники подъехали к замку Дарнленварату, видневшемуся между густых и высоких елей. Кругом замка шла низкая ограда, внутри которой помещались службы. Подъехав к замку поближе, путешественники заметили следы недавно устроенных укреплений, необходимость в которых вероятно была вызвана настоящим смутным временем. Ворота в стене оказались на запоре, и только после долгих переговоров два горца отворили одну половину для проезда гостей. Из замка тотчас же выбежали слуги. Одни приняли лошадей, а другие предложили проводить гостей в замок. Дольгетти отказался от предложения доставить лошадь в конюшню.
— Я привык, дорогие друзья, — сказал он, — сам ходить за своим Густавом, названным мною так в честь моего непобедимого начальника Густава Адольфа. Мы с ним закадычные друзья.
Граф Ментейт и его спутники не так были внимательны к своим коням, и предоставив их прислуге, сами вошли на темно-желтое крыльцо, где на скамейке стояло высокое ведро с пивом, а подле лежало два-три деревянных ковша. Граф Ментейт, зачерпнув ковш, без дальнейших церемоний осушил его весь до дна и передал Андерсону, который предварительно ополоснул ковш, и потом уже выпил пива.
— Какой привередник! — заметил один горец. — Он не может пить после своего господина!
— Я вырос во Франции, — отвечал Андерсон, — и там никто не пьет после другого, не выполоскав посуды.
Граф вошел в залу, куда за ним последовали оба его спутника. Зала была низкая, каменная, со сводами и с камином в переднем углу, где пылал сильный огонь от горевшего торфа, разливая мрачный полусвет под сводами большой сырой комнаты. По стенам залы висело множество всевозможного оружия, а посреди стоял большой дубовый стол. Для графа Ментейта, расторопные слуги поспешили уставить его молоком, маслом, сыром, кувшинами с пивом и жбанами с водкою. Между приборами было оставлено значительное расстояние для отличия между господином и его прислугою. Пока готовили закуску, граф стоял около самого камина, а свита его неподалеку от него.
— Ну, что скажете вы, Андерсон, насчет нашего спутника? — спросил граф Ментейт.
— Молодец! — отвечал Андерсон, — если только все, что он рассказывает о себе — правда. Я думаю: если бы у нас было десятка два таких офицеров, то они отлично выправили бы наших ирландцев.
— Не могу с вами согласиться, Андерсон, — отвечал граф. — Мне кажется, что этому человеку чужая кровь придала только аппетита, и он вернулся на родину оттого, чтобы пресытиться кровью соотечественников. Эти наемщики позорят шотландцев. Честь для них пустое слово, и они сражаются за ту сторону, которая им больше платит.
— Извините, ваше сиятельство, — сказал Андерсон, — я советовал бы вам в настоящем случае умерить порывы вашего негодования. Ведь мы не можем обойтись без подобных людей, хотя они и небезукоризненны.
В эту минуту в залу вошел высокий, статный горец. Богатое вооружение, перья на шляпе и твердая, самоуверенная походка показывали, что это человек высокого звания. Задумчиво подошел он к столу, даже не ответив графу на его приветствие.
— Теперь с ним не надо говорить, — шепнул дворецкий. — Его ум омрачен.
Горец отошел от стола и, опустившись на стул подле камина, устремил взор в его красное пламя и задумался. Кругом все молчали.
