напомнить, что вы приехали к нам погостить после смерти своего супруга четыре года назад. Да, Настя не могла отказать вам в приюте после этого несчастья. Но ваше гостевание, прошу прощения за прямоту, слишком затянулось! Да и бог бы с вами, живите уж, коли приехали! Но ваш характер, Лидия Афанасьевна! Вы измучили и моих детей, и меня, и родную сестру! Вы перессорились решительно со всеми дамами в нашем скромном обществе! Мне перестали делать визиты — потому что жены моих сослуживцев и подчиненных отказываются бывать там, где их оскорбляют. Вы намереваетесь последовать за нашей семьей в Петербург, в дом моих родителей — нимало не смущаясь тем, что уже побывали там и оставили о себе самую недобрую память!
Свояченица громко зарыдала. Князь поморщился: началось!
— Сударыня, прекратите! Позвольте напомнить вам еще кое-что! Не далее как два года назад, уступая просьбам своей супруги, я выкупил часть закладных на ваше имение, погасил самые крупные просроченные векселя вашего покойного мужа и даже дал вам некоторую сумму с тем, чтобы вы привели усадьбу в порядок. Чем не добронравное занятие для одинокой женщины, которая направо и налево учит всех тому, чему сама решительно не желает следовать? И что же потом?
Шаховской, увлекшись обличениями, уткнул в свояченицу указующий перст:
— Вы со скандалом уехали, но уже через пару месяцев снова вернулись на Сахалин! Вы возвратились сюда, наделав в «альма матер» новых долгов. Позже мне шепнули, что вы вторично заложили имение, продав перед этим последнюю рощицу. И сюда вы вернулись, пардон за бестактность, без копейки денег! А нынче? Вспомните, сударыня: уезжая нынче в отпуск с семейством, я договорился с вами, что вы поедете в свое имение тотчас после нашего отъезда и попытаетесь все же привести его в порядок. Ежели помните, — ядовито напомнил князь, — я снова ссудил вам шесть тысяч рублей ассигнациями и обещал финансовую помощь и в дальнейшем!
— Серж, вы мелочны и жестокосердны!
— Сударыня, довольно! Позволить вам поехать в Петербург, к моей супруге и детям — значит не желать им добра. Позволить вам поселиться в доме у моих родителей я тоже не могу! Извольте: я немедленно подпишу еще один банковский чек — но при условии, что вы уедете отсюда нынче же, на «Нижнем Новгороде». Тверской банк будет ежемесячно выплачивать вам назначенный мною пенсион — но только при непременном условии вашего проживания в своем поместье! Выплаты прекратятся, как только вы покинете поместье! И — все! Все, сударыня! Довольно! Перестаньте плакать и займитесь своим багажом! А мне, простите, недосуг! Тут и без вас голова кругом идет!
Не слушая дальнейших возражений и слезливых жалоб, князь выскочил из кабинета и с треском захлопнул за собой двери. Вызванные им еще с парохода трое чиновников окружного управления терпеливо дожидались начальства в прихожей.
— Едем, господа! В этом доме даже спокойно поговорить нет никакой возможности! — на ходу бросил им князь, сбежал с крыльца и ткнул в спину кучера. — Сначала в контору, потом к Жонкьеру, дурак!
Глава первая. Первое испытание Ландсберга
Доставленный с «Нижнего Новгорода» к недостроенному тоннелю, прямо с «корабля на бал», Ландсберг ругательски ругал себя за неуклюжую попытку познакомиться и наладить отношения с местными арестантами. Встретили его настороженно, отвечали на простые вопросы со злой издевкой. Их можно было понять: такой же арестант, как и они, только каким-то образом сразу «фарт за хвост ухватил» и у начальства в милости оказался.
Раздосадованный своим промахом, Карл тогда поспешил отойти от костра, и невольно вздрогнул, когда кто-то вполне дружелюбно окликнул его:
— А ты, ваша милость, на них не обижайся! — вдруг шепнул кто-то рядом, почти в ухо. — Каторга людёв злыми делает до невозможности…
Ландсберг обернулся: за его спиной с доской на плече стоял невысокий арестант с приятной улыбкой на молодом, но уже потасканном, оплывшем лице. Даже в неверном свете факелов были хорошо видны пронзительно-голубые глаза под свалявшейся паклей соломенным волос. Ландсберг слегка нахмурился: лицо этого человека показалось ему знакомым — хотя где он его мог видеть, пробыв на Сахалине всего лишь день? Может быть, эти голубые глаза и соломенные волосы напоминают ему другого старого знакомца, Васю-Василька из Литовского тюремного замка, где Карл сидел до суда?
— Какое же я тебе «благородие»? — осторожно возразил он, в любую минуту ожидая подвоха. — Такой же арестант, как и ты! Только, извиняй уж, с инженерным образованием…
— Такой, да не совсем! — покачал головой арестант.
Голос у него оказался не таким приятным, как внешность — хриплым и сорванным. Да и улыбка подкачала — зубов во рту, как разглядел Ландсберг, осталось совсем мало, да и те порченные.
— Лицо твое, друг мой, мне почему-то кажется знакомым…
Новый знакомец моргнул и так быстро отвел глаза, что Ландсберг не мог не насторожиться.
— Да тут, ваш-бродь, новому человечку все каторжники на одну морду. Известное дело!
Ландсберг продолжал сосредоточенно хмуриться и вспоминать. Псковская «пересылка»? Причал Одесского порта, где было собрано несколько железнодорожных эшелонов арестантов из многих российских тюрем и «централов»? Нет, никак невозможно: тогда этот голубоглазый должен был попасть в один «сплав» с Ландсбергом. А он тут явный старожил…
— Барин, может, тебе прислужник требывается? — не отставал голубоглазый. — Принести чего, подсобить? Я гляжу — ты большим человеком на каторге станешь. Вишь, как начальство вокруг вьется! Сам князь уважение выказывает…
— Барин, говоришь? — спохватился Карл. — А почему ты меня так назвал? Откуда кличку, в тюрьме мне даденную, знаешь?
— Дык земля слухом полнится, ваш-бродь. Личность ты известная, пароход ишшо в Корсаковском посту стоял, а здешняя каторга про твое прибытие уже знала, так-то! Дык что — возьмешь в прислужники?
— А ты кто будешь, мил-человек?
— Антоха я, Кукишем прозываюсь. «Пятнашку» тяну здесь.
— Понятно. Много уже «оттянул»?
— Четвертый годок пошел.
— Понятно, — повторил Ландсберг. — Ничего тебе пока сказать не могу, Антоха, ибо и сам про свое будущее не знаю. Поживем — поглядим. А помощник мне нынче и вправду потребуется, когда утром съемку геодезическую здесь делать буду. Мне в прибор оптический глядеть надо, а помощник рейку держать должен в нужных мне местах. Может, видел — к тарантасу прислоненная длинная полосатая жердь? Вот это и есть рейка. Только учти, заплатить мне тебе за услуги пока нечем, у самого в кармане пусто. И неизвестно — будет ли?
— А и не надо! — повеселел Антоха. — Лучше жердь энту полосатую таскать играючи, чем камни да лесины ворочать! Дык я пойду, скажу десятнику, что ты меня берешь?
— Скажи, —
