— Не взвыть бы потом и мне, — вздохнул Апраксин.
— С чего ради, Степан? Ты чего?
— Как чего? Ты что, не понимаешь, Алексей?
— Ты имеешь в виду наследника?
— А кого ж еще? Он же Фридриху готов задницу лизать.
— Ну пока не он на троне.
— Вот именно «пока»! Так что бить пруссаков надо с оглядкой.
— М-да, — молвил кратко канцлер и предложил: — В таком случае давай выпьем за здоровье ее величества.
— С удовольствием. С этого нам надо было начинать, — сказал Апраксин и чокнулся с бестужевской чаркой.
Выпив, захрустел соленым огурцом.
— Знаешь, Алексей Петрович, о чем я тебя попрошу?
— О чем?
— Только дай слово, что будешь выполнять неукоснительно.
— Ну смотря что. Може, такое, что…
— Нет. Это все легкое. Будешь в каждом письме в депеше сообщать мне о здоровье государыни. Обя-за-тельно.
— Хорошо. Буду, — согласился легко Бестужев и вдруг подмигнул: — Ох Степан, ох Степан! — даже пальцем погрозил.
— Что Степан? Что Степан?
— Смотри, брат, себя не перехитри.
Через три дня в «Санкт-Петербургских ведомостях» появился манифест, сочиненный вице-канцлером Воронцовым и подписанный ее величеством: «Король прусский захватил наследные Его величества короля польского области и со всей суровостью войны напал на земли Ее величества римской императрицы-королевы. При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, святость нашего слова и сопряженная с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовали не отлагать действительную нашу противу сего нападателя помощь…»
Россия вступала в войну, исполняя свой договор с Австрией о взаимопомощи, разумеется, имея виды и на приращение земель на западе и для себя.
Генерал-фельдмаршал Апраксин получил под свое командование огромную, почти стотридцатитысячную армию, растянувшуюся на пространстве от Днепра до Балтики. На первой же Конференции, где ему официально было вручено главнокомандование, Степан Федорович сразу заявил:
— В этом году я не смогу открыть военные действия.
— Почему? — спросил Бестужев.
— Во-первых, на носу зима, а главное, армия не приведена в порядок, не перевооружена. Даже палашей не хватает, не говоря о новых ружьях. И потом, я должен собрать генералитет, провести военный совет и выработать план очередной летней кампании.
— Ну что? — Канцлер осмотрел Конференцию. — Согласимся с фельдмаршалом?
— Я думаю, он прав, — сказал Воронцов. — Надо ему познакомиться с хозяйством.
— Кто спорит, — заметил Бутурлин.
Согласились все, что действительно сейчас армию пора располагать на зимние квартиры, а за зиму провести перевооружение, укомплектовать артиллерию, обучить молодых рекрутов.
И Апраксин в сопровождении охраны и группы адъютантов отбыл в сторону Риги, разослав по корпусам курьеров с приглашением генералам прибыть в Ригу. Помимо командиров корпусов, приглашен был туда и адмирал Мишуков для согласования действий с флотом.
Генералы собрались в Ригу уже в начале 1757 года. Открывая военный совет, Апраксин попросил каждого командира сказать, что имеет он на сегодняшний день.
— Начнем с командира первого корпуса, — сказал фельдмаршал; взглянув на Лопухина, подумал: «Уже, кажись, выпил». — Василий Абрамович, прошу вас.
Лопухин встал, заглянул в какую-то бумажку, заговорил, старательно выговаривая слова, чтоб не заметили, что он под хмельком, но именно этим и выдавал себя:
— Я имею на сей час двенадцать полков, один кирасирский и два гусарских, ваше сиятельство.
— Где они располагаются?
— В Лифляндии, Курляндии и Эстляндии и два полка под Псковом.
— А казачьи полки есть у вас?
— Да, чугуевские казаки.
— Генерал Долгоруков, ваши силы?
— У меня пять кирасирских, четыре гусарских и четыре тысячи донских казаков.
Генералы Броун и Фаст отчитались за свои пехотные полки. Ливен и Мещерский — командиры 3-го и 6-го корпусов толковали о формировании свежих полков, которым требовалась амуниция и оружие.
— А чем располагает наш флот? — обратился Апраксин к Мишукову.
— У нас к боевым действиям готовы лишь тридцать два корабля, — сказал адмирал. — И сорок две галеры.
— Значит, мы можем рассчитывать на десант и в случае надобности на блокаду с моря?
— Разумеется, ваше сиятельство.
Закончив обзор наличных сил, военный совет приступил к составлению плана действий. Держа общее направление на Кенигсберг через Ковно, решено было первым делом захватить Мемель[48], атаковав его с суши и моря. Флоту предстояло помимо доставки запасов для армии осуществить блокаду Пилау и Данцига.
Главнокомандующий сообщил генералам данные разведки о противнике:
— Нам противостоит, господа, корпус прусского фельдмаршала Левальда, очень опытного и боевого командира. У него где-то около сорока тысяч войска и около семидесяти пушек якобы. Во что плохо верится. Помимо Кенигсберга он расположил свои силы в районе Тильзита и по линии Инстербург — Норденбург. Кроме этого, в его распоряжении милицейские части. С наступлением тепла, генерал Броун, вы атакуете Мемель и, захватив эту крепость, оставляете там гарнизон из одного полка и идете на Тильзит. Теперь вы, генерал Сибильский, с шестью полками идете к Фридланду с расчетом зайти в тыл противнику. Я иду с основной армией на Инстербург. С захватом этих пунктов нам откроется дорога на Кенигсберг, а по взятии его Восточная Пруссия будет нашей. Прошу, господа, как можно меньше обижать местное население.
— В войну, ваше сиятельство, за этим не уследишь, — заметил Лопухин.
— Но напоминать полковникам надо. Мы воюем с армией, не с мирными жителями.
— С полковниками-то можно договориться, но как с казаками? Эта вольница и атакует злее, если богаче впереди трофеи.
— Трофеи пусть берут, но чтоб жителей не обижали.
Но 8 июня прибыл в Либаву[49] генерал Фермор[50] и принял командование корпусом от генерала Броуна, исполнявшего обязанности командира временно. Фермор дотошно стал обходить все полки, вникая в самые мелкие детали: как солдаты обуты? чем их кормят? заменили ли им ружья? как подковали коней?
Зашел и в этапный провиантский пункт. Молодой, невысокого роста премьер-майор, лихо козырнув, отрапортовал:
— Ваше превосходительство, на пункте все в полном порядке, обер-провиантмейстер Александр Суворов[51].
— Уж ни Василия ли Ивановича сынок[52]? А?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Значит, по отцовским стопам идешь?
— Увы, ваше превосходительство.
— Почему «увы», майор?
— В дело хочется, ваше превосходительство, а приходится с крупой да мукой.
— Ты еще молод, Александр, успеешь, навоюешься. Чего-чего, а драки на наш век хватит. А пока готовь обоз с провиантом для Мемеля.
— Да уж за нами не станет.
— А это что за камни готовите?
— Это мы решили ручные мельницы сделать.
— Для чего?
— Мне сдается, ваше превосходительство, в каждой роте, а то и взводе такие мельницы должны быть.
— Для чего?
— Как для чего? — удивился премьер-майор. — На походе, в поле — раз-раз, и муку подмолоть можно.
— Но ведь ее лучше получить готовую с такого пункта, как ваш.
— Лучше, конечно, ваше превосходительство, но не всегда. Дело в том, что мука быстро горкнет, а зерно, допустим, та же рожь, если сухая, может годами лежать и не портится. Сколько уж случалось, мука прогоркла — в пищу нельзя, значит, выбрасывай. А тут мешок зерна взял, намолол в роте — и пеки хлеб.
— Это что ж, Александр Васильевич, сам придумал?
— Жизнь научила, ваше превосходительство. В Новгороде на складе мешков двести пришлось выкидывать. А это ж труд какой в той муке заложен!
Вскоре к Фермеру пришло пополнение, и его корпус увеличился почти вдвое, достигнув шестнадцать тысяч бойцов. Вместе с пополнением прибыла осадная артиллерия. И корпус с пушками и обозом неспешно двинулся на юг, к Мемелю.
Но раньше корпуса к Мемелю пришло шесть русских кораблей. И едва Фермор появился у стен крепости, как с эскадры к нему прибыл связной офицер:
— Ваше превосходительство, контр-адмирал Валронд послал меня, чтоб согласовать наши действия.
— Отлично, лейтенант. Я рад, что вы блокировали крепость с моря. Когда прибыла эскадра?
— Два дни тому назад.
— Была попытка чужих кораблей подойти к крепости с моря?
— Да Не далее как вчера явились две шнявы[53], но, завидев нас, ушли на норд-вест.
— Что предлагает контр-адмирал?
