Ознакомительная версия.
Вопрос великого князя предназначался боярам Ивану Ощере и Григорию Мамону. Те молча переглянулись.
Затем Иван Ощера промолвил:
– Княжич храбрится, не желает трусом показаться, это понятно. Как он в Москву поедет, коль вокруг вовсю идут приготовления к сече с татарами! С ним надо без церемоний, государь. Дать повеление Даниле Холмскому, чтобы тот доставил княжича в Москву под стражей. И вся недолга!
– Верно! – подал голос Григорий Мамон. – Юнцы строптивы и дерзки ныне, им палец в рот не клади! Нужно силой привезти княжича Ивана в Москву, лучше способа нету.
Великий князь тут же вызвал секретаря Василия Долматова и продиктовал ему письмо для Данилы Холмского. В этом письме Иван Васильевич дал распоряжение воеводе ни в коем случае не пропустить татар через Угру, а Ивана Молодого под стражей отправить в Москву.
Василий Долматов запечатал свиток государевой печатью и отправился на поиски Тимофея Оплетина.
В дверях секретарь едва не столкнулся с владыкой Вассианом, который направлялся к великому князю, грозно сдвинув брови и сердито стуча длинным посохом по каменным плитам. Дьяк Василий почтительно посторонился, склонив голову перед архиепископом в роскошном архиерейском облачении.
– Что же это творится, государь?! – воскликнул владыка Вассиан, не слушая приветствие великого князя и не обращая внимания на низкие поклоны бояр Ощеры и Мамона. – Народ посреди вечерней службы в храм вломился, люди к ногам моим припали с мольбами о помощи, ибо никому-то до них дела нету! Князь Патрикеев окольный град вокруг кремля жжет, дым над Москвой стелется, аж солнца не видать.
– Это по моему приказу Иван Патрикеев Посад жжет, – сказал Иван Васильевич. – Эта мера вынужденная, отче. Коль подступят татары к Москве, то не окажется у них под рукой ни бревен, ни досок, ни жердей, чтобы осадные сооружения возводить.
– А это тоже мера вынужденная, княже? – с язвительной усмешкой обронил владыка Вассиан, ткнув пальцем в дорожный сундук с откинутой крышкой, куда двое челядинцев складывали самые необходимые вещи. – Далеко ли бежать собрался, государь?
Иван Васильевич покраснел и гаркнул на слуг, чтобы те убирались прочь.
– Не тех советников ты слушаешь, княже! – проговорил владыка Вассиан, окинув неприязненным взглядом Ивана Ощеру и Григория Мамона. – Эти негодяи лишь за добро свое трясутся, на все прочее им наплевать! Им одним спасаться бегством зазорно, так они тебя, государь, понуждают из Москвы уехать, чтобы вместе с тобой за Волгу утечь. Мол, мы великого князя от беды спасаем, не подумайте о нас худо, люди добрые!
– О чем ты молвишь, отче? – сделал удивленное лицо Иван Ощера.
– Цыть! – Архиепископ гневно стукнул посохом об пол. – Думаешь, мне неведомо, что родственники твои еще месяц тому назад уехали из Москвы в Ярославль, что свое злато-серебро ты загодя туда же отправил.
Иван Ощера страшно смутился под суровым взглядом владыки Вассиана, хотя и старался делать вид, что не понимает, о чем идет речь.
Когда Григорий Мамон осмелился напомнить архиепископу об отъезде Дмитрия Донского из Москвы при нашествии орды Тохтамыша, это вызвало у владыки Вассиана горестную усмешку.
– Я не удивляюсь тому, боярин, что твой трусливый ум вспомнил именно этот эпизод из жизни Дмитрия Донского, – сказал Вассиан. – Хотя здесь уместно пояснить, что Дмитрий Донской поспешил в Кострому не от страха перед татарами, но спеша собрать войско для отражения злого врага.
* * *Спустя еще четыре дня Тимофей Оплетин доставил великому князю письмо от воеводы Данилы Холмского.
Прочитав это послание, Иван Васильевич бессильно опустился на стул, уронив голову на согнутые в локтях руки. В этот миг ему показалось, что он лишился и власти, и уважения людей, которые еще совсем недавно трепетали перед ним.
В таком состоянии застал государя митрополит Геронтий, пожаловавший во дворец, чтобы от лица всех московских священников просить великого князя запретить Ивану Патрикееву жечь посады вокруг кремля. Бушевавшие пожары охватили не только дома в Замоскворечье, но и церкви. Священники с ног сбились, спасая из огня иконы и церковную утварь.
Иван Васильевич хмуро кивал головой, слушая возмущенную речь митрополита.
– Ладно, отче, – сказал великий князь с тяжелым вздохом. – Внемлю я твоей просьбе. Нынче же отдам приказ Ивану Патрикееву загасить все пожары в окольном граде.
– Ты не болен ли, княже? – спросил митрополит Геронтий, глядя на потерянный вид государя. – Иль дурные вести получил?
Иван Васильевич молча протянул Геронтию распечатанный свиток.
Митрополит развернул письмо и углубился в чтение.
– Что скажешь, отче? – промолвил Иван Васильевич, когда Геронтий вновь скатал бумажный лист в трубку. – Какую кару мне наложить на Данилу Холмского за ослушание?
Бледно-голубые глаза митрополита под низкими густыми бровями озарились неким вдохновенным блеском, а слова его, обращенные к великому князю, звучали весомо и торжественно:
– Поступок Данилы Холмского есть не ослушание, княже, но попытка спасти твое доброе имя. Великая рать русская стоит на реке Угре против татарской орды; многие тысячи христиан готовы победить или погибнуть на берегах Угры. И главным знаменем этого воинства является твой старший сын, государь. Данила Холмский пишет в письме, что он повсюду возит с собой княжича Ивана, ибо видит, как его приветствуют воины, как склоняются перед ним воеводы. Потому-то Данила Холмский не посмел силой препроводить Ивана Молодого в Москву. Со своей стороны, Данила Холмский пытался увещевать княжича Ивана, упрашивая его послушать отца. Княжич Иван сам выбрал свою судьбу, не вняв наставлениям воеводы Холмского. Хотя Данила Холмский пишет в письме, что несет вину перед государем за ослушание. Я тем не менее никакой его вины здесь не вижу, княже.
Иван Васильевич взял из рук митрополита письмо Холмского и несколько раз нервно прошелся по светлице туда-сюда, шаркая сапогами и задумчиво теребя свою густую черную бороду. Ему нужно было принять окончательное решение здесь и сейчас. Вторичное ослушание сына-наследника и неповиновение Данилы Холмского государеву приказу ставило Ивана Васильевича в весьма щекотливое положение. По логике вещей, Данилу Холмского следовало бы сурово покарать, да и княжича Ивана нельзя оставлять без наказания. Но если это сделать, то можно не сомневаться, что русское войско утратит боевой дух, а от великого князя отвернутся знать, духовенство и народ, разочарованные таким его поступком. Если же не карать Данилу Холмского и княжича Ивана, тогда по той же логике вещей Ивану Васильевичу нельзя уезжать за Волгу.
Иван Васильевич после долгого раздумья выбрал второе.
Недаром говорят на Руси, что беда не приходит одна. Подтвердилась эта поговорка и в эту тревожную для московского князя осень. Примчался гонец из Пскова с известием, что немецкое войско взяло в осаду Изборск и Псков. Ливонские рыцари подступили ко Пскову в тяжкой силе: с тяжелой конницей, панцирной пехотой, осадными машинами…
Расчет у ливонцев был верный. Им было ведомо, что московский князь держит все свои военные силы на окском рубеже против татарской орды и в таких условиях оказать немедленную помощь псковичам не сможет.
Иван Васильевич и впрямь уже собирался написать псковичам письмо, в котором хотел извиниться перед ними за то, что вынужден оставить их на произвол судьбы. Не было у великого князя под рукой ни одного отряда, ни пешего, ни конного, чтобы отправить на подмогу в Псков. Все полки были собраны на южном порубежье для отражения возможного натиска татар.
И тут-то случилось непредвиденное!
Мятежные братья великого князя известили его о своей готовности выступить со своими дружинами против ливонцев. Причем Андрей Большой и Борис Волоцкий не выставляли никаких новых требований своему старшему брату, намекая на свою совершенно бескорыстную помощь псковичам.
Иван Васильевич немедленно отправил к братьям своего гонца с посланием, в котором он благодарил их за благоразумие и благородство, обещая им не забывать об этом никогда.
«Коль паду я, братья, то и вам будет уже не подняться, – писал в своем письме великий князь. – Наши распри токмо в радость врагам нашим, кои давно хотят растащить по кускам все наше государство. А единство наше для наших недругов страшно и ужасно паче любого зла!»
Полки Андрея Большого и Бориса Волоцкого двинулись ко Пскову.
Ливонцы, узнав о приближении рати братьев великого князя, сразу же сняли осаду Пскова и Изборска.
Через вездесущего Якушку Шачебальцева Иван Васильевич узнал, что это его мать надоумила своего любимца Андрея Большого выступить вместе с братом Борисом против ливонцев, выказав таким образом свою братнюю любовь и желание пойти на встречу великому князю в их затянувшейся распре. Иван Васильевич догадывался, что Борис Волоцкий, скорее всего, скрепя сердце, выступил в поход на ливонцев, поддавшись на уговоры Андрея Большого. Без поддержки Андрея Большого Борис Волоцкий был совершенно бессилен в противостоянии с великим князем.
Ознакомительная версия.
