к новому удару. В Кремль и въехала царская карета.
В посте и молитве, в смотрах и распоряжениях проводил царь эти последние недели весны. Гневом Божиим виделось Иоанну это татарское нашествие, попущением Господним за грехи его, первого помазанника на трон российский. Третьим Римом объявил он Москву. И вот он, разрушенный безбожными варварами его Рим, лежит в руинах. Расписал уже по своим мурзам на уделы Девлет-Гирей всю землю Русскую, расписал, как при Батые, — так говорили татары, так похвалялся и сам крымский хан. В июне Крымское войско вышло в поход на Москву.
Когда русские разъезды обнаружили татар и донесли об их пути и их числе, были бояре, помышлявшие сдаться хану без боя, до того страшны оказались донесения разведчиков. Никогда еще Русь не видела такого полчища: несчетное число конных воинов: крымчане, нагайцы, черкесы, страшные янычары — турецкие стрельцы — одних их, шагающих ровным строем с приставленными к плечам мушкетами, в своих неизменных белых юскюфах (колпаках) 12, лица смуглые горбоносые, чисто выбритые бороды, длинные висячие усы. Одних только янычар разъезды насчитали почти 10 тысяч; и бесконечный обоз, с тяжелыми осадными пушками, которые тянули странного вида горбатые лошади. Не многие русские люди могли похвастаться, что знали, что такое верблюд. Словом, число и размер татарского войска двигавшегося на Москву по-настоящему выглядел пугающе. Вдвое, а то и втрое больше, чем само русское войско, которое ожидало его на левом берегу Оки.
Каждое утро падал грозный царь на камни в своей царской часовне перед иконами Господа Иисуса Христа и Пресвятой Божьей Матери и молил о прощении грехов своих, молил о помощи не допустить гибели, вверенной ему, грешнику недостойному, земли Богом освященной — земли Русской; последнему оплоту Церкви Православной. Неужели подобно византийской Софии, превратят нехристи Храмы Божии в поганые мечети? Не попусти этого беззакония Господи! — вот о чем денно и нощно молил первый Русский царь Господа Иисуса Христа. И вмятины от царских коленей появились на камнях часовни.
В конце мая, царь оставил Москву и уехал в Новгород. И в Новгороде не переставал он молить Бога и Матерь Божию о милости и поможении.
— Услышал меня Господь, — облегченно произнес царь Иоанн, когда донесли ему, что Девлет-Гирей выбрал к Москве прохоженный, самый короткий путь — через Серпухов. В Серпухове ждало татар собранное Воротынским русское войско.
И войско это со всеми полками, со всеми воеводами было всего ровно 20 034 человек. Это «опричь Мишки с казаки» — донского атамана Мишки Черкашенина, приведшего к Серпухову может сотню, а может тысячу, а может… Бог их знает. Сколько казаков он с собой привел, не знал и сам атаман, таковы были свободные нравы у донцов. Не холопы они великому государю, а вольные люди — его союзники, и в поход могли выступить и сто, и тысяча, и больше, словом, сколько «похочет». Среди же 20 тысяч «всяких людей» было 300 немецких конников ротмистра Фаренсбаха и 1900 монастырских слуг 13 новогородских и подмосковных монастырей.
Рисковал князь Воротынский. Выбери Девлет-Гирей другой путь — и без помех зашел бы он в Москву, и погибла бы Россия. Но прозорлив оказался князь Воротынский, просчитал он шаги крымского хана, и не ошибся.
* * *
В субботу 26 июля конные авангарды Девлет-Гиреева войска вышли к Оке, к самому Серпухову. И левый и правый берега здесь были пологими, и ширина реки из-за косы была меньше. Но слишком грозно смотрели на топчущихся на своих лошадях татар русские пушки и пищали, защищенные в три ряда частоколом и плетнем. Не решились татары на переправу. Так, по баловству, стрельнули из луков по укреплениям и ушли.
Ниже по течению, километрах в двадцати, на Сенькином перелазе (или, как еще говорят, броде), где река Лопасня впадала в Оку, стояли две сотни ратников сторожевого левого полка воевод князя Ивана Шуйского и опричника Василия Умнóго-Колычёва.
Место для переправы самое подходящее. Ширина Оки здесь хоть и более двухсот метров, и течение сильное, но глубина почти всего брода — по пояс. Татарам и надо что шагов пятьдесят проплыть, а потом, хоть на полном скаку — до самого устья.
— Иван Петрович, — Умной-Колычёв вглядывался в деревья того берега, — А как они сейчас тут все попрут… удержим? — и сам ответил, — удержим.
— С Божьей помощью, — отвечал князь, так же вглядываясь в деревья, точно вот сейчас выскочат оттуда с гиканьем татары и…
— Братцы! Гляди! — крикнул один из казаков и руку одну аж выставил, а другой часто кресты на себя накладывал. — Матерь Божья! Пресвятая Богородица! Да сколько ж их там, сыроядцев 14!
И деревьев не видно — столько конников выскочило на берег; и первые с ходу прыгнули в воды реки и поплыли, за ними следующие, и следующие, и конца им не было. Первые кто выбрался на песок брода, шагом приближались к правому берегу, готовые перейти на бег, а в воду все входили и входили, крича и визжа, новые всадники.
— Братцы! Товьсь! — приказал пищальникам и пушкарям воевода Умной-Колычёв. — Пли!
Точно в стену врезались татарские кони — такой плотный был первый залп почти полсотни пищалей и десятка пушек.
— Пли! — скомандовал воевода. И вторая конная волна, как и первая, рухнула, наскочив на чугунно-свинцовую стену. Час назад прозрачно-желтый песок брода стал яростно-красным от крови. А кто прорвался из татар сквозь «стену», шагах в десяти падали — сбрасывали их ошалевшие их же кони, наступавшие на густо разбросанные по песку брода чесноки — острые шипы, вонзавшиеся в копыта лошадиные.
А кто-таки выбрался на берег, был заколот и зарублен дворянскими сотнями и сброшен обратно в реку.
Коротким и кровавым оказался этот первый бой. Потоптавшись на берегу, развернулись татары и точно сгинули.
— Братцы, не могу это слышать! Душу рвет! — и казак закрыл уши, только бы не слышать надрывное ржание барахтающихся в крови брода раненых лошадей. — Не могу! — схватив копье, казак бросился в воду, и с плеча, колол и колол вылупивших на него красные глаза и скаливших крупные зубы, татарских лошадей.
И тихо стало. Убитых татар и коней выволокли на берег и закопали, чтобы не смердели.
* * *
Девлет-Гирей и его главный полководец Дивей-мурза сидели в шатре, когда принесли весть о поражении их воинов на Сенькином перелазе.
— Неверные, как голодные псы, разбрелись по реке, — Девлет-Гирей ножом проткнул кусок варёной баранины, поднял его перед глазами и, внимательно рассматривая этот жирный сочный кусок, продолжил: — Они прогнали одного молодого волка и скулят
