Томск тоже запомнился. Весь утопавший в зелени листвы, он куполами своих храмов, казалось, венчал природу божественной опекой небес. Впервые за время путешествия не донимала мошкара, которая до этого была основной неприятностью в пути, забивая рот и нос, лишая возможности спокойно есть, спать, даже думать. Постоянное жужжание и укусы буквально выводили из себя.
В Томске они посетили могилу сибирского старца Федора Кузьмича. В часовне, воздвигнутой на месте его погребения, Николай попросил оставить его одного. Когда все стали выходить из часовни, он остановил Степанова. Цесаревич долго и неистово молился, чем серьезно Степанова удивил. А затем оторвал от икон глаза, полные слез, и вдруг произнес шепотом:
– Здесь покоится мой двоюродный прадед.
Все произошло так неожиданно и сказано было так горячо, что Степанов не решился спрашивать под сводами часовни. И лишь вечером, после клятвы строго хранить эту тайну, он услышал, что старец Феодор не кто иной, как император российский Александр I. Степанов слышал об этом и раньше, но одно дело слышать вообще, а другое – узнать тайну захоронения от представителя царской династии. Тогда это потрясло.
Дни стояли удивительно теплые. По вечерам они выходили на маленький балкончик губернаторского дома. Бывший в свите цесаревича художник Кондратенко рисовал здание Троицкого кафедрального собора, точной копии московского храма. И работы того же архитектора Тона. После поведанной цесаревичем тайны Степанову стало понятно, почему копия храма, воздвигнутого в честь победы над Наполеоном, была возведена именно в Томске. Вероятно, это был подарок династии царю, победителю Бонапарта. Из аллей городского сада, находящегося поблизости, были слышны звуки духового оркестра. Также рядом находился еще один православный храм и лютеранская кирха. Такое могло быть только в Сибири. В других местах представители разных религиозных конфессий же предпочитают отделяться друг от друга расстоянием.
Томск также запомнился своим единственным в Сибири университетом и необычайной ухоженностью, какой не наблюдалось ни в одетом в строительные леса Владивостоке, ни в чересчур удаленном Иркутске, ни в Красноярске, как и Томск, купеческом городе, но слишком затрапезном и бревенчатом.
Прошло двадцать лет. Уже вступила в строй Транссибирская магистраль. Строительство дороги изменило Сибирь. Прежняя дикая необжитость края за эти десять лет улетучилась. Дважды еще Степанов бывал в Сибири. И оба раза это было связано с войной. С Русско-японской он возвращался через эти просторы тяжело раненным, с горечью от поражения в груди и с глухой злобой на бездарных военачальников. Но в Томске больше бывать ему не доводилось.
– А что, старца Феодора Кузьмича по-прежнему почитают в Томске? – неожиданно для подпоручика поинтересовался Степанов.
– Очень почитают, – ничуть не удивившись такому вопросу, ответил Мирк-Суровцев. – В Томске все убеждены, что старец не кто иной, как император Александр Первый.
– Любопытно. И откуда проистекает такая убежденность? – поинтересовался полковник.
– Среди сосланных в Томск в прошлом веке было много людей, видевших царя. Они его и опознали.
Они расстались. Степанов отправился к себе, размышляя по дороге, как ему теперь выстраивать отношения с Еленой Николаевной, мысли о которой в течение дня несколько раз всплывали из подсознания. И мысли эти странным образом согревали душу. Уж не влюбился ли он?
Сергей Мирк-Суровцев отправился гулять по Петербургу. Состояние его души также было приподнятым. Его ожидал отпуск на родину, встреча с тетушками, которые теперь, после его поступления в академию, будут необычайно горды им. И конечно же, он увидит Асю. Девушка с именем тургеневской героини в этом году окончила томскую женскую гимназию. Два года назад между ними завязалась переписка, которую родные и близкие девушки сначала осуждали, но все же приняли. Теперь же, с поступлением в академию, он становился и вовсе завидным женихом. Конечно, он не богат, как сын какого-нибудь томского купца, но карьерный рост ему теперь обеспечен. А в удачной военной карьере ни сам он, ни окружающие не сомневались.
Ему также предстояло явиться по месту службы в 42-й Сибирский стрелковый полк, командиром которого являлся Николай Михайлович Пепеляев, отец его друга Анатоля, с которым они прошли и Омский кадетский корпус, и Павловское военное училище. И Николай Михайлович, относившийся к Сергею с отеческой теплотой и заботой, и сам Анатоль будут рады его успеху. Ожидали его радостные встречи с товарищами по полку.
Он нарочно не спешил в казармы Семеновского гвардейского полка, где во время поступления в академию жили иногородние офицеры. Обуреваемый честолюбивыми чувствами, на душевном подъеме, он даже не заметил наступление вечера. Черного одеяла точно не хватило для северной столицы. Белая ночь рассеянным светом заполнила город, выравнивая от ряби водную гладь Невы и каналов. Вся жизнь империи перед войной и революцией была подобна той белой ночи, полной ожиданий и светлых надежд, пока ледяные ветры с Финского залива не принесли долгую зиму 1917-1918 года, с беспросветной тьмой, с выстрелами в темноте, со стонами раненых и воплями расстреливаемых. Пока не наступила настоящая, черная для империи, ночь.
1914 год. Август. Восточная Пруссия
– Ложись! – крикнул кто-то из казаков.
Четырехдюймовый немецкий снаряд, надсадно провыв в воздухе, с оглушительным треском разорвался в середине двора и своими осколками выбил последние целые окна во втором этаже дома.
– Ваше благородие, тикайте до нас! – закричал из подвала вислоусый казак.
Суровцев переждал, пока стекла и штукатурка осыплются, и, поднявшись, отряхнувшись от осколков, скачками бросился ко входу в подвал. Сразу же второй снаряд, завывая, пролетел где-то в высоте и разорвался на окраине городка. Затем снаряды стали рваться в округе без перерыва один за другим.
Облака пыли были подняты в воздух. Взрывы вырывали целые куски из зданий. Это было не похоже на немцев. До сих пор они щадили свои города и села, применяя артиллерию только в поле или в лесу. Хотя сейчас они знали, что местные жители город покинули. А вот наступавшие русские части не могли знать, что несколько дней назад в немецких войсках сменилось высшее командование. Но перемены в поведении неприятеля были налицо. После сокрушительного поражения под Гумбинненом немцы медленно и верно приходили в себя. Тогда же стало очевидным то, что при дееспособной в целом армии Россия к войне не готова. Наличные боеприпасы были израсходованы в первые дни наступления, и подвезти их было невозможно не только из-за растянутых коммуникаций, но и потому, что негде было взять, кроме как перебросить с другого участка фронта. На целых три года войны недостаток снарядов станет настоящим проклятием героически сражающейся армии. Когда же заработает производство и перестроится экономика, будет поздно. И выпущенные русскими заводами артиллерийские орудия, пулеметы, снаряды и патроны будут бить по самим русским в развернувшейся Гражданской войне.
Где-то рядом истошно ржала лошадь, и ржание раненого животного прорывалось сквозь гром канонады. Ничего на войне нет хуже, чем обстрел или бомбежка, когда невидимый противник убивает безнаказанно, издали, не являясь на глаза. Рядом падают раненые и убитые, а сделать ничего нельзя. Это может довести человека до полного отчаяния. И только бывалые воины сохраняют спокойствие, принимая обстрел как непреодолимое зло, копя злобу для грядущей встречи лицом к лицу с врагом. За несколько тяжких недель боевых действий весь личный состав этого отряда казаков-кубанцев можно было считать бывалым.
– Дюже богато немчура нынче сыплет! – сворачивая цигарку, рассудительно проговорил высокий широкоплечий казак.
– Коней жалко. А шо, ваше благородие, ежели подмога не поспеет, на прорыв пойдем или как? – спросил один из казаков.
Остальные смотрели на Суровцева. Ждали ответа. Если бы он сам знал ответ на этот вопрос. Сегодня утром был убит командир сотни подъесаул Кузлачев. Старшим по званию и по должности теперь был Мирк-Суровцев. Он, конечно, спросит мнение у оставшихся в живых командиров взводов, среди которых не осталось ни одного офицера, но окончательное решение принимать ему. А ему было ясно следующее...
Армия, стремительно двигаясь по Восточной Пруссии, оторвалась от обозов. И теперь, когда немцы пришли в себя, следовало ожидать окружения оторвавшихся частей. Обескровленные в боях, испытывающие острую нужду в боеприпасах и продовольствии части армии генерала Самсонова должны были отступать. Ему было приказано в составе сотни казаков произвести разведку с глубоким рейдом в немецкий тыл. Он ее и произвел. В эти дни Суровцев окончательно определился со своей воинской специализацией. Это была разведка. Выпускник академии, причисленный к Генштабу, он в отличие от обычных офицеров был лучше подготовлен теоретически, а главное, был приучен анализировать и делать выводы из увиденного. Из допросов пленных, которые он проводил сам, удивляя немцев своим немецким языком, он сделал вывод, что в бой введены свежие неприятельские части. Также выяснил, что приказом кайзера смещены командующие немецкими армиями генералы Притвиц и Франсуа. Задачи командирам германских частей теперь ставятся на обход и окружение русских. Калибр пушек, из которых сейчас их обстреливали, говорил о том, что напротив городка развернулась вражеская дивизия. Пока противник не понял, что эта немецкая деревушка, точнее – небольшой городок, захвачена горсткой казаков, но при первой же атаке это станет ясно. Час назад он провел рекогносцировку на восточной окраине селения и понял, что противник выстраивает заслон, чтобы не дать выйти зарвавшимся русским к своим частям. Немцы рыли окопы полного профиля, оборудовали пулеметные гнезда. То, что они не прикрывали заслон с тыла, говорило о том, что они абсолютно уверены в своей безопасности и не ждут подхода русских. Германцы не те вояки, которые будут что-то делать, не будучи в этом абсолютно уверенными. По фронту же окопы не рылись, так как планировалось наступление немецкой армии.
