– Ну, – воскликнула Ирина, – вот вам и бал! Прошу приступать!
И наши девочки вошли в освещённый участок. Мы остались с Ириной вдвоём.
– А ведь всё это выглядит как неправда, – сказала я Ирине.
Она ничего не ответила.
– По какому случаю эти танцы? – снова спросила я её.
– Ах, боже мой, – ответила Ирина, – ну зачем тебе случай? Просто люди решили повеселиться.
– Но по какому поводу?
– Поводу, поводу… – раздражённо проговорила Ирина. – Ну вот, нормы на днях увеличили… это повод. Весна скоро, а мы живы… Повод? Наконец просто повеселиться захотелось. Идём танцевать! – неожиданно закончила она, схватила меня за руки и втащила в электрический луч.
– Со мной! – крикнула Катя и, оторвав меня от Ирины, обхватила и стала кружить в медленном ритме.
Я присматривалась к танцующим. Их было человек тридцать, главным образом женщины. Мужчин здесь было не больше десяти, большинство из них совсем мальчики.
Но самым интересным были лица танцующих. На них застыла хорошая, блаженная улыбка, точно всё, что они сейчас видят и чувствуют, происходит во сне. Эта улыбка, а может быть, и яркий свет скрашивали худобу лиц. Но постепенно я теряла способность разглядывать и наблюдать. Мной стало овладевать какое-то незнакомое или давно забытое чувство. С каждой минутой мне всё меньше хотелось рассуждать, я уже начала ощущать и подчиняться ритму танца, хотя и до этого послушно подчинялась Кате, не отдавая себе отчёта в движениях.
Вдруг у меня сильно закружилась голова.
– Я отдохну, – сказала я Кате, осторожно высвободилась из её рук и вышла из полосы света.
В темноте нащупала скамейку, стоящую у стены, и села. Сразу почувствовала себя лучше. Стала смотреть на танцующих.
Вот Ирина танцует с каким-то парнем. Я помню, как она любила танцевать до войны. Но это было до замужества: Григорий не интересовался «танцульками», а ведь Ирина без него совсем никуда не ходила. Как она хорошо танцует! Надо очень хорошо танцевать, чтобы в ватнике и валенках всё-таки хорошо выглядеть.
А Катя теперь танцует с Валей, – вот неразлучная пара. Я посмотрела на лица музыкантов: они были как-то особенно оживлённы. Я вспомнила обычно бесстрастные лица музыкантов на танцплощадках и в ресторанах; там, на своей эстраде, они всегда казались мне усталыми и даже раздражёнными царящим внизу оживлением, а здесь эти четыре человека в шубах с поднятыми воротниками как бы составляли одно целое с танцующими.
Но вот наступил перерыв, и люди стали медленно расходиться по залу.
Ирина отыскала меня и села рядом.
– Здорово? – сказала она.
Я не поняла сразу, спрашивает она или просто восхищается.
– А знаешь, Ирка, – проговорила я, – всё-таки это до крайности смешно, прямо-таки нелепо.
– Что именно? – насторожилась она.
– Да вот вся эта танцулька. Ведь тут до передовой рукой подать.
– Ну и что же? – возразила Ирина и даже чуть отодвинулась от меня.
Снова заиграл оркестр. Ирина встала.
– Можно подумать, что тебе эти танцы огромное удовольствие доставляют, – заметила я.
– Вот ты и подумай, – ответила Ирина и шагнула в полосу света.
Я тоже встала, но задержалась, заметив, что в дверях кто-то стоит. Приглядевшись, увидела двоих военных в полушубках и валенках. Я стояла очень близко к двери, но в темноте они не замечали меня.
– Танцуют, – сказал один.
– Танцуют, – отозвался другой.
– А я думал, надули, – заявил первый, – так, подумал, шутят… Какие сейчас танцы.
– Так что же, пойдём или нет?
– Погоди.
Они замолчали. Как я ни старалась рассмотреть их лица, мне это не удавалось: слишком было темно. Судя по голосам, они были молоды.
Мною овладело любопытство.
«Как они попали сюда? – думала я. – Они пришли одни, без девушек, – значит, их никто не пригласил».
– Смотри, и саксофон, – сказал один из военных.
– Всё в порядке, – ответил другой. – И девчат много.
– И свет.
Они всё ещё стояли у двери, невидимые для танцующих, но потом начали медленно продвигаться вдоль стены, пока один из них не наткнулся на меня.
– Простите, – извинился он, чуть отступая, но тут же протянул руку. – Потанцуем?
И я тоже протянула ему руку. И он увлёк меня в полосу света и повёл в танце. Только теперь я рассмотрела его лицо. Ему было самое большее лет двадцать, курносый нос задорно сидел на большом, чуть рябоватом лице. На барашковом воротнике в луче света искрился снег.
– Младший лейтенант Никонов. Знакомые девушки зовут меня Колей. А вы кто?
Он произнёс это с такой наивной серьёзностью, что мне захотелось рассмеяться. Но я побоялась обидеть его и ответила так же серьёзно:
– А меня звали Лидой, когда я была помоложе. А чин у меня совсем небольшой, о нём не стоит и говорить.
Никонов посмотрел на меня очень внимательно, точно желая проверить, сколько же мне в самом деле лет, сбился с танца и наступил мне на ногу.
– Простите, – смутился он.
На нас уже смотрели все танцующие, – вернее, на Никонова. Его товарища я не видела, – очевидно, он всё ещё стоял в темноте.
Танец кончился. Никонов взял меня под руку и повёл к скамейке. Мы сели и снова оказались почти в темноте.
Никонов сказал:
– А мы думали, девчата надули нас… Получили с лейтенантом отпуск в город на пять часов… Ну, пошли, тут ведь от передовой-то рядом… К заставе подходим – девчата идут. «Куда?» – спрашиваем. «На танцы». – «Бросьте, говорим, девчата, разыгрывать, какие сейчас танцы!» – «Ничего, говорят, не разыгрываем, самые настоящие танцы». И объяснили, где будут. Ну, нам с лейтенантом кое-куда надо было зайти, неподалёку. Потом выходим, смотрим – ещё три часа впереди. А идти-то некуда. «Зайдём, говорю, на эти самые танцы». А он смеётся: «Верь, говорит, им больше, нашёл тоже танцы». А всё-таки пошли… Ну вот и пришли.
– Ну и нравится? – спросила я.
– А как же? – ответил Никонов, и в темноте мне показалось, что он улыбнулся. – Тут свет, девчата, поговорить можно… А то сидишь-сидишь в блиндаже – и хоть ты и в городе, а будто за тысячу вёрст от него.
– А куда же ваш приятель пропал?
– Тут где-нибудь. У нас такое правило: где девушки – друг другу не мешать.
Никонов произнёс всё это с серьёзной небрежностью, – видимо, он очень хотел казаться бывалым ухарем-парнем, но ему это плохо удавалось. Снова заиграл оркестр.
– Что ж, продолжим? – предложил он, вставая.
Я положила ему руку на плечо, и мы начали танцевать. Теперь оркестр играл что-то медленное. Мимо меня проплыла Ирина в паре с какой-то девушкой, а затем я увидела лейтенанта, друга Никонова. Он танцевал с Катей.
– Вот и мой орёл появился! – кивнул головой Никонов.
Мы танцевали ещё долго, Никонов не отходил от меня, и это было мне очень приятно. Я даже не спрашивала себя, почему. Я чувствовала себя старухой перед ним. Но именно потому, что он был так заразительно молод и так вдохновенно предан «своей даме», мне стало радостно и весело.
Когда музыканты перестали играть и начали складывать свои инструменты, стало тоскливо. Никонов растерянно опустил руки.
– Ну вот… и всё.
Он произнёс это с такой грустью, что мне стало его жалко. Именно поэтому я и задала ему нелепый вопрос:
– Вам в какую сторону идти?
– Нам одна сторона, – ответил он и пожал плечами, – где воюют.
– В часть?
– В часть. Сейчас придём, ребята в блиндаже сидят… Начнут спрашивать, где были, что делали… Для них ведь тоже про город узнать – вроде отпуска. Ну, расскажу, что на танцах был… С девушкой танцевал, по имени Лида… Спросят какая… Расскажу. Спросят: «Адрес взял, писать будешь?» Скажу: «Взял, буду»… Только всё это обман, потому что сейчас разойдёмся мы с вами – и… всё.
Я взяла его за руку и спросила:
– А разве вам некому писать? И разве вам никто не пишет?
Никонов покачал головой:
– Нет… Один. Некому. Не успел.
Скольких людей война застала вот так же, на пороге жизни, когда они ко всему стремились, но ещё ничего не успели!
– Вот что, Коля, – сказала я, в первый раз называя его по имени, – вы всё-таки запишите мой адрес и, если будет желание, напишите.
– Правда? – удивился Никонов.
Он вытащил из планшета блокнот, и я записала в нём мой адрес.
Мы вышли из зала. Уходя, я задержалась на секунду и оглянулась. Зал тонул во мраке, и трудно было представить себе, что тут только что было светло и весело.
Я догнала нашу группу в коридоре, и мы вышли на улицу. Я заметила, что лейтенант, товарищ Никонова, шёл рядом с Катей. Мы попрощались на площади. Никонов и его друг пошли по направлению к Кировскому заводу. Они шли не оглядываясь, дружно шагали в ногу, их полушубки чуть белели вдали. Потом я догнала моих девушек. Они громко и оживлённо обменивались впечатлениями. Давно уже я не слышала, чтобы люди вообще разговаривали на улице. Я прислушалась. Они говорили не о танцах, но о разных житейских мелочах, о которых в последние месяцы совсем забыли, точно танцы разбудили в них какие-то далёкие воспоминания.
