Ознакомительная версия.
Думы Елены Дмитриевны были прерваны приходом Евпраксии, доложившей, что к ней пожаловал князь Пронский. В первую минуту Хитрово подумала было отказать незваному гостю, но потом рассудила, что грузинский князь еще не скоро придет по такой дороге, а с Пронским нужно поговорить.
— Зови боярина, — приказала она девушке, и та открыла перед князем двери.
— Добро пожаловать, — приветствовала Пронского боярыня, кланяясь ему в пояс. — Что давно вдовы бедной не навещал?
Пронский был сумрачен; бросив шапку на стол и чуть кивнув Хитрово головой, он нахмурясь посмотрел на сенную девушку, робко стоявшую у притолоки, и резко, точно хозяин, спросил ее:
— Ты что здесь торчишь?
Девушка пугливо взглянула на боярыню и не тронулась с места.
— Евпраксия, ступай себе; принеси-ка нам медку… Боярину, чай, с дороги неможется, — холодно приказала боярыня.
Когда девушка скрылась за порогом, Пронский порывисто обнял Елену Дмитриевну и поцеловал ее в губы, но она грубо оттолкнула его:
— Не хозяин ты мой, чтобы так облапить.
— Что-то больно красива ты сегодня,— ответил Пронский, не замечая ее тона и любуясь ею. — Сарафан красный идет, что ли, уж и не разберу, право.
— Давно красы моей не примечал! — с невольной злостью в голосе возразила боярыня.
— Дел много было в это время, — ответил Пронский и, сев, провел рукой по волосам.
Елена Дмитриевна взглянула на него, потом, всплеснув руками, вскрикнула:
— Куда бороду дел?
— Снял.
— Иль ты разум потерял? Ведь стричься боярам строго заказано; не знаешь разве царского указа «брады же и деже не стричь»? Али боярства лишиться захотел?
Пронский пристально посмотрел на боярыню.
— А ты много по царскому указу действуешь? Вон кику скинула, простоволосая кажешься мужчине. Это по указу?
— Князь, я о тебе печалюсь, — немного смутившись, ответила боярыня. — А по мне, пусть тебя царь наказывает. Я ж чужим мужчинам не кажусь без кики.
— Ты вступишься за меня, — беспечно ответил князь. — А что, каков я без бороды?
Боярыня замялась. Худощавое, бледное лицо князя без бороды стало еще тоньше и бледнее; холодные серые глаза еще резче выдавались на нем.
— Чего ж ты остригся? — повторила боярыня.
— Все иноземцы так ходят, — уклончиво ответил князь. — А ты скажи лучше, каков я?
Елена Дмитриевна рассмеялась:
— Смекнула я, чего ради ты остригся. Знать, иноземке какой понравиться затеял?
Пронский промолчал.
— А хочешь, скажу кому? — пошутила Хитрово.
— А скажи! — пожал плечами князь.
— Царевне грузинской! — ответила Елена Дмитриевна и перестала смеяться. — Скажи, что нет?
— Несуразное говоришь, — отвернувшись, произнес Пронский, но его пальцы, барабанившие по столу, нервно вздрагивали.
— Давно я заприметила, что зазнобой пала краса царевны тебе на сердце. Но не думала я, что дерзость свою ты прострешь на любовь к царевне.
— Что ж, нешто худородный я какой? — глухо возразил Пронский. — А разве ты сама, боярыня, не дерзнула поднять глаза на…
— Замолчи! — сказала Хитрово, вся вспыхнув и встав со скамьи. — И ты можешь вторить судаченью да пересудам теремным? Стыдно, князь, сплетнями бабьими заниматься!.. Всем известно, что я друг государыни-царицы и батюшки-царя, — внушительно закончила она.
— И я хочу быть другом царевны, — усмехнувшись, ответил князь.
Боярыня с изумлением глянула не него.
— О том мне смеешь говорить? — гневно спросила она.
— С тобой о том и совет держать пришел, — возразил Пронский, продолжая усмехаться.
— Я не потатчица таким делам, — гордо ответила боярыня и начала ходить по комнате.
В ней заговорила женщина. Она сама уже не любила князя и, может быть, еще вчера думала, как бы с ним разойтись тихо, без ссоры; но теперь, когда он ей в лицо говорил, что любит другую, что оставляет ее без сожаления, все женское самолюбие поднялось в ней; упорство отъявленной кокетки потребовало, чтобы поклонник был вечно пригвожден к ее триумфальной колеснице, и жадность собственницы заклокотала в ее душе. Ревность к сопернице заползла в ее сердце коварной змеей. Она забыла все свои добрые намерения относительно несчастной польской княжны, забыла даже князя Леона и вся была полна только мыслью вернуть к себе этого холодного, бессердечного мужчину, заставить эти стальные глаза загореться огнем желаний, увидеть этого гордеца у своих ног порабощенным.
И, казалось, эти мысли были написаны на ее выразительном лице; по крайней мере князь отлично понял ее волнение. Самодовольная улыбка тронула его губы, и он произнес:
— Ну, а что же князь Леон, этот маленький грузин, часто бывает у тебя, боярыня? Впрочем, не отвечай, я вижу его гусли… Учит, стало, тебя играть на них?
— Не отвиливай, князь! Начал говорить о царевне — доканчивай! — вся раскрасневшись, проговорила Елена Дмитриевна, нервно обмахиваясь кружевным платочком.
Пронский встал и, схватив боярыню в свои сильные объятия, покрыл ее лицо поцелуями. Он умел, когда хотел, придать своему лицу влюбленное выражение. Его холодные серые глаза вспыхивали непритворным чувством, губы шептали нежные слова и объятия становились горячее.
На этот раз Хитрово не отталкивала его, а, обняв своими красивыми руками его шею, приникла русой головкой к его могучей груди.
— Милый мой, любый мой! — чуть шептали ее губы. — Любишь меня? Одну меня?
— Одну тебя, — ответил Пронский в эту минуту искренне, так как близость молодой женщины невольно заразила его. — Уйдем отсюда, бросим все, все! — крепче прижимая ее стан, шептал он, целуя ее полузакрытые глаза.
Ни он, ни она не слыхали оклика и стука в дверь, не слыхали, как эта дверь отворилась и тотчас затворилась.
Первою очнулась боярыня. Довольная своей победой, она вспомнила и польскую княжну, и князя Леона, и царевну грузинскую… Она тихо выскользнула из объятий князя Бориса и стала поправлять волосы перед зеркалом.
— Ишь, растрепал! — через плечо улыбнулась она ему.
— Чародейка! — проговорил он.
— А что? — продолжала она улыбаться. — И впрямь ведь я зачарована! Бабке моей цыганка сказывала, что до третьего ее колена все девушки или женщины в ее роду всегда любимы будут.
Но князь Пронский уже не слушал ее. Он ходил, глубоко задумавшись, и чары ее красоты и молодости постепенно таяли в нем. Он вспомнил, зачем пришел, вспомнил обаятельные черты грузинской царевны, и ему стало стыдно за свой поступок, за свою измену.
«Но она издевается надо мной, разве я могу отказаться от женской красы и ласки?»— злобно думал он и, обернувшись к боярыне, громко произнес:
— Я к тебе шел, чтобы известить о свадьбе дочери!
— Ты дочь сосватал?
— Да, давно. Да прихворнул, и свадьбу отложили на Красную Горку.
— А жених — кто?
— Черкасский, князь Григорий Сенкулеевич.
— Ты свою дочь за этого зверя выдаешь?
— Мало ль что в народе бают? Какой он зверь? Так… Строг с людьми…
— В отцы, а то и в деды он ей годится… Что ты затеял, князь?
— Так надо мне, Елена!
— Попугать жену? Эк тебе приспичило холостяком стать.
— Опостылела она мне очень!
— Да ведь не первый год женат! — проговорила боярыня, подозрительно поглядывая на своего друга.
— Да ты что за нее вступиться хочешь?
— Знамо дело, жалко.
— Ишь, жалостливая какая стала! — насмешливо произнес князь. — Небось, когда свой муж-то старый опостылел хуже скуки, жалость-то Бог весть куда попрятала!
— Не тебе бы, Борис Алексеевич, попреки делать, да не мне бы слушать! — многозначительно возразила боярыня.
— Ты на что мечешь, Елена? — хмурясь спросил князь.
— Ох, князь, глаз-то мне не отводи…
— Что правда, то правда, ворон ворона видит издалека. Ну, стало быть, мы и должны пособлять друг другу. И, как бы ты хотела, мы с тобой таких делов понаделали бы…
— Примерно каких это? — насмешливо спросила боярыня.
— Что зря языком звонить? Хотя и с умом, а все-таки баба!
Слова князя задели Хитрово за живое, и она уже хотела прямо заговорить с ним о «полячке». Но он не дал ей раскрыть рот и сам, будто к слову пришлось, равнодушно проговорил:
— Кабы ты в самом деле мне близким человеком была, ты меня давно от жены постылой вызволила бы! Эдак бы по царскому указу да в монастырь ее.
— За какие такие провинности?
— Мало ли что! Можно придумать…
— Неправду? Ну, это не след. Да и зачем царя вмешивать? Справься сам… Вон как Евсей Верещагин жену избил смертным боем до крови, а по ранам солью натер.
Пронский, вспыхнув, отвернулся.
Боярыня поняла его смущение и внутренне содрогнулась. Неужели он был до того жесток, что подверг свою жену подобной же пытке? Но почему же княгиня Анастасия Петровна не жаловалась родным, которых у нее было немало и даже в большой чести у царя, как, например, ее свояк Михаил Федорович Ртищев?
Ознакомительная версия.
