Владимир Кедреянов - Анания и Сапфира

— Сапфира, человек оправдывается не делами закона, а только верой в Иисуса Христа[28]. К тому же есть ложь во спасение. И как раз сейчас — во спасение нашей семьи. Не всегда нужно говорить правду! Вспомни недавнюю историю с Озией, который дал Богу обет никогда не лгать.

— А что с ним произошло?

— Однажды Озия брёл по ночному Иерусалиму, и вдруг мимо него промчался человек, убегавший от разбойников. Праведник видел, где скрылся беглец; об этом его и спросили преступники. Но Озия не смог промолчать, он боялся грабителей, а из-за своего обета оказался не в состоянии обмануть душегубов. И он выдал беднягу… А затем, уходя, слышал, как нечестивцы убивают того человека! Вот цена сказанной злодеям правды!

— Кефас-то не злодей, — возразила Сапфира. Однако по интонации её голоса чувствовалось, что она уже признала доводы Анании и готова уступить. Повседневный опыт подсказывал ей, что в нашем алчном мире и шагу нельзя ступить без денег. И если рождается ребенок, то расходы семьи резко возрастают. А Сапфира мечтала о двух мальчиках и двух девочках: она представляла, как будет в общине обучать их грамоте и расскажет им об Иисусе Христе. Но чтобы эта мечта сбылась, требовались деньги, ибо наша героиня уже успела убедиться в том, что если надеяться только на единоверцев, то можно умереть с голоду. Поэтому она была вынуждена согласиться с мужем: грехи грехами, но есть-то надо. А на отложенные денарии можно тайком покупать съестное для детей.

— Хорошо, поступай, как знаешь, — ответила Сапфира, — но где ты спрячешь оставшиеся деньги?

Плотник просиял, довольный тем, что смог убедить супругу в своей правоте, и с готовностью отозвался:

— Их нужно отдать Иезекиилю в рост.

— А это не опасно?

— Я возьму с него расписку, — успокоил жену Анания и с наивным оптимизмом добавил: — Так и денарии сохраним, и проценты получим.

Перенесемся теперь в христианскую общину. В то самое время, когда Анания убеждал Сапфиру не вверять полностью свою судьбу в руки апостолов, а оставить путь к отступлению, в опочивальню захворавшего Петра вошел Андрей. Симон лежал на кровати и тяжело дышал; его и прежде лишённое здорового румянца лицо сейчас ещё больше побледнело, а красноватые глазки были грустны.

— Ты почему с нами не пьёшь? — с укоризной спросил Первозванный и присел на край кровати.

— Хреново мне, — прошептал Кефас.

— А я сегодня окрестил Ровоама и блудников. Кстати, они нашли покупателя, но пока с ним не сторговались.

— Их дом приобретает Иезекииль за 240 денариев, — сказал Пётр и повернулся к стене, тем самым давая понять, что аудиенция окончена. Однако Андрей не собирался уходить.

— Откуда ты знаешь? Откровение было?

— Да.

Конечно, Симон Камень лгал. Ему донёс слуга Иезекииля Цадок, который сочувствовал христианам, но, боясь потерять место, скрывал это от хозяина. Он слонялся по двору, подслушал разговор ростовщика с супругами, прибежал в обитель и сообщил Петру важную новость.

— Что-то дёшево продают, — покачал головой Андрей.

— Иезекииль ведь жадная скотина. Ну ладно, братец, ступай. Я помолюсь и буду спать.

— Да, уже стемнело, пора на боковую, — Первозванный зевнул и потянулся. — Но я прежде выйду во двор: помочусь и понюхаю фиалки.

Спустя пять дней Иезекииль решил, что уже достаточно выждал, и прислал мальчишку-слугу сообщить супругам о том, что наконец-то собрал необходимую для покупки дома сумму. Завтра Анании предстояло получить деньги…

К вечеру изменилась погода. С почерневшего неба на сухую, растрескавшуюся землю упали первые капли дождя, и вскоре на пыльный и раскаленный дневной жарой Иерусалим полились целые потоки воды. Грозно сверкнула молния, раздались гулкие раскаты грома… Анания и Сапфира, словно предчувствуя скорую беду, ворочались и никак не могли заснуть.

— Милая! — плотник придвинулся к жене и прижался к ее груди. — Может, мы не станем переселяться в обитель?

— Поздно! — прошептала красавица. — Нас окрестил Андрей, и теперь наши души принадлежат Господу. Давай же приобретем богатство небесное, которое у нас никто не сможет отнять.

Лишь перед рассветом супруги задремали, но их сон длился недолго: наступило утро и, наскоро собравшись, Сапфира отправилась в общину (ей предстояло добывать с Юдифью «божьи» деньги), а Анания пошел к Иезекиилю.

Ростовщик сам отворил калитку и впустил плотника. Во дворе стоял стол, за которым сидел на лавке мужчина средних лет с длинным носом и колючими, неприятно бегающими глазами.

— Это Елеазар, — представил его Иезекииль, — он составит купчую и будет свидетелем сделки.

Елеазар начертал на папирусе стилистически убогие юридические формулировки и протянул документ Анании. Молодой человек тяжело вздохнул и слегка дрожащей рукой расписался. Иезекииль удовлетворенно улыбнулся и тоже поставил подпись.

— Я сейчас расплачусь, — сказал он и машинально окликнул Цадока.

— Но ты же сам послал его на базар, — напомнил Елеазар.

— Ах, да, совсем забыл! — хлопнул себя по лбу делец. — Ладно, я сам принесу. Ведь так и надежнее.

Вскоре финансовый воротила вернулся с мешочком, нежно погладил его и с неохотой протянул продавцу усадьбы:

— Здесь ровно 240 серебряных денариев.

Анания под пристальным наблюдением Елеазара стал пересчитывать монеты. Дважды плотник сбивался и процедуру приходилось начинать заново, что изрядно нервировало ростовщика. Наконец деньги были сосчитаны.

— Всё правильно, господин, — кивнул плотник. — Но половину суммы я хочу оставить тебе в рост. Хорошо?

Иезекииль удивленно взглянул на Ананию. Некоторое время он не мог понять, почему тот сделал ему такое предложение, но затем догадался, что плотник решил не хранить все яйца в одной корзине и из-за этого христиане не досчитаются деньжат. Финансовый воротила теперь уже с уважением посмотрел на своего делового партнера и подумал: «А ты умнее, чем я считал».

— Всегда хорошо, когда тебе приносят денарии, — признался Иезекииль, — но больших процентов я не смогу начислить.

— Сколько же?

— Два годовых.

Такое условие было грабительским, и Анания стал торговаться. Но ростовщик отлично понимал, что его клиенту больше негде спрятать деньги. На все возражения плотника Иезекииль отрицательно качал головой, щелкал языком, улыбался и скороговоркой повторял: «Нет-нет». И нашему герою пришлось согласиться. Он сунул за пазуху расписку на 120 денариев и отправился в общину.

Петру уже полегчало. Вино и время, а более всего надежда на отмщение римлянам и Стефану исцелили его от депрессии, и сейчас князь апостолов неплохо себя чувствовал и важно прохаживался по двору обители. Анания подошел к нему.

— Здравствуй, рабби!

Кефас небрежно кивнул. Плотник протянул ему мешочек:

— Я получил деньги за дом и землю. Здесь…

— Анания, — перебил его Петр, — негоже мне, Святому Апостолу, ведать мамоной и осквернять руки свои презренным серебром. Отнеси денарии Есрому, пусть примет.

Муж Сапфиры поднялся на второй этаж и вошел в келью молодого дебила. Фанатик самозабвенно молился. Он стоял на коленях посередине комнатушки, через примерно равные промежутки времени бился лбом об пол и что-то бурчал, постоянно переходя с арамейского на «иные» языки и обратно.

— Есром! Есром!.. — позвал Анания, но погруженный в транс христианин не отреагировал на обращение единоверца, только сильнее принялся травмировать лоб. Плотник улыбнулся, поставил возле богомольца мешочек и пошел чинить лестницу в обители. Откладывать ее ремонт больше было нельзя: в многочисленные «ловушки дьявола» стали попадаться уже самые высокопоставленные христиане. Вчера под святым апостолом Иоанном проломилась ступенька, и он застрял в образовавшейся дыре. Мужчинку вытащили с большим трудом. Богослов отделался не только испугом — у него были сильно ободраны ноги, пострадали и другие части нижней половины тела.

Тем временем Есром завершил молитву, растерянно, поскольку вернулся в реальный мир, осмотрелся и тут заметил подле себя небольшой мешочек. Христианин схватил его, понюхал, заглянул внутрь, и вдруг стены кельи огласил радостный крик.

А в подземелье Петр проводил совещание с Андреем, Фомой, Иовом, Иеремией и Иаковом — братом Иисуса Христа. Сей мужчина отличался низким ростом и потому получил прозвище «minor» — «мелкий», под которым и вошел в историю. Лицо Иакова было таким же некрасивым, как и у Иешуа: знатной мастерицей оказалась пряха Мария в производстве юродивых! Отцы у братьев были разные: у Иисуса, как о том говорится в Талмуде, дезертир грек Пандира; от кого же появился Иаков, не могла точно сказать даже сама «богородица».

Но вернемся к нашим баранам, апостолам и их подручным, которые сейчас с жаром обсуждали вопрос о противодействии Стефану. Сектанты сидели на удобных, недавно изготовленных Ананией табуреточках. Перед князем апостолов стоял небольшой столик. Зловеще горели два факела, прикрепленные к сырой и неровной стене. И вот на это собрание нечестивых мужей ворвался Есром. Почти все заседавшие посмотрели на него с безразличием, словно на пустое место, только Петр побагровел и, оборвав свою речь на полуслове, гневно крикнул: