Но тут Йооп очнулся от апатии; вскочил, стал тыкать, тыкать пальцем перед собой в пол и завопил срываясь:
— Сирио! Сирио!.. Место, Сирио!.. К ноге!..
Но Сирио до него и дела не было.
Сметливый фельдфебель Пьяцагалли-младший выскочил из-за стойки, проворно наступил на волочащийся поводок, поймал Сирио и принес, ухмыляясь во весь рот, к нашему столику. Но я успел выхватить отбивающийся всеми лапами комок прямо у Йоопа из-под побледневшего носа — загадкой осталось для меня, чем так возмутил тен Бройку радостный порыв щенка, — уложил возбужденного, шелковистого песика на колени, стал гладить нашептывая:
— Ты непослушный малыш, Сирио. Не будешь слушаться, хозяин пребольно оттреплет тебя.
— Ессо, ессо l’avvocato[38] Гав-Гав! Приветствую вас, господин doctor juris[39] де Колана… Мое почтение, мое почтение, благородный патриций!
Эти язвительно-почтительные выкрики неслись из Граубюн-денского зала, где заводилой был Тардюзер, пока адвокат, шаркая на весь зал, тащился к нашему столику. Вслед за адвокатом плелся истомленный вконец Патриарх; из пасти, подернутой зеленью, свисал длинный дрожащий язык, с которого капала слюна. Воспаленные веки де Коланы, багрово-вздутый чирей на ноздре, невычищенное черное пальто, старомодное, с обтрепанным бархатным воротником, криво-косо застегнутое, торчат нитки отлетевшей пуговицы; не надо обладать бог весть какой сообразительностью, чтобы поставить диагноз — у де Коланы запой.
Небрежно взмахнув тростью, он выказал тем свое презрение выкрикам из Граубюнденского зала, с трудом удерживаясь в вертикальном положении, поклонился, стукнул меня осторожно, даже нежно в грудь янтарным набалдашником и плутовато зашептал, обдав смесью перегара и мяты:
— Черно-Белый-Бело-Черный, и подумать только, что я нас здесь встретил… benissimo[40]. Должен передать вам приглашение.
Он церемонно выпрямился, неуклюже силясь принять молодцеватую позу гейдельбергского студента. Попытался даже щелкнуть каблуками нечищенных ботинок, приподнял свою пасторскую шляпу. Хихиканье из Граубюнденского зала. Де Колана, игнорируя насмешников, поцеловал руки Ксане и Поле Полари, что та, глянув на его нечистые усы, дозволила с выражением всепрощения и легкой брезгливости, а я вскочил и как можно отчетливее, с подчеркнуто сердечной обходительностью предложил:
— Глубокоуважаемый господин де Колана, позвольте просить вас присесть за наш стол.
— Благодарю, Черно-Белый.
Де Колана подал Йоопу руку, тот протянул ему свою, больше всего озабоченный тем, чтобы, сохраняя достоинство, сманить у меня Сирио и подвергнуть его дисциплинарному взысканию. Анетта взяла у адвоката пальто, шляпу и трость, подвинула ему плетеное кресло. Он сел, покряхтывая и едва заметно покачиваясь, Полари точно завороженная уставилась на отворот его пиджака, испачканный какой-то беловатой жидкостью, по-видимому, сгущенным молоком.
Де Колана был, казалось, в превосходном настроении и полон чувства собственного достоинства после заключения выгодной сделки. Как ни странно, но признательность он выражал не покупателю Сирио, а мне, посреднику: к Йоопу он сел едва ли не спиной. Изрекая пропито-хриплым голосом избитые фразы о скверной погоде, он все ближе подвигался ко мне и поначалу робко, а потом все уверенней стал гладить шелковистую черную как смоль шерстку спаниеля, от затылка до обрубка хвоста.
— Нда-нда, Иосиф, проданный братьями… хнг! — Он издал какой-то сдавленный смешок. Прикосновение его обладало магической силой — Сирио мгновенно успокоился, принимая его ласку с ублаготворенным подвыванием. Патриарх к этому времени тоже передохнул и улегся у наших ног, неловко поджав задние лапы, не сводя с Сирио взгляда подслеповатых глаз.
— Что позволите вам предложить? — улыбнулся я. — Кофе с киршем?
— Кирш… нет, нет, нет. Вечером я не пью… эх-эм-э… принципиально не пью… хм-грым… спиртного. — Чтобы его высокопарная ложь звучала убедительней, он добавил: — Почти никогда не пью, хнг-хнг.
— Ну, так кофе-эспрессо? Мадам Анетт, чашечку кофе для господина адвоката.
— Разрешите мне, дамы и господа… — ДеКолана попытался приподняться и раскланяться, но шлепнулся назад в кресло. — Уплатить дань ненастью, — напыщенно продолжал он скрипучим голосом, подавляя кряхтенье и покашливание, — поднять бокал за дружеским столом, эхм-хэм, как того настоятельно требует сей миг… Разрешите просить вас, эхм, оказать мне честь, хм-ррум, сопровождать меня в «Чезетта-Гришуну», где и отужинать со мной… А вы, — он обратился ко мне, — а вы, Черно-Белый, повлияйте на ваших друзей…
— Где эта «Чезетта-Гришуна», дорогой мой Розово-Лило-вый? — весело поинтересовался я.
— Черно-Белый? Розово-Лиловый? Что за тайный язык, Требла? — быстро-быстро заговорила Пола, подавая супругу молниеносный знак глазами: ни под каким видом не соглашаться на приглашение этого «прокаженного». — Да ты, как видно, с господином адвокатом frère-et-cochon[41].
— А-аах, — хитро ухмыльнулся де Колана. — Где «Чезетта-Гришуна», спрашиваете вы. Ну что ж, в Сильсе, вот где! В Сильс-Марии на горе. Во всей Швейцарии вы не найдете этакого ог… — у него заплетался язык, и, смутившись, он скорчил гримасу, — онг… хгм… ог-нен-но-го вина.
Так как же? — обратился я к обществу. — Едем?
— Ах, в Сильс! — вскричала Полари и забила в ладоши. Уверенная, что ее сигнал уловлен, она стала упрашивать Йоопа: — Ах, Йоопикуклик, ну пожалуйста, едем все туда, да?
— Нет, — Йооп уловил сигнал и теперь, потирая лысину, бурчал, — вечером мне надо еще поработать над каталогом.
— О! Вечно ты со своим каталогом, — надула Полари губы, — ну, пожалуйста, пожалуйста, поедем в Сильс.
— Сожалею, весьма, но у меня есть обязанности.
— Решено, — скомандовал я. — Значит, мы едем вдвоем, доктор. И незамедлительно.
— А Ксана поужинает с нами, — подхватила Пола, завладевая рукой Ксаны. — Да? Требла отправится с господиномспание-леводом в Сильс, да? А потом заедет за Ксаной и Йооп даст вам «крейслер», чтобы доехать до дому.
Я поднялся. Посадил, нагнувшись, Сирио на кафельный пол, сунул Йоопу поводок в руку, тщательно застегнул пиджак, надетый поверх черного свитера, связанного Эльзабе Джакса, и более уже не оглядывался на стол. Зачем мне на него оглядываться? Зачем наблюдать душераздирающую сцену прощанья, что разыгрывалась между адвокатом и Арчибальдо, с одной стороны, и Сирио — с другой? Зачем смотреть, как Пола подозвала господина Пьяцагалли и выясняет:
— А не скажете ли, милейший, кто этот солдат… такой красавец… такой писаный красавец?
— Этот? Вот он? Это горный стрелок Цбраджен, — услышал я любезный ответ Пьяцагалли. — Ленц Цбраджен. Держит вместе с братом торговлю лесом. Сейчас проходит переподготовку. Мой сын Фаустино служит фельдфебелем в его батальоне.
— Цбраджен! Нага поставщик дров! С его братом Балтазаром я знакома.
Владелец типографии Цуан не принадлежал, видимо, к числу насмешников в Граубюнденском зале; когда де Колана рассеянно застегивал пальто, Цуан подошел и шепотом начал его убеждать в чем-то по-реторомански. Адвокат терпеливо слушал, пощипывая усы, и, что-то о^ъетив, похлопал, успокаивая, янтарной ручкой своей трости по плечу. Цуан в мрачном раздумье, дергая бороду, вернулся к своему столику.
— Avanti a gletsch[42], — с неожиданной бойкостью прохрипел де Колана.
Широким жестом, держа в руке шляпу, он приветствовал стол Йоопа. Мы двинулись гуськом через Американский бар — адвокат, Патриарх Арчибальдо, я. За нами неслись шуточки Тардгозера и ржание Мавеня, клохтание Полы, горестные завывания Сирио и выкрики Йоопа: «Место! Место!» Мимо маленького бильярда. Болельщики разошлись. Шары исчезли в ящике. Только деревянный гриб, Гитлер, опять стоял в центре зеленого поля. Оба Белобрысых, обернувшись лицом к доске на стене, натягивали куртки. Девица Туммермут все еще висела на руке солдата Ленца Цбраджена. В толчее бара меня невзначай притиснули к ней, и рукой я ощутил на какую-то долю секунды ее упругую грудь; прищурив один глаз, она с любопытством смерила меня другим — зеленым — и пискнула:
— Bye-bye[43].
— Позвольте мне, — остановил меня Ленц, — преподнести двум прекрасным дамам, которых вы ни с того ни с сего бросили — а старшая, кстати, наша клиентка, — букет сердечника. Букетик сердечника от Солдата-Друга.
— Сердечника?
Горный стрелок расстегнул мундир, сунул руку под зеленую рубашку, — дерг-дерг! — и вот он уже держит в кулаке клок иссипя-черных волос.
— Попытайте свое счастье, — предложил я.
— Да шутка это. — Он плотоядно заразительно загоготал и разжал кулак. — Чао! — крикнул он мне вслед, бурно веселясь. — Солдат-Друг желает господину приятного воскресенья!
