В начале девятисотых годов мы получили зашифрованную телеграмму нашего резидента в Германии. В телеграмме было указано, что один известный доцент Московского университета, по происхождению грузин, на пароходе «Аделаида» приблизительно через месяц отправится в Батум. Доцент должен был везти нелегальную литературу.
Не раздумывая долго, я это дело и все связи с резидентом передал Зарандиа. Программа-максимум, говоря нынешним языком, предусматривала изъятие литературы, арест доставившего ее лица и обезврежение группы, которой предназначалась литература. Программой-минимум было – ни в коем случае не допустить распространения литературы. Через несколько дней Зарандиа представил план операции. Он показался нам несколько громоздким, но создатель плана настойчиво просил согласиться с ним, ничего не меняя. В конце концов он склонил нас к согласию и приступил к делу.
Он начал с того, что послал в Германию агента, которому резидент «сдал» доцента. Затем агент приобрел такой же комплект чемоданов, какой был у доцента. Когда доценту принесли в гостиницу нелегальную литературу, агент и резидент проверили, в каком именно чемодане находился интересующий нас груз и сколько он весил.
Настал день, когда на вышедшей в море «Аделаиде» находились доцент, наш агент и два совершенно одинаковых чемодана, принадлежавших двум этим лицам.
Пароход должен был прийти в Батум в полдень. В ночь накануне прибытия агент подменил чемодан доцента, в котором шла литература, своим чемоданом. Это было предусмотрено планом Зарандиа, поскольку к тому времени при переправке нелегальной литературы подпольщики стали прибегать к такому маневру: в четырех-пяти часах хода до порта, вблизи судна, которым везли литературу, обычно в сумерки, появлялась парусная рыбачья лодка или какое-нибудь мелкое суденышко. Если на лодке был условный знак и она шла к месту назначения курсом парохода, чемодан привязывали к спасательному кругу и выбрасывали его в море. Рыбак подбирал спасательный круг, и обнаружить литературу мы уже не могли. Нас уже несколько раз проводили таким способом, и теперь, даже выброси доцент свой чемодан, в руки подпольщиков попал бы этот пустой чемодан агента, а не литература. Хочу сразу оговорить, что доцент этим маневром не воспользовался и что обмен чемоданов нашим агентом имел иное назначение. Позже с вы в этом убедитесь.
«Аделаида» подошла к пристани, доцент сошел на берег, Сошел и агент. Нескольких пассажиров с их ручным багажом, в том числе и доцента, таможенные чиновники пригласили в таможню. Разумеется, с той минуты, как доцент сошел на берег за ним неотступно следили – вознамерится ли кто-либо взять его черный чемодан, а если вознамерится, то кто именно, и если унесет – куда его доставит. Адресаты, коим предназначалась литература, были осторожны, к доценту никто не подошел. Наш агент, в руках которого уже был чемодан с литературой, смененный на чемодан с ложным грузом, вошел в таможню через заднюю дверь. Сначала таможенники осмотрели багаж других путешественников, а затем спросили доцента, что в его багаже подлежит обложению пошлиной. На протяжении всего этого времени Зарандиа внимательно следил за своей жертвой. Доцент волновался и на вопрос ответил, что в его собственном багаже нет ничего, подлежащего пошлине, а вот в этом черном чемодане он и сам не знает, что находится, – незнакомый человек в Одессе просил передать чемодан тому, кто придет за ним здесь, в Батуме, или Тифлисе. Пока шел осмотр других чемоданов, доцент держался более или менее молодцом, но когда стали открывать черный чемодан, он, заметно побледнев, опустился на стул.
– Вы нездоровы, сударь? – спросил Зарандиа и тут же принес ему воды.
Доцент пригубил стакан и стал ждать роковой минуты, когда из чемодана вынут литературу. Литературы в чемодане, конечно, не оказалось. О чувствах доцента говорить не приходится. В чемодане лежали напильники немецкого изготовления, равные по весу литературе. Этот товар подлежал пошлине, и, пока доцент в другой комнате выполнял необходимые формальности, чемодан вновь обменяли.
Через полчаса доцент вносил в номер гостиницы чемодан с литературой, вполне уверенный, что внес напильники. Все шло по плану Зарандиа. В этом не было ни цинизма, ни тем паче садизма, с каким кот играет с пойманной мышью: поймал – отпустил – снова поймал. Зарандиа было необходимо, чтобы доцент был твердо уверен в том, что теперь он чист перед законом и для закона недосягаем, что слежка и обыск позади, а вещественное доказательство, освобождающее его от ответственности, – при нем. Цель первого обмена чемоданов была в том, чтобы обменять их вторично, но чтобы доцент не знал об этом обмене и таким путем его психика была бы приведена в то именно состояние, какое и овладело им при выходе из таможни, – это состояние растерянности, недоумения, но одновременно и ощущение недосягаемости, которое должно было привести его к ослаблению осторожности. Не буду занимать внимание своего будущего читателя всеми вариантами дальнейшего развития событий, которые были намечены и предусмотрены Зарандиа, но прежде, чем рассказать о финале операции, замечу, что теоретически не было ни малейшего шанса на то, что и перевозимая литература, и люди, доставившие и принявшие ее, будут спасены, разве что произошел бы потоп или еще какой-нибудь катаклизм, когда погибает все и вся. Проанализируйте тщательно всю ситуацию – и вы убедитесь в этом. А теперь финал, который оказался не столь уж банальным.
Доцент устроился в номере и пошел в город, заперев дверь на ключ. Он нанес визит крупному батумскому миллионеру-грузину, известному нам своим фрондерством и крупными пожертвованиями в пользу преследуемых революционеров. У миллионера было шесть красавиц дочерей. Доцент провел в их обществе час-полтора, столько же времени потратил на прогулку по городу и вернулся в гостиницу. Вскоре к нему пришли двое. Хозяин впустил гостей и запер дверь, но через пять минут вынужден был отпереть ее – к нему явился Зарандиа. С ним было двое его подчиненных.
– Нас интересует цель вашей встречи, – сказал Зарандиа после того, как представился сам и представил документы, подтверждавшие его полномочия.
– Вам уже известно, что я прибыл сегодня из Германии на пароходе «Аделаида» и привез посылку для этих людей, – сказал доцент, подумав. – Они пришли за ней. Вот и все.
– Вы подтверждаете это? – обратился Зарандиа к гостям.
– Да, – не раздумывая ответил один из них.
Другой кивнул, но как-то неохотно.
Зарандиа внес в протокол вопрос и ответ.
– Прошу скрепить подписью верность ваших ответов.
Доцент прочел протокол и тут же подписал. Гости медлили и явно колебались. Наконец один из них сказал, что посылка предназначается ему, он и подпишет. Зарандиа не стал настаивать на подписи второго.
– В каком чемодане посылка? – спросил Зарандиа.
– Вон в том, черном, – ответил доцент, видимо уже начиная что-то подозревать.
– Мы должны присутствовать при передаче посылки.
Наступило молчание.
– Прекрасно, – сказал доцент. – Здесь комплект напильников. Вы убедились в этом еще в таможне.
Он поставил чемодан на стол и открыл его.
Излишне, наверное, говорить, что для ареста и привлечения к ответственности этих трех человек вполне достаточная и обоснованная документация была готова уже в Батуми, и успеху у нашего дела ничто не угрожало. Следственный материал был исчерпывающим. Выяснилось, а точнее сказать – было еще раз подтверждено местонахождение иностранного источника запрещенной литературы, имена эмигрантов, занимавшихся ее переправкой в Россию, связи лиц, получавших и распространявших ее, адреса явок, места встреч – словом, все, что в подобных случаях интересует сыскные учреждения. Мы повезли виновных в Тифлис, поместили в Метехскую тюрьму, как прошедших следствие и подлежащих осуждению преступников.
Доцент принадлежал к состоятельному аристократическому роду. Его родня пользовалась большим влиянием по всему Кавказу. К ней принадлежали и мои близкие друзья, и обычные знакомые, видные военные, высокопоставленные должностные лица и просто честные интеллигенты. Они много раз просили меня помочь их родственнику. Более того, заинтересовали судьбой доцента самого наместника. Но и помимо этого, по долгу службы мне предстояло самому ознакомиться с делом и обвиняемыми, и я приказал Зарандиа провести один допрос в моем присутствии. Кто я, обвиняемые не знали.
В начале допроса обвиняемые (и доцент также) полностью и без изменений подтвердили прежние показания. Стало ясно что облегчить их участь я не могу, а закрыть дело тем более. Я вернулся к себе с тяжелым сердцем и в том отвратительном самочувствии, какое бывает всегда, когда приходится отказывать в просьбе о помощи. Это мое состояние было усугублено тем, что Зарандиа вел допрос так, чтобы выяснить мое отношение к судьбе доцента. Он стремился узнать, чего хочу я, и вместе с тем не обнаружить этой своей заинтересованности. Все это открылось мне с полной очевидностью.
