Ознакомительная версия.
– Откуда вы все знаете, сударь?
– Три цехина его камердинеру, – вздохнул Рибас.
– Сударь, я все больше радуюсь, что судьба свела меня с вами, – засмеялся Христенек
Из дома принцессы вышли двое в сутанах. И, крадучись, быстро пошли прочь по улице.
– А вот и отцы иезуиты. Орден упразднен бывшим папой. Но она уже пообещала им помощь папы будущего. Сейчас вокруг нее множество этих коварных созданий. Орден распущен, но еще как силен! Поживете в Риме – почувствуете.
– Ну баба! – восторженно сказал Христенек
В дверь троекратно постучали. Рибас отворил. На пороге стоял тот самый молодой сонный итальянец – слуга Рокотани. Он тихо и долго что-то говорил Рибасу по-итальянски. Рибас слушал, а потом со вздохом передал итальянцу деньги.
– Деньги, деньги... Только русский граф может такое выдержать, – проворчал Рибас, вернувшись к окну. И пояснил Христенеку: – Она пригласила аббата Рокотани сегодня на ужин. Будет просить деньги – это ее последняя надежда.
Рибас взглянул на часы.
– Пожалуй, и мне пришло время в адово пекло заглянуть. Рибас надел шляпу.
– Ох-хо-хо... – зевнул Христенек
– Сосни с дорога, – ласково сказал Рибас, – чую, скоро тебе выходить на сцену с графским предложением.
Рибас стоял у великолепной мраморной лестницы. По лестнице к Рибасу величественно сходил Доманский.
– Чем могу служить? – вежливо спросил поляк
– Я хотел бы видеть, синьор, Ее высочество принцессу Елизавету Все российскую.
– Синьор ошибся. Этот дом принадлежит польской графине Зелинской. Рибас поклонился и сказал:
– И все же я мечтал бы увидеть, синьор, Ее императорское высочество принцессу Елизавету Всероссийскую, путешествующую под именем графи-
ни Зелинской. – И добавил: – Я привез письмо от ее жениха Его высочества князя Филиппа Фердинанда Лимбурга. И могу передать только в собственные руки.
– Боже мой! Письмо от Филиппа, – раздался за спиной Рибаса женский голос.
И маленькая дверь в стене распахнулась. Принцесса, в красной амазонке, с распущенными волосами, стояла в дверях.
«Слушала за дверью...» – усмехнулся Рибас
Они сидели в узкой маленькой комнате на втором этаже. Доманский молча стоял у дверей, а принцесса и Рибас беседовали у окна. Иногда Рибас поглядывал на окно дома напротив, где за шторой прятался Христенек.
– В добром здравии мой супруг? – щебетала принцесса. – Ах, милый моему сердцу Оберштейн, я так тоскую...
Она открыла письмо, быстро пробежала его и передала Доманскому:
– В мой архив.
Доманский ушел с письмом. Беседа продолжалась.
– Я напишу князю и отправлю послание со своим человеком. Когда вы возвращаетесь туда?
– Завтра утром, Ваше высочество.
– Замечательно! Вы можете сегодня отужинать у меня. Я жду к себе аббата Рокотани – секретаря Его высокопреосвященства польского кардинала Альбани.
«Это чтоб я сообщил Лимбургу, как хороши ее дела...»
Она посмотрела на часы и сказала;
– Прошу вас обождать. Я должна непременно сегодня отписать в Неаполь моему новому другу – английскому посланнику лорду Гамильтону.
И она исчезла за дверью. Рибас остался один.
Постепенно маленькая комнатка стала наполняться людьми – появились слуги, оба поляка, камеристка принцессы Все столпились в маленькой комнате, когда слуга объявил:
– Аббат Франциск Рокотани. Рокотани вошел в комнату.
«Ишь, выбрала комнату узкую – чтоб слуг казалось поболее. Ох и хитра».
– Принцесса ждет вас, святой отец, – сказал Доманский и распахнул занавес в конце маленькой комнаты.
Аббату и Рибасу представилась огромная зала, залитая ослепительным светом. Все свечи были зажжены, горели люстры, сверкали зеркала.
Принцесса в красной амазонке сидела у стола, как бы погруженная в сочинение письма.
– Ах, святой отец, – и она устремилась к аббату, – я только что с про гулки и вот уже сижу за письмом. Мой большой друг – английский посол в Неаполе лорд Гамильтон – попечительствует обо мне. И сам предлагает мне некоторый кредит. И вот я пишу печальное письмо с отказом... Ибо невозможно брать деньги у министра двора, который находится в союзе с врагом моим Екатериной... – Она внимательно посмотрела на аббата. – Хотя деньги мне очень нужны на святое дело освобождения родины.
Но лицо аббата было невозмутимо. Он ничего не ответил. И принцесса переменила тему:
– Надеюсь, святой отец, вас не шокирует мой костюм. Я, как моя мать, русская императрица Елизавета, обожаю носить мужское платье.
«Женские в ломбарде заложены...» – усмехнулся про себя Рибас.
– Помню, в детстве, – продолжала принцесса, – на маскарады мать часто надевала мужской костюм. У нее были прекрасные длинные ноги. Она была великодушна, хотя немного вспыльчива. Когда княгиня мадам Лопухина осмелилась вдеть в волосы розу, которая была в тот день в прическе моей матери, мать била ее по физиономии... О нравы! – И мельком взглянула на Рибаса и, будто спохватившись, представила аббату: – Это посланец моего жениха князя Лимбурга.
«Молодец баба, ничего не упускает, теперь и я в дело пошел...»
– Князь часто пишет мне письма. Ах, эта разлука – печаль моей жизни. Я ценю любовь князя, но обязанность перед троном предков не позволяет мне вернуться к частной жизни. Передайте Его преосвященству кардиналу: обстановка в России действительно осложнилась. Недавно там погиб мой посланец, человек больших военных талантов. Я имею в виду господи на Пугачева... Тем не менее партия моя в России сильна. И прежде всего это братья Орловы...
Тут она внимательно посмотрела на Рибаса. Он выдержал взгляд – ни один мускул не дрогнул на лице испанца.
«А ведь точно: ведьма...»
– Кардинал Альбани очень интересуется ими, – сказал аббат.
– Это благородные люди. Григорий Орлов, например, был против раздела несчастной Польши. И пусть они не самые образованные, пусть свое вольны и подчас дики, но личная их преданность мне многое искупает. Влияние их при дворе продолжается.
«Откуда она все знает?..»
– А если учесть, что весь русский флот в Ливорно находится под началом графа Алексея... – Она многозначительно улыбнулась. И продолжала: – В Персии мне обещано шестьдесят тысяч войска. Я решила направиться от сюда к султану. Скорее всего, я поеду через Польшу. Я знаю привязанность
кардинала к королю Станиславу Понятовскому. Я также давно поддерживаю короля, хотя друзья мои, как вам известно, связали себя с Конфедерацией. Но мне удалось уговорить Карла Радзивилла помириться с королем.
«Ох и баба! Сама придумала? Или ее устами все-таки говорит сам Радзивилл и его партия?..»
– А что вы скажете о Радзивилле? – спросил аббат.
– Ах, святой отец. – Она тонко улыбнулась. – Для приобретения значения в истории недостаточно происхождения и богатства, нужно еще и немного политического чутья. И я счастлива, что мне удалось примирить такого скандального и упрямого человека с польским королем. Моя цель – единая и могучая Польша в прежних границах. Но есть еще и другая цель, – она сказала это торжественно, – передайте Его высокопреосвященству: я решила склонить мой народ к признанию римской церкви. Клянусь страданиями народов моих, я приведу их души в лоно католичества.
Наступило молчание.
– Иногда вы мне кажетесь болтушкой двадцати лет. Но через мгновение я вижу перед собой зрелую женщину, мудрую и осведомленную.
– Но прежде чем мы перейдем к столу, я хочу вас попросить сообщить Его высокопреосвященству, что мне решительно не хочется брать деньги у англичанина.
Она вопросительно, почти с мольбой глядела на аббата. Но аббат только опустил глаза и промолчал.
«Браво! Это конец!..»
– К столу, господа, – сказала глухо принцесса. Она была в ярости.
В этот момент в залу вошел худой старик в черном камзоле.
– Разрешите представить, господа: врач Ее высочества господин Салицети, – объявил молчаливый Доманский.
Рибас понял, что пришла и его пора вступить в разговор.
– Счастлив познакомиться, господин Салицети. Мой патрон князь Лимбург заклинал меня найти вас и разведать о здоровье Ее высочества.
– Если считать, что постоянное отсутствие сна, работа после полуночи за письменным столом, а потом кошмары во сне, частые горячки, упадок сил, кашель и боли в груди должны свидетельствовать о здоровье этой молодой красавицы, то она здорова. Передайте ее супругу...
– Послушайте! – закричала в бешенстве принцесса. – Я вам плачу не за то, чтобы к ужасным сплетням обо мне прибавлять новые!
И она бессильно разрыдалась. Вся ее неудача была в этих слезах. Но в следующее мгновение она уже взяла себя в руки и, засмеявшись, сказала светски:
– Уж эти доктора! К столу, господа.
Аббат и Рибас возвращались в карете аббата.
– Очаровательное лицо... Восхитительная фигура... и этот румянец! – восторженно восклицал аббат.
– Это лихорадочный румянец. Я думаю, у княжны чахотка,– сухо сказал Рибас.
Ознакомительная версия.
