— Конечно, — Марфа зло рассмеялась, — а браки у нас аннулируются Апостольским Трибуналом Священной Римской Роты. Напишу в Рим, прямо завтра с утра.
— Фрэнсис, — понимающе усмехнулся адмирал, и обняв Тео, нежно сказал: «Не волнуйся, дочка, если капитан Вискайно хоть ногой ступил на порог курии, мы его найдем».
— А того священника, значит, отец Джованни звали? — медленно спросила Марфа. «И он тебе сказал, что вы во Флоренции встречались? Высокий, смуглый, темноволосый, очень красивый?»
— Ну да, — Тео всхлипнула, — ты не помнишь его разве? Я сразу вспомнила, таких не забывают.
— Помню, — после долгого молчания ответила мать, и добавила, перекрестившись: «Упокой Господь душу праведника».
— Может, он и не погиб, сын же его приемный, Хосе, Майкл говорил, — какие-то иголки там ставить хотел, так в Китае лечат, — вздохнул адмирал.
— Мне Майкл за ужином про казнь эту рассказал, — Марфа посмотрела в окно, на нежный, осенний закат. «Какие бы там иголки ни были — не выжить человеку в яме этой. Как завтра поговорю со священником — помолюсь за душу его».
— Ну, бери мальчика, — она передала Степу дочери, — муж твой там с Питером в его кабинете засел, торговлю с Японией обсуждают, это надолго, чувствую. А тебе до рассвета вставать еще, на рынок идти. За ребенка завтра не беспокойся, с утра я за ним присмотрю, а потом — мистрис Доусон, как вы с Мартой в лавки поедете.
Марфа встала, и, потянувшись, поцеловала дочь в лоб. «В твоей старой комнате будете, — улыбнулась она, — мистрис Доусон туда кровать детскую принесла из кладовой, от Уильяма еще осталась».
— И вот еще что мне скажи, — она зорко посмотрела на Тео, — кузен твой, Ник, как ты на «Желании» у него оставалась — при шпаге был?
— Ну конечно, — пожала плечами Тео, — это же, — женщина покраснела, — дяди Стивена шпага, красивая такая, с эфесом золоченым, там наяды были выбиты, и кентавры.
— А, — коротко сказала Марфа и перекрестила ее: «Ну, спите с Богом, милые».
Проводив Тео глазами, она наклонилась, обняв Виллема, и шепнула: «Ну как мне тебя благодарить-то, любовь моя? Получается, и отец ее, — Марфа показала глазами на дверь, — жив, и видел ты его?
— Еще как жив, — адмирал рассмеялся, — он же меня на год всего старше. Передавал, что, мол, прощения у тебя просит, — ты сама поймешь, за что».
Марфа взяла его руку и поднесла к губам: «Да уж я давно поняла, и простила его. Он ведь мне тогда сказал, что муж мой первый умер, и посмотреть меня на его тело не пустил — а Питер жив был, только ранен. Вот так. Ну да много лет прошло, — она махнула рукой и внезапно, озорно шепнула: «Уильям говорил, ты там картины какие-то мне привез. Так багаж ваш из порта еще до ужина доставили, твои сундуки уже в опочивальне стоят».
Адмирал вдохнул запах жасмина и сказал: «Ты поднимайся, я Питеру и Майклу спокойной ночи пожелаю, и тоже приду».
Марфа сидела на бархатной кушетке, расчесывая волосы, глядя на затухающий над крышами Лондона закат.
Виллем тихо запер за собой дверь и, взяв у нее гребень, попросил: «Позволь мне».
Марфа все смотрела в окно, а потом проговорила: «Ты скажи мне, любимый. Я же вижу — случилось что-то. Скажи, пожалуйста».
Он прижался щекой к мягким локонам, и тяжело вздохнув, начал говорить.
Марфа внезапно повернулась, и, взяв его руку, велела: «Пойдем в постель».
Она устроила голову мужа у себя на плече, и, вытерев ему слезы, тихо сказала: «Бедный мой. Ну не надо, не надо, Виллем, Господи, я и не знаю даже, как утешить тебя».
— Я ее очень любил, Приянку, — почти неслышно сказал адмирал. «А как было, — он усмехнулся, — мы с экипажем идти собрались, ну, сама понимаешь куда».
— Да уж понимаю, — улыбнулась Марфа.
— Ну вот, — Виллем приподнялся на локте, — а я с торговцами сидел, насчет погрузки, и задержался. Спускаюсь по трапу, а там стоит этакая пигалица, — она маленькая была, как ты, — дерзко на меня смотрит и спрашивает: «Вы капитан?»
— Ну, я — отвечаю. «А тебе-то чего?».
— Меня зовут Приянка, — и смотрит на меня лазоревыми глазищами. Волосы у нее каштановые были, ну, как у Стивена. Отец Джованни мне говорил, что у Анушки тоже, — адмирал вздохнул. «Сари тоже синее, серебром расшитое, — до сих пор его помню. «Я, — говорит, — хочу вас на свадьбу пригласить, у нас положено так — кто первый на дороге встретится, того и приглашать». Врала ведь, и не краснела, — хмыкнул адмирал.
— А я оглядел ее сверху — она мне не то что по плечо, по локоть была, ну тоже, как ты, — он почувствовал мягкую руку Марфы, что гладила его по голове и, закрыв глаза, продолжил, — и так же дерзко отвечаю: «Если вы замуж выходите, то я не приду, потому что не могу поручиться, что вашего жениха не убью, прямо там».
Она расхохоталась: «Нет, — говорит, — я там танцую, ну, на счастье, как у нас делают.
Танцевала она так, что, — Виллем помолчал, — век бы на это смотрел. Потом я пошел ее домой провожать, а Амрита уехала куда-то, на другую свадьбу, в горы. Она останавливается на пороге дома — жарко было, помню, дышит так, прерывисто и говорит: «Я про примету вам соврала, капитан Виллем, я как вас на пристани увидела, так уже неделю хожу туда, каждый день».
— Зачем это? — спрашиваю.
— На вас поглядеть, — отвечает и тянется меня поцеловать, только не достает, бедная. Я ее на руки подхватил, и усмехаюсь: «Стоя-то, вряд ли получится, сеньорита».
Марфа посмотрела на нежную, ласковую улыбку мужа и, обняв его покрепче, шепнула: «Не рви ты себе сердце, любовь моя, не надо, пожалуйста».
— Я этого никогда никому не рассказывал, — после долгого молчания ответил Виллем.
— Она мне руки на шею закинула: «Значит, лежа надо, — отвечает. Ну вот, — он опять замолчал, и, наконец, продолжил: «У нее не было никого, ну, до меня. С утра просыпаюсь, вижу на полу поднос с едой, и она сидит, смеется. Тут я ей говорю: «Все, иду в собор, хоть бы, сколько это ни стоило, но до отплытия я с тобой обвенчаюсь, поняла?». Не хотела она, упрямая была, — я таких упрямых, кроме нее и тебя, и не встречал больше.
— А потом, — он нашел руку Марфы и поднес ее к губам, — как она мне сказала, что дитя будет — мне уже и отплывать время пришло. «Хорошо, — говорю, — я следующим годом вернусь, и сразу из порта — с тобой к алтарю пойду». Согласилась вроде. Ну а потом, что случилось, — Виллем все еще лежал с закрытыми глазами, — сама знаешь, сказал же я тебе.
И Стивену я теперь жалею, что не говорил — хоть и умерла Приянка, но надо было. А я, как Анушку с Амритой не нашел, в Европу вернулся, потом гёзы начались, взятие Брилля, война с испанцами…, - он не закончил и опять поцеловал ее руку. «Я потому тогда и сказал тебя, в замке, что мне любить нельзя — видишь, я любил, и как все это закончилось».
Марфа поцеловала его в лоб, и, поднявшись, накинув халат, твердо сказала: «Сделаю тебе вина с пряностями, теплого, и спи, пожалуйста. Тебе завтра к оружейнику, на верфи, с Николасом — спи».
— Прости меня, — сказал Виллем, так и не открывая глаз. «Прости, пожалуйста. Надо было раньше… — он чуть поморщился, как от боли и Марфа озабоченно спросила: «Что такое?»
— Ничего, — он чуть улыбнулся. «Ничего, любовь моя».
Она принесла мужу вина, и, устроившись рядом, держала его за руку — пока Виллем не заснул.
Взяв донос, что так и лежал на кушетке, заперев тайный кабинет, Марфа разложила на конторке три документа — расписку, донос и письмо, и долго их сравнивала. «Одна рука, сомнений нет, — хмыкнула она, и, принеся из опочивальни подсвечник, села писать — в Рим, и в Гоа.
Виллем оглядел маленький, уютный домик, что стоял на узкой улице, и, повернувшись к Николасу, заметил: «Сад тут большой, кухня просторная и цена хорошая, так, что не сомневайся, бери. Опять же, верфи рядом, если что, обедать дома можно.
— Какой там обедать! — махнул рукой юноша. «Я посмотрел уже сегодня — хоть батюшка меня и многому научил, однако тут такие мастера, что мне еще до них расти долго. Так что попрошу, пусть Марта мне приносит, там у многих жены так делают, — Николас вдруг покраснел и адмирал ласково сказал:
— «Да уж скоро, скоро. Ты с мастером своим не забудь, договорись, чтобы после венчания на день отпустили тебя, потом отработаешь. И вот еще — ты давай, Дэниел тебе поможет, переезжай сюда, не след жениху и невесте под одной крышей до свадьбы жить. Тут и мужчин соберешь, как положено, отсюда поедем к Святой Елене-то».
— А вы с миссис Мартой давно повенчались? — вдруг спросил юноша, когда они уже шли к перевозу через Темзу.
Виллем вдохнул сладкий, осенний воздух и задумчиво ответил: «Должны были — двадцать шесть лет назад, а повенчались — одиннадцать лет как прошло».
— И вы ее все это время ждали? — изумленно спросил Николас.
— Конечно, — ворчливо ответил Виллем и подогнал его: «Пошли, перекусим на рынке, он открыт еще, а потом я тебя к своему портному отведу. Питеру итальянец шьет, он, — адмирал усмехнулся, — на таких, как мы с тобой, не умеет, только на изящных, не зря тесть твой будущий и шурин к нему отправились».
