– У меня три главных правила, – сказала она. – Первое: вы все дезинфицируете. В Шанхае дикая антисанитария. Средняя продолжительность жизни китайца – двадцать семь лет. То же самое было в Европе в Средние века. Второе: каждый день вы будете отводить Бриттани в парк. Моя дочь – непростой ребенок, и ей надо перебеситься. И третье: вы будете ее учить. Она до сих пор не знает букв. Ее папаша думает, что у нее плохая память. Ничего подобного! Стоит ему чертыхнуться, и она все за ним повторяет. К школе она должна уметь читать, писать и считать.
Лиззи не потребовала рекомендательных писем. Ее не интересовало, работала ли Ада учительницей, знает ли, как обращаться с детьми.
– Можете быть свободной, – сказала Лиззи. – Жалованье будете получать раз в неделю у меня.
Ада добралась до дома. Она не спала предыдущую ночь, и сейчас ей опять нужно было собираться в «Гавану». Клима с батюшкой не было, на столе осталась грязная посуда.
«Вот свиньи!» – подумала Ада. Тарелки мыть не стала: пускай все засохнет – сами будут отскребать.
По пятницам американские морпехи – сама щедрость: у них получка. Высадившись на берег, они растекались по кабакам, угощали выпивкой, давали чаевые, танцевальные билеты скупали пачками. Но при этом были уверены: за деньги девушки готовы на все. Ага, как же!
Американские матросы, а уж тем более солдаты-«пельмешки» – классом пониже. Они никогда не кричали: «Все пьют за мой счет!» С ними можно было работать только по четвергам, когда морпехи сидели на кораблях.
Британцы все скупые, французы, говорят, поголовно имеют «болезни любви». Их недавно перевели из Тонкина,[26] а там сифилис и гонорея чуть ли не у каждой второй проститутки.
По мнению Бэтти, самыми шикарными «ящерами» были итальянцы.
– У них недавно к власти Муссолини пришел, – сказала она Аде. – Дуче не скупится на военных – у них и форма, и вид. А лучше всех – офицеры в этих шапочках набекрень.
Всезнающий Марио сообщил Аде, что раньше Бэтти служила буфетчицей на мексиканском пароходе, но ее выгнали за приставание к пассажирам. Сойдя на берег, она сразу пошла искать самый богатый публичный дом. Явилась к Марте, грохнула чемоданом об пол: «Я буду лучшей девушкой в вашем заведении. Где моя ванная?»
Марта посмеялась и отправила ее учиться к китаянкам. Сказала, что не собирается вкладываться в нее до тех пор, пока Бэтти не докажет, что она может продавать себя. Та обиделась и в первый же день буквально разорила двух голландских коммерсантов.
Гибкая, веселая, драчливая, умеющая задирать ноги выше головы, Бэтти была королевой всей Киансе-роуд.
– Моя маменька – прачка при монастыре, а отец – возчик, – говорила она. – Все сестры и братья – прачки и возчики. А я, глянь-ка, коньяк из чашек пью. Фарфор тонюсенький – сломать страшно. Верно, меня все-таки подкинули.
Бэтти сдружилась с Адой, потому что та пересказывала ей вычитанные в книгах истории великих куртизанок.
– Вот видишь, видишь! – хохотала она. – Я тоже найду себе итальянского «ящера».
Итальянцы подтягивались ближе к полуночи, и, если дело происходило в пятницу, обстановка в «Гаване» становилась взрывоопасной. Американцы бросали на итальянских моряков дикие взгляды и бормотали под нос ругательства. Те, правда, не отвечали: по-английски из них никто не понимал.
Аду подцепил бледный, заикающийся паренек – мял ее руку, заглядывал в глаза. Слава богу, танцевать он не умел и потому больше сидел за столом и что-то объяснял другим «огурцам» – то ли по-датски, то ли по-шведски.
В середине зала Бэтти танцевала наимоднейший, только что появившийся в Шанхае танец чарльстон. Итальянский офицер крутил ее, длинная бисерная бахрома на платье разлеталась словно брызги. Сегодня Бэтти была темная, как негритянка, – перед работой два часа пролежала в ванне с йодом. Глаза у нее были подведены «по-египетски».
Ада медленно цедила виски с содовой (чтобы выпить как можно меньше) и все поглядывала на американского капрала, развалившегося за соседним столиком. Он выбрал Бэтти в начале вечера, но, когда пришли итальянцы, она упорхнула к ним. Капрал был пьян, курил одну папиросу за другой и, если кто-нибудь обращался к нему, огрызался, как старый бульдог. Морпехи хохотали: верно, дразнили его из-за Бэтти.
«Надо сказать управляющему, пусть охрана выпроводит его», – думала Ада.
Сон слетел с нее, она сидела на краешке стула и всем сердцем желала, чтобы капрал куда-нибудь делся. Она чуяла беду.
Официант пытался пройти между столами и нечаянно задел его локтем. Капрал вскочил, схватил беднягу за грудки и что есть силы толкнул к итальянцу. Девки завизжали, музыка оборвалась.
Итальянский офицер оставил Бэтти и от души вмазал обидчику по роже. Морпехи кинулись их разнимать. С улицы прибежали еще несколько итальянцев. Кто-то пальнул из револьвера.
Пригнувшись, Ада бросилась в задние комнаты. В гримерку уже набился десяток перепуганных девушек.
– Надо загородить дверь! – тяжело дыша, проговорила Бэтти.
Они сообща подвинули тяжелый шкап.
– Дура ты! Все из-за тебя! – крикнула Аннетт.
Бэтти отмахнулась:
– Ничего, они не смогут сюда ворваться – окон-то нет.
Снаружи доносились звуки битвы. Кто-то ударил в дверь кулаком.
– Откройте! – крикнули по-английски.
Бэтти подбоченилась:
– Пошли вон, идиоты!
Ругательства, пинки. Хлипкая дверь дрожала. Ада сидела в углу, обхватив голову руками.
– Открой, сучка!
– Только суньтесь – я буду стрелять! У меня револьвер!
Голоса за дверью стихли. Потом послышался звук, будто волокли что-то тяжелое.
– Ну так и не выйдешь отсюда, поняла?
Девушки испуганно переглянулись:
– Они что, забаррикадировали нас?
Вдруг кто-то крикнул:
– Пожар!
Из щелей вокруг двери повалил дым. Девушки завизжали, заметались. Сознание Ады начало меркнуть. Последнее, что она видела, – Аннетт изо всех сил ударила Бэтти по лицу.
Ада очнулась – ее нес на руках человек во фраке.
В небе полыхало зарево, свистели полицейские, пожарные тащили брезентовые шланги. Человек во фраке опустил Аду на землю. Лицо его было неестественно красным.
– Жива? – спросил он по-английски.
Она кивнула. Мужчина сунул ей в руки носовой платок: «На, утрись» – и отошел к толпе людей, одетых в запачканные смокинги. Видимо, они тоже принимали участие в тушении пожара.
Мимо пробежали девушки в сорочках. Зеваки принялись хохотать:
– Проститутки прямо из постелей в окна прыгали!
– Вот и конец «Гаване», – сказал Марио, подойдя к Аде. – За сегодняшний день нам, понятное дело, не заплатят.
Она мутно взглянула на него:
– А где все?
– Разбежались. Тебя последнюю из огня вынесли. Тут неподалеку господа на банкете веселились – праздновали возвращение мистера Бернара. Ты читала в газетах: китайские бандиты взяли его в плен, а потом отпустили? Когда начался пожар, гости сюда примчались. Тебя сам мистер Бернар спас.
Ада посмотрела на него: средних лет, лицо красное, будто воспаленное. Он уже позабыл об Аде и разговаривал с усатым пожарным.
– Проводи меня до дому, – попросила она Марио.
Тот покачал головой:
– Не, неохота.
И ушел. Кому надо заботиться о девочке Аде?
Никто не ожидал от Клима, что он сумеет написать репортаж, достойный передовицы. Но его слава продержалась только два дня – пока не вернулась Эдна с интервью доктора Сунь Ятсена. Молодая женщина сама поехала в Кантон, в логово революционеров, достучалась до их предводителя – что-то неслыханное!
Эдна была счастлива и растрогана: двойная, тройная удача – муж ее не пострадал во время нападения разбойников, ее статья получила большой резонанс в обществе, ее протеже, Клим, доказал, что она в нем не ошиблась.
– А вы, старый зануда, не хотели мне верить! – посмеивалась она над мистером Грином. – Людям надо давать шанс.
Главный редактор не спорил: в этом месяце продажи его газеты поднялись на семь процентов, – он был готов обниматься со всем миром.
– Раз вы будете зарабатывать больше денег, вы уедете из «Дома надежды»? – спросила Ада Клима. Она боялась, что ей снова придется платить не половину, а всю сумму аренды.
– Мне лень искать новое жилье, – отмахнулся он.
Но дело было не в этом. Клим представить себе не мог, как он станет жить один. Ему надо было чем-то наполнять свои вечера, заниматься чужими бедами, чтобы не думать о своих. Пусть даже ссориться с Адой или слушать отца Серафима.
Нина так и не поверила в то, что Клим на многое способен. Бегать за ней, что-то униженно доказывать? Он знал, что Нина читает «Ежедневные новости». Узнает она его под псевдонимом – по стилю, по почерку? Каждый раз он вставлял в текст намеки, которые будут понятны только ей. Свои и ее любимые фразы, маленькие аллюзии. Опять же, на что надеялся? Что она поймет, как была неправа?
