Ознакомительная версия.
– Нет, – отвечала она. – Не могу пустить вас в хранилище. Ну, представьте себе, что же получится, если каждый захочет туда попасть?
– Мне нужно выбрать в книгах особый раздел. Вам же надоест книги таскать. А в хранилище я сделаю это за пару минут.
– И почему вы обязательно спорите? Я попрошу вас перечитать правила. И как вам не стыдно? Вы же старый читатель, – говорила она голосом заведующей библиотекой, которая всегда ворчала на выдаче.
– Библиотека закрыта, – сказала она на этот раз. – Вы разве не знаете, что по пятницам у нас обзор новых книг. Через пятнадцать минут я попрошу читателей покинуть зал.
– Да, но, я думаю, мне хватит пятнадцати минут, – сказал Маэстро, стараясь быть очень вежливым.
– Ну, что вы успеете? – уверенным голосом спросила библиотекарша. – Вы только напутать успеете.
«Сюда бы Взорова, – подумал Маэстро, – у него в голове куча идей». Стоило заикнуться о просроченной книге, и Взоров предлагал, улыбаясь уголками губ: «Хочешь идею? Бутылка пива». «Хорошо, – соглашался Маэстро, обязуюсь поставить в обед». «В библиотеку идет, к примеру, Тумаков. Он очень извиняется и объясняет: товарищ мой (ты то есть), в отпуске и попросил меня сдать эти книги за него. А я, растяпа, (Тумаков, сделай отчаянное лицо) забыл, естественно. Горе мне, разгильдяю. Книги, конечно, берут и ещё благодарят. Он же не обязан и из любезности сдаёт. И к тебе нет претензий, ты просил. Годится?»
– Годится? – спрашивал Тумакова Маэстро.
– Мне бы что-нибудь полегче. Давай я лучше за тебя дров порублю, отвечал Тумаков, а Взоров только пожимал плечами: «Мое дело предложить».
Маэстро с тоской смотрел на библиотекаршу за барьером. Она брала снизу книги, лежавшие на полу, разыскивала формуляр и ставила их на полку. Она делала это методично, не обращая внимания на Маэстро, то поднимая, то опуская лицо. И он подумал, что у неё лицо дореволюционной курсистки, такое правильное и строгое.
– Нет, вы не понимаете, – сказал Маэстро, подумав, что небось представляют, что расчёты для космоса делаются не в общежитии или в читалке, а в недоступном месте, на захватывающей высоте, откуда, как на ладони, видна страна и дышится свободно и легко.
– Ничего вы не понимаете.
– А тут и нечего понимать, – сказала библиотекарша. И тон её говорил, что она молода, нравится себе своей строгостью, не переживала и по сути дела не видела ничего, и от этого, от её благополучия и неискушенности этот строгий тон.
– У вас что? Последняя ночь. Да? А знаете, сколько до вас успели объяснить про последнюю ночь, про экзамены и несданный зачёт. Словно здесь не библиотека, а пункт экстренной помощи.
– Вы кому-то, выходит, уступили, а мне отказываете. Это несправедливо, сказал Маэстро.
– Все вы читатели – эгоисты страшные, – сказала библиотекарша, и слово «читатели» прозвучало у неё, как «все мужчины».
– Хорошо, ступайте. Вы – старый читатель и сами найдёте. Я не стану вынимать формуляр.
Он пошёл по узкому проходу между высокими стеллажами, а она вслед кричала:
– У окна, внизу поищите. Там точные науки.
Опустившись на корточки Маэстро искал, думая о библиотекарше: «Должно быть, родители у неё – дотошные и с ранних лет приучали к порядку. А теперь порядком её библиотечные правила, и она, наверное, подвиг совершила, впустив его».
Он кивнул, проходя и благодаря за любезность, и пронёс стопку книг в зал. В читальном зале было пусто. Устало шипели лампы дневного света. По углам вытягивались в зеленых кадках пальмы и карликовые лимонные деревца. Маэстро сел с краю и начал торопливо писать. Он торопился успеть до звонка, как школьник, доделывающий контрольную работу, и только легкий свист заставил его оторваться и посмотреть по сторонам.
Через стол от него, водя ученическим пером, писала дряхлая старушка, свистящим шепотом повторяя написанное. И всё везение сегодняшнего дня вылилось вдруг симпатией к ней. «Какая симпатичная старушенция, подумал он. – Дома ей, видите ли, не сидится, с внуками у телевизора. Она, видите, ли занимается самоусовершенствованием: как приготовить судака по-польски?».
Он даже привстал, вглядываясь в книги перед ней. «Энциклопедия. Большая советская энциклопедия. Что она речь готовит? Или расширяет кругозор? Экая симпатичная старушенция».
Он опустился на стул, вздохнул и совершил должностное преступление, вырвав из книги целый раздел. Ему, увы, теперь некогда, а вернувшись он всё вернёт.
Библиотека закрылась, и он ушёл из неё со смутным чувством. Строгая библиотечная девушка нарушения не заметила, а симпатичная старушенция, которой не сидится дома с внуками, несомненно хороша и на случившееся вдохновила его.
Он пошёл в сторону заката, и деревья казались чёрной решеткой на малиновом фоне неба. В конце радиально сходящихся улиц была круглая площадь с автобусной остановкой. Прибытие очередного автобуса было заметно по тому, что со стороны площади появлялись люди. Ритм жизни города заметно замедлился. Машин кроме автобуса не было, и уже смело ходили по проезжей части улиц.
Торопливо прошли парни. Нашелся один дурашливый, который что-то кричал и смеялся. Пробежал какой-то чудак в шляпе, отклонив туловище назад, удивляя своей несоразмерностью движений. Руки его ходили кругами около живота. Ноги он умудрялся выбрасывать в стороны, как при чарльстоне. Прошли высокие, стройные девушки. Они двигались плавно и безусловно были красивы.
«Такое было, – решил Маэстро и подумал о Регине: Где она и вернётся ли в Красноград?» Многие возвращаются. Вернулась Капитолина. Мир тесен. Она работала расчётчицей в их отделе, и он всё хотел её спросить. А рядом обычная история. Комната для обработки машинных лент. И в ней постоянно двое: Капитолина и Тумаков. Мужчина и женщина. Она каждый день разная. Иногда слабая и уставшая, и её хочется пожалеть. Иногда довольная и радостная. И ею любуются.
– Тебе Тумаков нравится? – спросил её как-то Маэстро.
– Никто мне не нравится, – отвечала она.
Но Тумаков ей нравился. Она приходила в обед смотреть, как он играет в шахматы, подсказывала ему ходы. И все улыбались. Потом была свадьба. Он и на свадьбе хотел спросить. Возможно, он завтра узнает всё на ТП, там завтра всё выяснится, на вечно красной земле пустыни, за тридевять земель.
В воздухе неожиданно загрохотало. Звук был неровен. Временами он глох, а потом казался громче вдвойне. Наконец, всхлипнул и оборвался, и наступила неожиданная тишина. Дальние звуки казались теперь близкими: застучали колеса поезда, свистнул сипло и фистулой паровоз, непрерывной лаяла собака и далеко и звонко били в металл.
Капитолина ходила по коридору неуклюжая, но стройная. И он не выбрал время тогда её спросить. Потом она ушла в учебный, а затем и в декретный отпуск. А он так и не спросил.
Маэстро давно уже ходил вдоль окраинных домишек, подле быстрой, в морщинках, реки. Потом по городу, думая и размышляя, вернулся, наконец, опять к площади, освещенной светом фонарей и остановился, пропуская автобус.
Автобус был дальний. Он шел издалека, мимо монастыря, поднимающего над Чалеем красные ободранные стены. Маэстро смотрел, как выкатывались из автобуса древние, сморщенные старушки в чёрном. Осторожно, под руки вели горбатую. Она шла, покачивая острой спиной, в длинной, до земли одежде, и Маэстро вспомнил дом, где бабка доставала из комода образа, когда он уходил. А потом спорила с ним. Но Маэстро думал, что верит она не всерьез. Слишком умна она была.
Он ещё постоял и собирался уйти, но увидел, что сверху по ступенькам эстакады, переброшенным через железную дорогу, спускались Воронихин и Викторов. Фонари светили ярко над эстакадой и площадью. Уходить теперь было неудобно. Пересекать площадь тоже бы пришлось на виду. Оставалось – ждать.
Воронихин и Викторов беседовали. Воронихин смеялся, и Маэстро подумал: «Отчего он так неестественно смеётся? Хотя почему неестественно? Для него, может, даже очень естественно. Просто не как все».
Сам Маэстро был очень застенчив. Очень часто не знал, как себя вести, и от этого чувствовал себя очень скверно. Именно из-за застенчивости, пытаясь выбраться из охватывающей его скованности, он выкидывал штучки, вспоминая о которых долго качали головой.
– Вот наш бомбардир, – сказал, подходя, Воронихин и спросил:
– Когда улетаете?
– Утром, – ответил Маэстро, внимательно поглядывая.
– Прогулка по памятным местам? – не то спрашивая, не то утверждая, сказал Викторов, обращаясь к Воронихину.
– А потом ночью, на каком-нибудь случайном клочке бумаги будут написаны пока неизвестные стихи, – продолжал Воронихин, и Маэстро показалось, что у него во рту что-то, мешающее ему говорить, и оттого выходило невнятно.
– Что-нибудь вроде: «Прощай, прощай, родимый дом. Встречай, встречай, ракетодром».
Они еще постояли и поговорили о делах.
– Ба, – сказал Воронихин. – Я опаздываю.
Ознакомительная версия.
