Иногда забавы ради Санька начинала складывать про себя буквы с буквами. Что, мол, получится? То вовсе ничего не выходило, то выходило знакомое слово, а то какое-то совсем непонятное. Спрашивала у дедушки Акимыча. Тот объяснял терпеливо, доходчиво. А сколько всего знал!.. Ведь надо же! И вот ведь судьба незавидная, жалела она Степана Акимыча: ума палата, а сидит в своей дыре, в суфлерской будке, и только всем роли подсказывает. И какая-нибудь актерка может накричать на него, как намедни Баранчеева: «Ты чего, старый дурак, себе под нос шамкаешь, ничего не слыхать!..» Она, Санька, убила бы эту самую Баранчееву, Задушила бы собственными руками. А дедушка Акимыч ничего ей в ответ, только жалобно замигал. Эх! Вот какая в жизни бывает несуразица.
К концу декабря Санька понемногу стала грамоту осваивать. А Степан Акимыч был хитрым учителем. Он было принялся ей читать «Бедную Лизу», разохотил Саньку да и перестал.
— Теперь, Санечка, — сказал ей, — изволь сама дочитывать. Словцо за словцом — и доберешься до конца. Узнаешь, чем кончилась сия печальная повесть о любви несчастной Лизы и ее негодного соблазнителя Эраста. Ты, сударушка, понятливая, захочешь одолеть — одолеешь. И Анюта у меня таким же манером обучалась.
Санька и не перечила. Принялась за трудное дело. И слез же пролила, читая повесть о бедной Лизе! Сперва плакала от непосильных трудностей и непонятностей, какие попадались чуть ли не в каждой строчке и даже во многих словах. Гордость же не позволяла всякий раз бросаться за подмогой к дедушке Акимычу. Сама барахталась. Однако, барахтаясь, выучилась и плавать. И вскоре поплыла самостоятельно, радуясь тому, что может теперь преодолевать ранее непреодолимое.
Конечно, сразу же на место Лизы поставила она себя, и негодный дворянский сынок Эраст представлялся ей Федькой-сбитенщиком. И выходило, что повесть о бедной Лизе написана сочинителем Карамзиным вовсе не о Лизе, а о ней, о бедной, покинутой Саньке. И, читая о страданиях Лизы, проливая слезы о несчастной судьбе ее, Санька рыдала взахлеб и о себе, представляя самое себя во всех горестях ее любви. Когда же Лиза, отчаявшись в изменнике Эрасте, утопилась в пруду возле Симонова монастыря, Санька ревела в голос. Шептала про себя: «Утоплюсь, беспременно утоплюсь… Лед сойдет, кинусь вниз головой и пойду ко дну. Тогда будет знать, истукан, злодейская его душа! Захочет взять меня замуж, а я буду на дне песчаном. Буду лежать бледная и прекрасная!..»
Вот уж чего не знал и не ведал Федор, что, сам обиженный Санькой, прослывет он в ее глазах истуканом и злодеем…
Однако нужно сказать в защиту Саньки: в те годы, подобно ей, все читательницы «Бедной Лизы» мечтали утопиться в пруду возле Симонова монастыря, а своих безвинных вздыхателей приравнивали к бездушному Эрасту.
Однажды вечером, подойдя к дверям своей каморки, Степан Акимыч в замешательстве остановился. Услышал чей-то незнакомый голос — низкий, грудной. И голос этот звучал великой печалью, произнося слова: «Сердце мое обливается кровию в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте — готов проклинать его — язык мой не движется — смотрю в небо, и слезы катятся по лицу моему».
Крайне заинтересованный, удивленный свыше всякой меры, Степан Акимыч позволил себе заглянуть в замочную скважину. И что же увидел он! Санька, скрестив на груди руки и устремив глаза к потолку, произносит слова из Карамзина. В книгу не смотрит, говорит на память, точно — слово в слово. И такая грусть, такая печаль, такое горе было в ее голосе и глазах, что Степан Акимыч, не зная, как обо все этом думать, тихонько, на цыпочках, по-журавлиному поднимая ноги, отошел от дверей, бормоча себе под нос: «М-да… вот так сударушка! А говорит-то как… с какими чувствами».
Кое-где походил, кое с кем словцом перекинулся, а как стал возвращаться обратно, громко крикнул, якобы с кем-то прощаясь:
— Доброго вам здоровья, сударь! Стало быть, до завтрева…
Так хотел деликатнейший Степан Акимыч предупредить Саньку о своем приходе.
Когда он вошел в каморку, Санька с усердием подметала пол.
В самое сердце поразило Степана Акимыча не то, что Санька на память, не глядя в книгу, произносила слова из «Бедной Лизы», поразило его то чувство, то понимание, которое она вкладывала в каждое слово, поразило выражение ее лица и чистый, красивый ее голос. Степан Акимыч считал, что уж кто-кто, а он в этом разбирается получше многих, он-то знает, как надо актерам роль произносить и есть ли у актера подлинный талант. Слава те господи, многих перевидал на своем веку, может судить! «Ведь иную, — думал он, — с голоса учат. Не дни — месяцы проходят, а все без толку. Никакого понятия в чувствах, никакого священного огня в груди… А эта? Ах, сударушка, сударушка…»
И решил он начиная с сего дня попристальнее наблюдать за Саней. А если понадобится, учить ее актерскому искусству. И от Этих мыслей сам воспрянул он духом. Надежда, что он откроет для театра новый талант, что станет учителем сего таланта, веселила и радовала его душу, приводила его в неописуемый восторг…
А время шло. Старый год уходил восвояси, и приближался новый, 1812-й.
В самых последних числах декабря Анюта взялась уговаривать Саньку в канун Нового года вместе погадать.
— Санечка, душенька… — начала она и объяснила, что ее госпожа 31 декабря пойдет в дом Всеволожских. Там будет маскарад, и там она будет встречать Новый год. Гостям надобно собираться к восьми часам вечера, в полночь же будут пить шампанское, снимать маски и начнется бал. — До утра будут плясать! А тетенька Фекла посулилась пирогов напечь. С морковью любишь? И орехи, и пряники я припасла. Будем на снег воду плескать, песни петь, ореховые скорлупки по лоханке пускать. Узнаем, Санечка, каков уготовлен нам с тобой суженый.
Санька, потупившись, горько усмехнулась: она-то знала своего суженого, только он ее знать не хочет. Сколько дней прошло, как они тогда на Арбате встретились, а ни разу не приходил в театр сбитнем торговать. Неужто она его так обидела в тот день?
А ведь она как его ждет! Каждый вечер выглядывает. Только бы снова пришел, она бы ему сказала: «Не верь мне, глупой! Наговорила я тогда на себя. Не потешалась я над тобой, Федя, наглядеться на тебя не могла, вот до чего ты мне люб!..»
Неужто сказала бы она ему такое? Нет, нипочем… Разве можно парню такие слова говорить? Неужто она про девичью гордость, про девичий стыд позабыла?
Но гадать она любила. Когда у матушки с батюшкой жила, еще до мачехи Степаниды, вместе с подружками каждые святки гадала. Совсем еще махонькой бегала вслед за взрослыми девушками в дровяной сарай. Там из сложенной стенкой поленницы — наравне с другими девушками пытала свою судьбу — таскала полешки. Девушки таскают и всё охают да ахают: им всё не так! То сучковатое полено попадется, — стало быть, ерепенистый, сварливый характер будет у суженого. То и вовсе с трещиной, а это точно — будет муженек поколачивать. А Саньке всякий раз в руки лезли ровненькие да гладенькие дровишки. Девушки сердились, завидовали: «Небось наперед себе подставляешь! Признавайся, Санюха, подложила такое поленце?» А Санька посмеивалась: «Хоть и не подкладывала, а заведомо знаю — за ворчуна, За драчуна не пойду! Хоть до старости сидеть мне в вековушках, а драчливого мужа не надо…» Девушки ее всегда на смех поднимали: «Сосватают, так и за кривого пойдешь! Еще молоко на губах не обсохло — так рассуждать… Неужто спросят тебя? Зашлют сватов, и готовься под венец!»
А еще любила Санька с девушками на птичник ходить, кур кормить. Сперва наложат для кур всякого разного, у кого что есть. Одна скинет с пальца колечко медное, другая — серебряное, а у Аниски, у той было даже золотое. Нальют в плошку воды, накрошат хлеба. А потом каждая свою курицу выпустит, и глядят они во все глаза, к какой приманке подойдет: к золотому кольцу — за богатого идти; к серебряному — тоже не так худо, достаток в доме будет. Ну, а уж если хохлатка начнет из плошки воду пить — пропащее дело: горьким пьяницей будет муж, вся жизнь пойдет под гору.
— И прорубь пойдем слушать. Это всего завлекательнее! Только надо ровно в полночь. Тютелька в тютельку… — сказала Саня.
Нет, о такой ворожбе Анюта ничего не слыхала.
— Неужто? — У Саньки глаза засверкали, когда стала растолковывать про это гаданье. — Вот это да! Вот это ворожба! Такое иной раз привидится в темной воде, обомлеешь со страха… А главное, сбывается. Пойдешь?
— Пойду, — согласилась Анюточка. — Рассказывай!..
И Санька принялась рассказывать разные случаи, когда гаданье это сбывалось в точности. Была у них девушка, Аниской Звали. Увидела в проруби сани да коней. И сбылось: приехали за ней сваты из дальней стороны.
— Высватали?
— Не отдали отец с матерью. Семья там небогатая, Аниска же в богатстве выросла. Так ни с чем и воротились сваты.
