Позднее, лежа на мягком соломенном матрасе в верхней спальне рядом со спящей Гилзой (она не проснулась, даже когда Джоанна легла рядом с ней), Джоанна думала о брате. Рядом с кем спит теперь Джон, и заснул ли он? Самой Джоанне спать не хотелось, в голове теснились тревожные мысли. Она скучала по привычной обстановке дома, особенно тосковала по матери. Джоанне так хотелось, чтобы мама обняла ее, приласкала, назвала перепелочкой. Ей не следовало убегать из дома вот так, молча, не попрощавшись. Гудрун предала ее, когда к ним пришел гонец от епископа, это верно, но Джоанна знала: мать сделала это из любви к ней, не в силах расстаться с дочерью. Теперь Джоанна, возможно, никогда не увидит мать. Она сбежала, не подумав о последствиях и отчетливо поняла, что никогда не сможет вернуться домой. Отец убьет ее за непослушание. Ее место здесь, в этом странном и неприветливом месте, где ей придется остаться.
«Мама», — подумала Джоанна, глядя в незнакомую темноту чужой комнаты, и по щеке ее медленно скатилась слеза.
В классной комнате, маленькой каменной келье, прилегающей к кафедральной библиотеке, всегда было холодно и сыро, даже в теплый осенний полдень. Джоанне нравились прохлада, сильный запах пергамента и возможность изучать книги, хранившиеся за дверью.
На стене комнаты висела огромная картина, на которой была изображена женщина в длинном струящемся платье. Она была похожа на гречанку. В левой руке женщина держала ножницы, в правой — плеть, символизируя Знание. Ножницы были предназначены для того, чтобы искоренять ошибки и лживые догмы, а плеть — для ленивых учеников. Брови богини Знания были нахмурены, губы стиснуты. Темные глаза глядели с картины прямо на смотрящего, пристально и повелительно. Одо приказал написать эту картину, как только его назначили старшим учителем школы.
В противоположном углу комнаты неуспевающие ученики хором повторяли простые формы глаголов.
— Мычат, ржут, кричат, трубят…
Одо ритмично покачивал правой рукой, отмеряя такт. В то же время он привычным взглядом обводил комнату, следя за работой остальных учеников.
Людовик и Эббо склонились над псалмом. Предполагалось, что они заучивают его наизусть, но их головы, повернутые друг к другу, свидетельствовали о том, что о работе они уже не думают. Не прекращая монотонно помахивать правой рукой, Одо хлестнул по спинам обоих мальчиков длинной розгой. Они охнули и склонились над столами, превратившись в образец трудолюбия.
Рядом Джон трудился над главой Донатуса. Было видно, что ему это дается нелегко. Читал он медленно, с трудом воспроизводя каждый звук, часто останавливался, чтобы почесать в затылке, увидев незнакомое слово.
Сидя отдельно от остальных, поскольку она не имела с ними ничего общего, Джоанна работала над толкованием Жития Святого Антония. Это задал ей Одо. Она работала быстро, ее перо порхало над пергаментом уверенно и точно. Она не поднимала головы, ни на секунду не отвлекаясь от работы. Джоанна полностью сосредоточилась.
Одо произнес:
— На сегодня достаточно. Эта группа, — он повернулся к новичкам, — свободна. Остальные остаются на своих местах, пока я не проверю работы.
Новички радостно вскочили и быстро удалились из комнаты. Другие ученики положили свои перья и выжидательно смотрели на Одо, мечтая, чтобы их поскорее отпустили на теплое полуденное солнышко.
Только одна Джоанна сидела, склонившись над работой.
Одо нахмурился. Прилежание девочки очень удивляло его. Рука его потянулась к розге, но повода наказывать ее не было, так как она явно хотела учиться.
Одо подошел к ее столу и застыл над ней. Джоанна, перестав писать, взглянула на него с удивлением и даже… в это не верилось… с разочарованием.
— Вы вызывали меня, сир? Простите, я увлеклась работой, не услышала вас.
Неплохо играет свою роль, подумал Одо. Но меня не проведешь. О, как она притворялась, что уважает его и послушна, когда бы он ни обратился к ней. Но Одо по глазам видел всю правду. В душе девчонка насмехалась над ним и презирала. В этом Одо не сомневался.
Он наклонился, чтобы проверить ее работу, и молча перелистал пергаментные страницы.
— Почерк, — сказал он, — не очень аккуратный. Видишь здесь… и здесь. — Он указал длинным тощим пальцем. — У тебя недостаточно округлые буквы. Детка, чем ты объяснишь такую слабую работу?
Слабая работа! Джоанна возмутилась. Она только что исписала десять страниц! Любой другой ученик потратил бы на это гораздо больше времени. Ее объяснения были точными и полными, даже Одо не мог отрицать этого. Джоанна видела как блестели его глаза, когда он читал работу о сослагательном наклонении, написанную ее красивым почерком.
— Ну что же? — поторопил он Джоанну. Ему хотелось, чтобы она потеряла самообладание и нагрубила ему. Наглая и бесстыжая девчонка! Она стремилась нарушить определенный Богом закон вселенной, узурпировав законное право превосходства мужчины над женщиной. Продолжай, нетерпеливо ждал он. Выскажись. Если только она посмеет, он поставит ее на место.
Джоанна не давала волю эмоциям, отлично зная, куда клонит Одо. Но как бы он ни старался, она не уступит ему, не даст повода исключить ее из школы.
— У меня нет оправдания, сир, — спокойно ответила Джоанна.
— Очень хорошо. В наказание за твою лень, перед тем как покинуть классную комнату, перепиши отрывок из Первого послания к Тимофею, вторую главу, стих одиннадцатый и двенадцатый, двадцать пять раз хорошим почерком.
Джоанну охватила злость. Противный, ограниченный человечишка! Если бы только она могла высказать ему все, что думает!
— Да, сир. — Джоанна не поднимала глаз, чтобы он не прочел ее мысли.
Одо испытал разочарование. Но не могла же девчонка держаться так вечно. Рано или поздно — при этой мысли он улыбнулся — она обязательно выдаст себя. Он подождет.
Оставив ее в покое, Одо начал проверять работы других учеников.
Джоанна вздохнула и взяла перо. Первое послание к Тимофею, глава вторая, стихи одиннадцать и двенадцать. Она неплохо его знала, Одо не первый раз наказывал ее таким способом. Это была цитата из Послания Святого Павла: «Не дозволено женщине быть учителем, и не должна женщина превосходить мужчину, она должна молчать и слушать с подобающим вниманием».
Не успев закончить и половины работы, Джоанна почувствовала что-то неладное. Она подняла голову. Одо ушел, а мальчики стояли тесной группой у двери, разговаривали. Это удивило ее. Обычно они выбегали из комнаты, как только заканчивался урок. Джоанна устало посмотрела на них. С ними был Джон; он стоял с краю, прислушиваясь к разговору. Их взгляды встретились, он улыбнулся и помахал сестре рукой.
Она улыбнулась в ответ и продолжила писать, но ощутила страх. Неужели мальчики что-то задумали? Они часто издевались над ней, и Одо никогда не останавливал их. Хотя Джоанна привыкла к их оскорблениям, это претило ей.
Поспешно дописав последние строки, она встала, чтобы уйти. Мальчики продолжали стоять у двери. Она знала, что они поджидают ее. Джоанна гордо вздернула подбородок и быстро прошла мимо них.
Ее накидка висела на деревянном крючке возле двери. Стараясь не обращать на мальчиков внимания, она сняла накидку, застегнула ее и накинула капюшон.
На голову ей пролилось что-то тяжелое и влажное. Она хотела откинуть капюшон, но он прилип к голове. Липкая масса потекла по лицу. Джоанна прикоснулась к ней пальцами, и они погрузились в густую, слизистую жижу. Gum Arabic. Гуммиарабик, вещество, которое применяли в школах и скрипториях как загуститель с добавлением уксуса и древесного угля для изготовления чернил. Она вытерла руку об одежду, но гуммиарабик прилип намертво. Попытавшись снять капюшон снова, Джоанна вскрикнула. Волосы пропитались липкой массой до самых корней.
— Lusus naturae! Ошибка природы! — дразнили ее мальчишки.
Среди них она увидела Джона: он смеялся и выкрикивал оскорбления вместе со всеми. Она посмотрела на брата. Он покраснел и отвел взгляд.
Джоанна продолжала идти и слишком поздно заметила подножку, споткнулась и упала на бок.
«Неужели это Джон подставил мне подножку?» — подумала она.
Поднявшись, Джоанна поморщилась от боли. Липкая жижа залепила ей лицо. Она пыталась стереть ее, чтобы не попала в глаза, но все старания были напрасны. Гуммиарабик покрыл ее брови, веки, склеив ресницы так, что она едва могла видеть.
Со смехом мальчики обступили Джоанну, толкая ее из стороны в сторону, чтобы она снова упала. Среди других голосов отчетливо слышался голос Джона. Сквозь толстую пленку, покрывавшую глаза, комната казалась кружащимся цветным потоком. Джоанна уже не видела, где дверь.
Ей очень захотелось заплакать.
«Ну нет, — подумала она. — Именно этого им и надо, чтобы я разревелась и молила о пощаде, чтобы проявила слабость, чтобы они могли обзывать меня трусливой девчонкой. Не дождутся. Я не сдамся».
