— Зная о вашей непримиримости к социалистам-оборонцам и прочитав документы русской революции, я понимаю разницу между нами. Однако это не решает моей проблемы.
Ленин на минуту задумался.
— Давайте в наших отношениях примем обращение, которое ввела Великая французская революция.
— Гражданин?
— Да.
Садуль засмеялся:
— Вы мудрый человек, гражданин Ульянов.
— Вы меня поставили в затруднительное положение. Я не знаю: нужно ли премьеру рабоче-крестьянского правительства благодарить за подобный комплимент.
Они одновременно засмеялись, как люди, быстро понявшие друг друга.
На этот раз Жак Садуль не был так параден, напомажен, как при первой встрече, он пришел в полевой форме, смекнув, что в Смольном, где все просто, в том числе и кабинет Ленина, где и люди все простые, энергичные, в шинелях, рабочих тужурках, вежливые, но без дипломатических хитростей, — что появляться здесь в парадном мундире или смокинге нелепо, выглядишь белой вороной.
Владимир Ильич предложил гостю единственное мягкое кресло, в котором на заседаниях Совнаркома неизменно сидел Троцкий — любил комфорт.
Капитан Садуль в этом кресле, закинувший ногу на ногу, выглядел совсем по-граждански, исчезло все военное, и Ленин шутливо отметил это.
Владимир Ильич сидел напротив за небольшим круглым столом — для секретарей — на венском стуле, боком, так, что левой рукой опирался на спинку.
— Вы не боитесь, товарищ Ленин, — Садуль временами, будто забываясь, все же обращался со словом «товарищ», видимо желая сблизиться или завоевать симпатию, — что можете остаться в меньшинстве в своей партии? Я читаю русские газеты, имею разную информацию… Словом, не является секретом, что многие ваши коллеги занимают иную позицию. — Садуль деликатно не уточнил какую.
Уточнил Ленин:
— Да. Группа левых коммунистов выступает за революционную войну. Мы не делаем секретов из нашей политики, из наших споров по стратегии и тактике революции.
Садуля уже не удивляла ленинская искренность, удивляли неожиданные повороты его полемического мышления и исчерпывающие ответы на любой вопрос.
Но все же: боится Ленин или не боится остаться в меньшинстве?
Владимир Ильич склонился к собеседнику, как бы собираясь открыть тайну, прищурил глаза.
— Скажите, гражданин Садуль, как вы думаете, какую позицию занимает господин Клемансо в наших спорах, за кого он — за Ленина? За Бухарина?
Садуль удивился.
— Я не располагаю такой информацией. Я знаю одно: правительство и народ Франции хотят, чтобы Россия осталась верна союзническому договору.
— Империалистическому договору? Вы хорошо знаете, что революция выбросила все подобные договоры на свалку истории. И вы хорошо знаете — не хитрите, гражданин социалист! — что Клемансо хлопал бы в ладоши, начни мы войну, о которой говорят мои молодые коллеги. Радовались бы Ллойд Джордж и Вильсон. Англичане прямо предлагали нашему Главковерху Крыленко по сто рублей в месяц за каждого солдата, который останется на фронте и будет вести хотя бы окопную войну. Какой цинизм! Торговля кровью. Мы не торгуем кровью рабочих и крестьян! Но революционная война с нашей стороны нужна империалистам не только потому, что русский фронт помог бы англо-американо-французским хищникам загрызть немецкого тигра. Нет! Они приветствуют такую войну как великолепный повод задушить русскую революцию. А если это будет сделано руками Вильгельма, Гинденбурга, — ах, как хорошо для респектабельного господина Клемансо! Он не запачкает свои белые перчатки кровью русских рабочих и не накличет на себя гнев французского пролетариата.
— Вы не верите в революцию на Западе?
Ленин поднялся со стула, обошел столик и стал в двух шагах от гостя, взявшись руками за лацканы своего изрядно поношенного уже пиджака.
— А вы можете дать гарантию, что на второй день после объявления революционной войны французский пролетариат выйдет на баррикады и французские солдаты повернут штыки против своей буржуазии, как сделали это русские солдаты?
Садуль молчал.
— Я спрашиваю относительно Франции. Не Германии. Вы молчите. И они молчат, наши «левые». Нет, гражданин Садуль, — Ленин прошелся по кабинету, — я верю в революцию. Но Запад еще только беременей революцией. А на просторах России родился здоровый ребенок — социалистическая республика Советов. Нам говорят: заключая мир, мы помогаем немецкому империализму. А если мы будем воевать против него? Кем мы станем? Агентами англо-французского империализма. Может, вы докажете мне, что ваш, французский империализм лучше немецкого? — Ленин остановился перед капитаном, иронически прищурившись.
— Я не стану этого делать, товарищ Ленин.
— Нет, вы, оборонцы, делали это в начале войны и на протяжении войны, когда лилась кровь русских, немецких, французских рабочих. Вы доказывали, что ваш империализм — ах, какая цаца!
— Мы протрезвели, товарищ Ленин.
— Кто — мы? Вы лично? Однако который раз вы доказываете, что мы не должны изменять господину Клемансо. — Ленин иронически усмехнулся.
— Я это делаю по тем же мотивам, что и ваши коллеги. Я надеюсь на революцию…
— Вы надеетесь, но вы не можете дать гарантии. Никто не может. А поэтому было бы непростительной, подчеркиваю, непростительной ошибкой строить тактику социалистического правительства России на гаданье: наступит или не наступит европейская революция, особенно немецкая, в ближайшие месяцы. Нет, марксистски правильный единственный вывод: со времени победы социалистического правительства в одной из стран нужно решать вопрос исходя не из принципа, какому из двух империализмов выгоднее помочь теперь, а исключительно, я подчеркиваю, исключительно с точки зрения наилучших условий для развития и укрепления социалистической революции, начавшейся уже. Нам нужно окончательно сломить сопротивление своей буржуазии. А оно вылилось в гражданскую войну и в невоенные формы — в саботаж, в подкуп агентов буржуазии, втирающихся в ряды социалистов. Нам нужно решить гигантские задачи социалистических преобразований в разоренной войной стране. А это задача не одного дня и не одного месяца. Для этого нужно время. Нужна передышка! Есть и другая сторона вопроса. Армия и народ устали от войны. Революция дала народу землю и мир. Солдат хочет пахать и засевать полученную землю. Солдат не пойдет на войну, какими бы ультрареволюционными лозунгами мы ни призывали его. При полной демократизации армии вести войну против воли большинства солдат — авантюра. На такую авантюру идут только империалисты. Мы не пойдем!
— Признаюсь, гражданин Ленин, ваши доводы заставляют задуматься. Логика ваша, как говорят, железная. Но вы не ответили на мой вопрос.
— Не боюсь ли я остаться в меньшинстве? — Ленин на мгновение как бы задумался, но тут же уверенно сказал: — Нет, я не боюсь! Я не могу остаться в меньшинстве. За мной — миллионы солдат, рабочих, крестьян.
— Я имею в виду ЦК вашей партии.
— Вы действительно хорошо информированы. Кем? Троцким? В ЦК я оставался в меньшинстве. В 1907 году, например. Тогда большинство большевиков было за бойкот третьей Думы. Я защищал участие в ней, я доказывал, что новые условия требуют новых форм борьбы. Мы должны были пройти через хлев столыпинской Думы. Мы пройдем и через хлев пусть себе и позорного мира с немцами. Марксизм требует учета объективных условий. В чем коренное изменение этих условий? Есть, живет, укрепляется первая социалистическая республика. И потому теперь важнее всего и для нас, и с международной точки зрения сохранение этой республики. И мы никому не дадим втянуть нас в ловушку, в продолжение империалистической войны.
Жак Садуль заглянул в записную книжку. Видимо, некоторые вопросы были подготовлены им заранее.
— Но есть еще одна сила, которая, безусловно, скажет свое слово о войне и мире. Я имею в виду Учредительное собрание, созываемое на днях.
Ленин как бы про себя усмехнулся и, обойдя стол, сел в свое рабочее кресло.
Садуль насторожился: не дает ли этим премьер понять, что аудиенция окончена?
Нет, Владимир Ильич выбрал из стопки аккуратно сложенных газет номер «Правды», заметно зачитанный: грубая желтая бумага вытерлась на сгибах.
— Газеты наши вы читаете не совсем аккуратно. Неделю назад в одной статье я цитировал очень известного социалиста. Плеханов для вас авторитет?
— О, конечно!
— Так вот что говорил Плеханов еще в тысяча девятьсот третьем году. Послушайте, пожалуйста. Вот тут.
Точные слова Плеханова: «Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент — своего рода chambre introuvable (бесподобная палата), то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом; а если бы выборы оказались неудачные, то нам нужно было бы, — Ленин интонацией подчеркнул эти и следующие слова, — стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели».
