— Так и служи ему, служи. Он твой истинный и единственный царь…
— Ануся! — со стоном вырвалось у Вани. — Я в поход иду!..
Ануся бессильно опустила руки.
— В поход? — тихо повторила она. — На кого?
— На него, на его гетмана, на того, кого ты считаешь царем!..
— А клятва, а крест, а присяга, а наша свадьба? — вся дрожа, заговорила Ануся. — Кому служишь от законного царя?..
Ваня молчал.
— Ах, я вижу, ты не любишь меня! — в искреннем отчаянии воскликнула Ануся. — Ты не веришь мне, что жизнь за тебя готова отдать!..
— Умер, убит, его нет!.. — проговорил Ваня.
— Он жив! — восторженно произнесла Ануся. — Он жив назло своим врагам. Помни, знай — с ним счастье, и я твоя, помни это, Янек, помни! А теперь прощай!.. Иди в поход, иди! Он разобьет ваши полчища. Да хранит тебя Божья Матерь! Но он жив, помни это. Прощай, прощай…
Ануся порывисто бросилась к нему, крепко обняла и прежде, чем Ваня мог опомниться, исчезла, кинув ему на прощанье:
— Иди с ним, иди с нами!
Ваня остался один. Он слышал шум ее легких шагов, шум этот замолкал, и с ним, казалось, умирали и лучшие надежды Вани… Невольное сомнение закралось в его сердце. Убит ли царь Димитрий? Если не убит он, то как же идти на него походом? Не лучше ли перейти на его сторону? Но как огнем обожгла его мысль о князе Скопине. Что же делать?
Чуть не шатаясь, вышел Ваня из сада… То, что он случайно подслушал, уже было забыто им. Страшное сомнение, сомнение, охватившее пол-Руси, коснулось и его и отравило своим ядом. Жив! Как же идти против него! Разве могла лгать его возлюбленная Ануся! Он вспоминал ее восторженность, ее уверенность в торжестве царя Димитрия, и ему делалось жутко. Ужели все, что делал теперь князь Михаил Васильевич, к чему стремился он — все понапрасну? А на днях выступать. Зачем? Против кого?
— Господи, Господи! — молился Ваня. — Укажи путь верный и правдивый…
Ваня вернулся домой на рассвете, полный противоречивых чувств. Высказать свои сомнения князю Михаилу Васильевичу он не решался. Хотя он сам видел труп царя Димитрия и был убежден, что это действительно он, но под влиянием рассказа Ануси о Стержецком, о письме и перстне царя, его убеждения сильно поколебались.
Мало ли что бывает на свете Божьем! Ведь царевича Димитрия считали убитым, а он вдруг появился и погубил царя Бориса. Если однажды спас его Бог, разве не может он спасти его и в другой раз. Эти мысли мучили Ваню, и он потерял ту уверенность, с какой готовился идти в поход. Разговор с Анусей казался ему неконченным, возникали новые вопросы, и путь впереди становился все темнее.
Он тихо прошел в свою комнатку и, не раздеваясь, заснул беспокойным сном. Но долго спать ему не пришлось. На дворе началось движение, просыпались люди, повели на водопой княжеских коней. Утренний шум разбудил Ваню, да он и привык вставать в этот час. Он встал, умылся, помолился Богу, приоделся и вышел на двор. Первое, что бросилось ему в глаза на дворе, была чья-то взмыленная лошадь, которую водил взад и вперед конюх. Лошадь вся дрожала мелкою дрожью и косилась по сторонам.
«Гонец!» — подумал Ваня и, подойдя к конюху, спросил:
— Кто приехал?
— Боярин Ощера, — ответил конюх, снимая шапку.
— Ощера? — радостно вскрикнул Ваня. — Где же он?
— Пошел к князю…
Обрадованный Ваня бросился в покои князя. В сенях он застал уже несколько боярских детей, двух или трех стольников и приезжих дворян.
Каждое утро толпились у Скопина люди разных званий, иные с челобитными, иные по воинским делам. Царский брат Димитрий с насмешкой называл князя Михаила вторым царем на Москве. Скопин для всех находил ласковое слово и всем помогал, чем и как мог. Бывали случаи, что люди, не добившиеся правды у царя, находили ее у Скопина. Скопин никого не боялся и, если находил дело правым, всегда доводил его до конца.
Поздоровавшись со знакомыми, Ваня прошел дальше, и, так как раз и навсегда князь позволил ему входить без доклада, он вошел в княжескую опочивальню, где Михаил Васильевич принимал Ощеру. Князь приветствовал его ласковой улыбкой, и это приветствие почему-то больно отозвалось в сердце Вани. Он словно чувствовал себя виноватым перед ним. Ощера тоже радостно улыбнулся, увидя его, но не смел в присутствии князя обнять своего друга, как хотел бы того. Калузина поразил его вид. Ощера был страшно бледен, глаза его ввалились и лихорадочно блестели, бородка торчала какими-то клочьями, растрепанные волосы прилипли к вспотевшему лбу. Ваня остановился у порога.
— Ну, — произнес князь, обращаясь к Ощере, — продолжай, Семен Семеныч.
Неутешительные вести принес Ощера. Он пробрался до самого Путивля, но там едва не был схвачен. Слишком хорошо он был известен многим. Сознавая всю важность надвигавшихся событий, Ощера ничего не говорил о своих личных делах. Он представил князю грозную картину восставшей «прежде погибшей Украины». Рассказал об ожидании гетмана всех войск царя Димитрия, которых, по его мнению, легко могло собраться до пятидесяти тысяч, не считая запорожцев, которых вел казак Заруцкий. Проезжал он и через Рязань, где уже наготове стоит дружина под начальством местного, всеми любимого дворянина Прокопия Петровича Ляпунова и воеводы Сумбулова. И свой длинный, подробный рассказ он закончил словами:
— Нечего и думать, боярин, одержать верх над ними князьям Трубецкому и Воротынскому: и силы у них малы да и люди не такие.
Побледневший Скопин грустно опустил голову.
— А что говорят о царе Димитрии? — спросил он через несколько мгновений, подымая голову.
— Говорят, жив и через Путивль проезжал, — ответил Ощера. — Только толку не мог добиться я. Никто не видел его, а кто говорит, что видел, так как-то несуразно. Будто черный он, с бородой…
Ощера замолчал. Князь Скопин встал, подошел к Ощере и, положив ему руку на плечо, произнес:
— Нет царя Димитрия, погиб он, и не воскреснуть ему! Враги Руси мутят народ! Кровь хотят пролить во имя его! А его нет! Новая пора настает на Руси…
Ваня вспыхнул и опустил голову. Скопин задумался.
— Но страшно, — как бы про себя продолжал, помолчав, Скопин, — страшно бороться с призраком, и велик соблазн для младших братьев… Не открытым боем берет враг, а соблазном… Да поможет нам Бог! Много нам дела будет, как разобьет полки царские…
Скопин отпустил от себя Ощеру с Ваней и приказал им передать ожидающим его, что он едет во дворец и никого не примет. Ощера прошел к Ване и здесь на свободе сказал ему то, чего не решался сказать князю. Он узнал, что в Путивле, у изменника князя Шаховского, его названый брат первый человек, а где теперь его невеста и мать, про то никто не мог ему сказать доподлинно. Прошел слух, будто Темрюков женится, но никто ничего наверное не знает.
— Одно осталось, — дрожащим от гнева и горя голосом закончил Ощера, — поймать его, жилы из него вымотать и все узнать. Коли загубил он ее, измучу, собаку, с живого шкуру сдеру…
Его глаза налились кровью, и, если бы в эту минуту ему попался в руки Темрюков, он не задумался бы привести в исполнение свою угрозу.
В свою очередь и Ваня высказал ему свои сомнения. Ошера внимательно выслушал его и после долгого раздумья сказал:
— Что мучить себя да доведываться. Сказал князь Михаил Васильевич, что погиб царь Димитрий, значит, так оно и есть. Он все знает. Против целого света ему поверю…
«А Ануся, — подумал Ваня, — как, и ей-то не верить?..» Но он промолчал и в грустной задумчивости низко склонил голову.
Напрасно князь Скопин убеждал царя отправить сильное войско, напрасно предлагал себя и клялся, что соберет десять тысяч людей и не возьмет от царя ни одного гроша. Скупой и подозрительный Василий Иванович, боясь расходов, боясь влияния своего племянника, не согласился на предложение Михаила Васильевича. Воротынский и Трубецкой выступали во главе семи тысяч и обещали царю привести к покорности всю Северскую землю и изловить главных крамольников.
В день отъезда Ваня получил от Ануси письмо. Она прислала его с одним из караульных стрельцов, уверив того, что это по приказу князя. В письме она писала Ване, что останется ему верна, что верит в спасение царя Димитрия, и заклинала его служить истинному царю ради ее счастья и его славы. Она прибавляла, что он сам на походе узнает, как могуч истинный царь, и тогда поверит в него и будет ему верным холопом… «Молю Иисуса, — заканчивала письмо Ануся, — да дарует он победу царю правому и да благословит он тогда счастьем и нас с тобой».
Это письмо наполнило отчаянием сердце Вани…
— Пусть будет, что будет. Пока не увижу сам царя Димитрия, буду служить Михаилу Васильевичу… А если и действительно жив он, прежний царь, брошусь в ноги князю Скопину, открою душу ему свою… Он поймет…
И опять невольно он пожелал, чтобы царь Димитрий остался жив и чтобы Бог благословил его удачей. Образ Ануси заслонил от него весь мир… Увидеть ее перед отъездом ему не удалось… С тяжелым чувством выступил он в поход.
