— То мой племянник, Мухамед-Кул, — ответила за юношу Зайла-Сузге.
— А-а-а… Стало быть, родной племянник нашему хану? — удивленно протянул тот. — А сам хан-то живой еще или ты уже его шатер занял?
— Живой хан, — смущенно ответил юноша, поняв в какую ловушку заманил его невзрачный с виду старик, — но я живу сам по себе. Хан мне и не указ.
— Значит, два хана теперь у нас. Войны ждать надо, — всплеснул руками старик, — вай-вай, опять воевать станут. Опять бедный Назис голодный будет, когда лодку отберут.
Мухамед-Кул чувствовал издевку в каждом слове, произносимом старым рыбаком, но не было за что зацепиться, на что обидеться, и он лишь наливался гневом, зло покусывая губы и сверля старика взглядом исподлобья.
— Хватит, Назис, — неожиданно вмешалась Зайла-Сузге, — ты добрый человек и не нужно злить другого. А то из доброго человека он может превратиться в волка. Он же не виноват, что родился от своего отца, чей брат хан Сибири. К тому же Мухамед-Кул обещал отыскать моего сына, отправиться за ним в Бухару.
— Ой, какой человек оказывается твой племянник! Как зовут, говоришь? Мухамед-Кул? Рука пророка, по-нашему, значит. Пусть сбудется то, о чем он задумал, пусть стрелы врагов минуют его, пусть конь его любую дорогу одолеет, пусть болезни пролетят мимо него; пусть мать сына себе вернет.
— Ладно, Назис, — прервала его Зайла-Сузге, — ты бы лучше подсказал, как ему до Бухары добраться.
— О чем ты говоришь, кызы патша[9], свет очей моих?! Разве старый Назис на своем челноке плавал туда? Или с купечески караваном ходил? Не тебя ли много лет назад, царица моя, привезли оттуда? Не там ли родился твой племянник? Почему старого Назиса о дороге в Бухару спрашиваете, когда ее лучше меня знать сама должна?
— Когда меня по той дороге везли, то я больше о смерти думала, а Мухамед-Кул совсем мальчиком был. Никто и не знал, что дорогу обратно спрашивать будем.
— Тогда я вам вот, что скажу: нельзя ему одному в дальний путь отправляться. Может добрый человек и подскажет, куда идти, ехать, да только разбойников нынче много вокруг развелось, так и рыщут, с коня путников ссаживают, голову с плеч снимают. Рассказывал мне мой родич, а ему кто-то из купцов говорил, что без сотни воинов ни один караванщик в путь не отправляется.
— И я о том же слышал, — подал голос молчавший до сих пор Мухамед-Кул, — совсем редко в Кашлык караваны приходить стали.
— Вот, о чем и толкую. Пропадешь зазря. И сына госпоже нашей не сыщешь, и сам назад не вернешься. Еще больше она печалиться станет, что на верную смерть тебя спровадила.
— Прав старый Назис, — провела тонким пальцем по переносью Зайла-Сузге, — тебе нужно сотню воинов с собой брать, а для того деньги нужны немалые. А лучше всего с караваном идти. Самый безопасный путь.
Мухамед-Кул собрался, было, что-то ответить, но тут со стороны лагеря послышались торопливые шаги, и к ним подбежал запыхавшийся Янбакты, понизив свой с хрипотцой после сна голос, заговорил:
— Там Карача-бек тебя спрашивает.
— Что случилось? — глянул на него с беспокойством Мухамед-Кул.
— Мне ничего не сказал. Ты им нужен, мой господин.
— Берегись этого человека, испуганно вскрикнула Зайла-Сузге, — он очень коварен и хитер, как лиса.
— Правильно говоришь, патша кызы, — закивал головой Назис, — не так в наших краях хана боятся как его визиря. Никто не знает, что у него на уме. Он ни с кем не дружит, ни к кому в гости не ездит. Опасный человек!
— Ладно, прощайте, — уже на ходу полу обернувшись бросил Мухамед-Кул, — я приеду за тобой и мы найдем твоего сына. — И, уже не оборачиваясь, он пошагал в сторону лагеря, сбивая на ходу правой рукой верхушки цветов, разросшиеся с обеих сторон тропы. Следом, пытаясь попасть в шаг со своим господином, семенил Янбакты, бросая взгляды по сторонам, словно там кто-то притаился и мог напасть на них.
Оставшись одни у стен Девичьего городка Назис и Зайла-Сузге тоже почувствовали неясную как бы нависшую над головой опасность и смотрели вслед уходящим воинам, будто прощались с ними навсегда.
— Пошли ему, Аллах, удачу, — прошептала Зайла-Сузге и, подхватив лежащую на траве рыбу, махнула рукой Назису и скрылась в проеме калитки. И Назис, не простившись, поковылял к реке, где оставил свою лодку.
* * *
Карача-бек выехал из Кашлыка на день раньше Мухамед-Кула с его сотнями. Но едва скрылись за густым ельником дозорные башни ханской ставки, повернул в сторону городка Соуз-хана. Кучум не давал такого распоряжения, но и не сказал, что нельзя этого делать.
"Он послал меня в Казань, и рано или поздно я там буду. Но хан дал слишком мало золота для покупки снарядов огненного боя. Да еще и мастеров нужно на что-то нанять. Не силком же их брать… Впрочем, дело покажет. — Рассуждал он, оглядывая два десятка навьюченных коней и десять человек воинов, что сопровождали его в дальний путь. — К тому же есть у меня в Казани и свой интерес, о котором нашему хану знать совсем не обязательно. Хан хорош, пока ты ему нужен. А появится другой визирь и придется возвращаться в свой собственный городок в рваном халате и на загнанной кляче. Умный человек должен думать о будущем своем и своих детей…"
Когда показались стены городка Соуз-хана, Карача-бек уже придумал, как поведет себя с хозяином, чтобы он согласился на поездку в Казань.
Соуз-хан лежал на низком помосте абсолютно голый, а двое слуг носили в медных кувшинах теплую воду и лили на него. Двое других скребли телеса Соуз-хана костяными скребками и терли свежим мочалом, посыпая время от времени золой, смешанной с бараньим жиром и слегка сдобренной пахучими маслами. Потом один из мойщиков вскочил на спину своего господина босыми ногами и начал топтать того, как месят глину, надавливая время от времени пятками на самые чувствительные места.
Соуз-хан только стонал и глухо охал, приговаривая:
— Пожалей меня, собачий сын, не пинай так больно. Ой-ой, не надо! — и пытался сбросить с себя беспощадного слугу, но второй, держал хозяина крепко за ноги, навалившись при этом всем телом на брыкающего и дрыгающего толстыми ляжками Соуз-хана, не давал ему сбросить с себя мойщика. И неизвестно в чью бы пользу закончился этот неравный поединок, если бы не вбежавший в ханские покои нукер, закричав:
— Хозяин, тебя спрашивают у ворот какие-то люди!
— Кто они? — неожиданное сообщение придало силы распластанному на помосте Соуз-хану, и он неимоверным усилием вырвал сперва одну ногу из объятий слуги, лягнув его пяткой в зубы, легко скинул другого мойщика, топтавшего спину и, тяжело дыша, встал на ноги:
— Брысь отсюда! — приказал мойщикам, катавшимся по мокрому помосту. Те придерживая ушибленные места, без оглядки бросились вон, но вслед им донеслось. — Каждому по двадцать плетей, чтобы знали как вести себя со своим хозяином. И быстро одежду мне!
Полуодетый хозяин городка поспешил к воротам и, забравшись по лестнице на самый верх крепостной башни, глянул вниз. Увидев лишь небольшую горстку людей, которые не собирались брать штурмом его владения, радостно выдохнул:
— Тьфу ты! Вроде, как не разбойники. Но и не купцы. Поклажи у них маловато. Может, от хана. Кто будете? — крикнул он тонюсенько, не спеша, впрочем, высовываться над стеной, опасаясь предательски пущенной стрелы.
— Соуз-хан не узнал ханского визиря? — ответили снизу.
То был явно голос Карачи-бека с издевательской одному ему присущей интонацией. Наконец, Соуз-хану удалось разглядела ханского визиря, сидящего на низкой серенькой лошадке в простых одеждах.
— Не может быть! Кого я вижу! Сам Карача-бек к бедному затворнику пожаловал! — напуская побольше радостного оживления, запричитал Соуз-хан, однако, не спеша спускаться вниз и не подавая стражникам знака открывать ворота. — Что привело достойного наместника нашего хана заглянуть в мое скромное жилище?
— Так и будем переговариваться через стену? — крикнул в ответ потерявший терпение визирь. — Или доложить хану, как ты встречаешь его верного слугу? Перестань дрожать, как собачий хвост! А то сейчас поверну обратно.
Верно, последний довод подействовал более всего, поскольку хозяин городка буквально скатился по лестнице вниз и бросился к воротам, размахивая то ли от страха, то ли от прилива верноподданнейших чувств, руками. Полы его халата при этом распахнулись и так, полуголый, он выскочил навстречу прибывшим гостям уже въезжавшим по узкому мостику внутрь городка.
— С бабы что ли только что соскочил? — проговорил вполголоса Карача-бек, с презрением и насмешкой поглядывая на встречающего хозяина с вытаращенными от усердия и натуги глазами. Он громко поздоровался с ним, пожелав здоровья, осведомившись о самочувствии жен, детей, родственников.
