ляшка Гертруда — Елена, сестра князя Казимира, коя родила Изяславу двоих сыновей, верно, уже привыкла к нескончаемым мужниным изменам. Лишь усмехается грустно, услыхав очередной рассказ о похождениях беспутного супруга. Нянчится со своими мальцами — Мстиславом и Святополком. Со мною, когда гостил зимой в Новгороде, держалась просто, была добра и ласкова. Учил её читать и писать кириллическим письмом. Схватывала всё налету, быстро и крепко. Умна, ничего не скажешь. Подарил ей серёжки с багровыми самоцветами, так радовалась, как ребёнок малый. Показывала украшенную миниатюрами псалтирь, говорила: вшивает в неё свои собственные молитвы Богу, Богоматери и святой равноапостольной Елене. С виду она жёнка пригожая — пышногруда, белолица»...
Всеволод тяжело вздохнул. Нет, никогда не влекло его в корчму, не любил он пиров, остерегался и пьянства, и блуда.
«Душа человечья от того гибнет», — наставлял его в детстве Иларион, пресвитер [12] церкви в Берестове [13], ныне возведённый отцом, князем Ярославом, в митрополиты [14].
Любимый учитель! По лицу Всеволода при воспоминании об Иларионе пробежала улыбка. Сколько же не виделись? Полгода? Нет, больше. Ещё зимой отъехал он из Киева на полюдье [15]
в дальнее Залесье, торопился, чтоб успеть оттуда в Новгород до вешней распутицы.
«Как приеду в Киев, первым делом — к нему, — решил было Всеволод, но тотчас же передумал. — Нет, сперва к отцу. Хворает он».
При мысли об отце молодой князь сокрушённо качнул головой. Стар отец и болен. Неровен час, помрёт. Тогда и подумать страшно, что створиться может. Как бы тучи чёрные не затянули небо. Кто в Киеве на стол сядет? Изяслав? Ведь как-то обмолвился отец, что хочет ряд [16] утвердить, восхождение лествичное, чтоб не было меж князьями усобиц. Стол великий — старшему в роду. А коли так, то Изяславов черёд в Киеве княжить. Ну и ужель сможет он — степных разбойников, торков [17], отогнать, волю свою показать, сильным стать — как отец, дед, прадед?! Куда там! И мыслить о таком смешно. Ведь глуп, ничтожен! Не раз говаривал Изяславу батюшка с укором: «Ох, и дурень же! Вон сколь статен и красен, а ума нет!»
А вот если бы ему, Всеволоду, достался киевский «злат стол»? Готов ли он взвалить на свои плечи эту тяжкую ношу?
Всеволоду казалось, что готов, и вполне. Изяслава он не боялся, за такого князя ни дружина, ни бояре стоять не будут. Опасался другого брата, Святослава, который сидит теперь на Волыни. Этот наберёт себе верных людей, за ним пойдут, он и умён, и твёрд, да и на рати, в бою уже доблесть и отвагу свою выказал. Но самое страшное — честолюбив Святослав без меры. Такого гордеца непрестанно удерживать от греха и одёргивать надо. Мнит он себя великим правителем и воином, ничьих советов не слушает, всё как ему вздумается, один решает.
Но нет, не видать Всеволоду великого стола — лишь третий он по старшинству в княжьей семье сын после Изяслава и Святослава. Был ещё у них один брат старший, Владимир, да умер год назад в Новгороде, сына оставив, Ростислава. Ещё два брата, Вячеслав и Игорь, и вовсе отроки, но и им, как и старшим, непременно даст отец в удел волости.
Его, Всеволода, Ярослав любил более остальных сыновей, ибо по душе великому князю была книжная грамота, а в грамоте и языках Всеволод с малых лет превосходил всех братьев и сверстников.
Сперва легко, без особого труда, познал греческий, затем осилил латынь. Любимым занятием его было учить языки. Откроет, бывало, книгу с непонятными словесами, тычет перстом и вопрошает учителей: «А это какое слово? А это что значит?»
Учителя улыбались, хвалили его, а Ярослав, слыша их хвалу, гордился сыном.
Покойная мать, княгиня Ингигерда Ирина, обучила Всеволода говорить и писать по-свейски [18]. Потом, когда бежали на Русь из Угрии [19] два королевича, Андраш и Левента, с их помощью усвоил Всеволод угорский язык, а ещё позднее от одного печенега [20], который был взят князем Ярославом в полой во время жаркой схватки под киевскими стенами и определён княжичу в челядинцы [21], научился и печенежской молви. Отец, не нарадуясь успехами сына, бывало, гладил Всеволода по голове и с улыбкой называл его: «Чудушко ты моё пятиязычное!»
У матери в свите служило немало свеев, её соотечественников. Один из них, ярл Регнвальд, много лет занимал место посадника [22] в Ладоге — городе-крепости неподалёку от Новгорода, близ берегов озера Нево. В детстве Всеволоду не раз вместе с матерью-княгиней случалось бывать в этой старинной, обнесённой мощными укреплениями цитадели, слушать и вникать в свейскую молвь, учиться понимать доселе неведомые слова и выражения.
Вообще, в Новгороде княжеская семья жила подолгу, ибо в Южной Руси в ту пору одна за другой вспыхивали косящие люд войны. Князь Ярослав то ратился, то мирился со своим единокровным братом Мстиславом Храбрым [23], которому вынужден был уступить Чернигов и всё Днепровское Левобережье. Только после смерти бездетного Мстислава, а произошло это событие, когда Всеволоду исполнилось шесть лет, маленький княжич с матерью, братьями и сёстрами окончательно перебрался в стольный Киев. Но и после многажды доводилось ему бывать на севере Руси. Связи со свеями сохранялись у Ярослава и его сыновей ещё немало лет, вот и прозвище своё — Хольти, неведомо кем, когда и за какие заслуги данное, получил от них молодой Всеволод. Под именем этим вошёл он в знаменитые скандинавские саги. «Князь Хольти» — так зачастую называла его покойная мать, а порой и новгородцы. «Хольти» — означало что-то вроде «сильный», «смелый», и закрепилось лестное сие и странное прозвище за Всеволодом как-то нежданно-негаданно. Даже Гертруда, и та, когда гостил он недавно у брата в Новом Городе, порой обращалась к нему так. При этом серые глаза молодой польки светились лукавинкой, она тихонько посмеивалась, прикрывая ладонью рот.
При воспоминании о Гертруде Всеволод снова грустно вздохнул. Увы, не его доля — быть рядом с этой яркой красивой жёнкой.
Ни охоты, ни пиры, ни рати не были особенно по душе юному княжичу, хотя приходилось часто и выходить с братьями на зверя, — негоже было отставать от других, — и принимать участие в пирах, — никуда не денешься: то послы приедут, то праздник какой. Князь всегда щедрость и милость являть должен, и нужно, чтоб подданные уважали его, чтоб видели его бояре и дружинники непрестанно пред собой, — вот он, князь наш! Славен
