Эврифон поглядел на Дафну с улыбкой, но, будучи мудрым родителем, благоразумно промолчал, чтобы узнать ход ее мыслей. Через несколько мгновений она продолжала:
— Мы поклоняемся Аполлону, так же, как жители Делоса и Дельф. Афиняне поклоняются богине — деве Афине, а в Олимпии чтят Зевса. Но есть нечто более высокое, чем красота Аполлона, мудрость Афины и мощь Зевса. Сегодня утром я это почувствовала.
— Странная ты девушка, — заметил Эврифон. — Тебе бы родиться мужчиной. Ты стала бы философом вроде Фалеса.
— Нет, — покачала головой Дафна. — Я стала бы тогда асклепиадом, как ты. Но, родившись женщиной, я могу избрать даже лучшую долю — я могут стать женой асклепиада, ухаживать за ним, как ухаживала за тобой, рожать ему сыновей и воспитывать из них новых асклепиадов. Клеомед, — продолжала она, — молод и полон сил. Не мог бы ты, отец, обучить его медицине, чтобы он стал асклепиадом? — Она засмеялась. — Он ничего не читает. Он сказал мне, что и рад был бы читать, но, едва начав, тут же засыпает. Неужели ты не понимаешь, чего мне в нем не хватает?
— Послушай, Дафна, — с досадой сказал ее отец, — будь же благоразумна. Богатство, которое принесет тебе сын Тимона, — вещь очень полезная. Ты будешь счастлива с Клеомедом, как с любым молодым мужем. Пора забыть эти фантазии. Я уже принял решение.
Дафна положила голову на плечо отца и обвила свою шею его рукой.
— Вот если бы Гиппократ был помоложе! Иногда он кажется мне твоим ровесником. Хотя он не забывает подстригать бороду.
Эврифон пробурчал в ответ что-то невнятное.
— Погляди-ка! — воскликнула Дафна. — Кто это повернул сюда с дороги? Кажется… да-да… это Гиппократ. — Она перегнулась через парапет террасы. — Правда странно, что он появился как раз в ту минуту, когда мы о нем говорили? Он ведет осла, а за ним на другом осле едет какая-то женщина.
Это действительно был Гиппократ со своей матерью. Он привязал ослов к столбу перед виллой и, оставив мать внизу, взбежал вверх по лестнице, шагая через две ступеньки.
В эту минуту неизвестно откуда на террасе появилась Олимпия.
— Хайре! — произнесла она мелодичным голосом. — Мы рады, что ты почтил нас своим посещением. Если там внизу твоя мать, попроси ее подняться сюда.
— Благодарю тебя, — ответил Гиппократ, — но мы спешим. Мы направляемся в Галасарну к моей бабушке Фенарете. Она сломала ногу. А я заехал просить Эврифона о большом одолжении. — Тут он повернулся к книдскому асклепиаду. — Не откажи поехать с нами. Я нуждаюсь в твоем искусстве и советах.
— Конечно, я поеду с тобой, — ответил Эврифон. — Однако завтра мне нужно вернуться в Книд. В здешней гавани меня ждет корабль, но я пошлю сказать, чтобы он зашел за мной в Галасарну.
— Я поеду с тобой, отец, — вмешалась Дафна. — Я помогу ухаживать за бедной Фенаретой. Нам надо торопиться.
Она уже собралась войти в дом, но отец подозвал ее к себе.
— Нет, Дафна, ты останешься тут, а завтра днем отправишься в гавань Мерописа, чтобы встретить меня там. Я заеду туда за тобой на обратном пути. Здесь с тобой будет Ксанфий.
— Конечно, тебе надо остаться, — поддержала его Олимпия. — Подумай, как огорчится Клеомед, если он не найдет тебя тут, вернувшись из палестры.
Дафна отвернулась и ничего не ответила.
Эврифон сходил за вещами, и Дафна, оставшись на террасе одна, смотрела, как он спускается вниз и укладывает их в седельные сумки своего мула. Она заметила, что мать Гиппократа время от времени поглядывает на нее с большим интересом. «Его мать, — подумала Дафна, — чем-то похожа на мою… Ах, если бы матушка была со мной сейчас! А Гиппократ все-таки мог бы посмотреть на меня…»
Эврифон сделал знак, чтобы она спустилась к ним, однако Дафна лишь покачала головой. Остаться на террасе ее заставила не только гордость, но и застенчивость. Она почувствовала себя совсем одинокой, и ее охватил страх… Но чего она боится? Олимпии… любви… и еще очень многого…
А Гиппократ уже вел своего осла через сад к дороге. Эврифон, восседавший на длинноногом муле, оглянулся на террасу, где стояла его дочь. Он знал, как не хотелось Дафне оставаться тут, знал, что ей не по душе этот брак, как и все остальные, которые он предлагал ей прежде. Но откуда в ней эта странная пугливость? Он нежно любил свою единственную дочь, но не понимал ее.
А ведь когда она была ребенком, он умел понять ее. Она танцевала и пела лучше всех своих сверстниц. И даже состязалась в беге с мальчиками. Он словно опять увидел, как она в коротеньком платье бежит, точно резвый олененок, — волосы развеваются по ветру, и никто не может ее догнать. Он улыбнулся, а потом вздохнул — ему не суждено было иметь сына.
Когда путники свернули на залитую солнцем проезжую дорогу, Эврифон снова обернулся и помахал рукой, прощаясь с дочерью. Она помахала ему в ответ.
«Ей дали удачное имя, — подумал он. — Моя маленькая Дафна, мой лавр. Теперь ты должна забыть меня. Клеомед красотой не уступит Аполлону, жаль, что я не могу сказать того же о его уме… Но все-таки не убегай от него. Не превращайся от его прикосновения в вечнозеленое дерево».
* * *
После того как путники скрылись из виду, Дафна еще долго стояла на террасе. Из темной кипарисовой рощи донесся далекий голос кукушки, и вдруг совсем рядом раздалось громкое ответное «ку-ку». Птицы перекликались снова и снова… Дафне хотелось закричать, заглушить их любовный зов.
Хорошо, она постарается смириться со своей участью — возможно, такова вообще судьба женщины. А она так надеялась, что у нее все будет по-другому! Но чаша наполнена, она должна ее выпить. Как жаль, что замужество нельзя попробовать, как напиток, и выплеснуть, если он окажется слишком уж невкусным!..
Из задумчивости ее вывел голос Олимпии:
— Не следует весь день предаваться пустым мечтам!
Дафна, вздрогнув, быстро обернулась. Опять она подглядывает за ней!
— Пойдем со мной, — сказала Олимпия.
Они пересекли внутренний дворик и поднялись на крышу виллы. Олимпия прошла в дальний ее конец и, остановившись у парапета, указала Дафне на склон горы.
— Видишь площадку с этой стороны палестры? Я велела Буто упражняться с Клеомедом там, чтобы я могла смотреть на сына. Вон они выходят из палестры, готовые к схватке.
— Но мне неприятно подглядывать за ними! — воскликнула Дафна. — И ведь они совсем обнажены!
— Конечно! — Олимпия засмеялась низким грудным смехом. — Не бойся, милочка, за парапетом нас не видно. А тебе следует получше рассмотреть своего будущего мужа. Ведь в брачную ночь ты увидишь его не таким. Впрочем, ты так простодушна, что, наверное, ничего не слышала о могуществе Приапа, сына Афродиты. — Она снова засмеялась, не отводя взгляда от дерущихся. — Не тревожься, милочка. Я ведь всего только мать твоего жениха. Я не стану ревновать его к тебе. Но между нами в будущем не должно быть секретов — мы ведь обе женщины. И я знаю, какая ты счастливица! В конце концов, я же спала с его отцом…
Мягко раскачиваясь, бойцы быстро наносили и парировали удары. Они кружили на площадке. Но вот Клеомед перехитрил Буто и ударил его в лицо левым кулаком. Олимпия засмеялась и повернула голову. Она была одна.
— Дафна! Дафна!
Ответа не было, и, подбежав к лестнице, Олимпия остановилась, дрожа от гнева.
А Дафна давно уже скрылась в своей комнате. Она еще не встречала таких женщин, как Олимпия, и не всегда понимала ее намеки, но тем не менее испытывала к ней необъяснимое отвращение. Убежала она, повинуясь безотчетному порыву, и теперь уже почти раскаивалась в своем поступке. Ведь ради отца она решила подружиться с Олимпией, если это ей удастся.
В конце концов Дафна вышла на галерею. Пенелопа у себя в комнате пела, аккомпанируя себе на лире. Дафна зашла к ней, и они проболтали до обеда.
За обедом Олимпия была очень ласкова и любезна. Клеомед и Буто, сказала она, вечером собираются вернуться в Триопион. Она пришлет за Дафной служанку, когда Клеомед придет прощаться.
— Клеомед, — добавила она, — сейчас в конюшне. Он очень скучал без лошадей и, возможно, прокатится в колеснице, чтобы поразмять их.
«Да умеет ли Олимпия говорить о чем-нибудь, кроме своего сына?» — подумала Дафна.
Когда Дафна вернулась в свою комнату, там ее ждал старый раб Эврифона Ксанфий. Он спросил, не нужно ли ей чего-нибудь.
— Ах, Ксанфий, я так рада, что ты пришел! Мне тут очень одиноко.
Уходя, он погладил ее по руке.
— Ничего, я ведь рядом.
Дафна поправила прическу, а потом принялась чинить порвавшуюся одежду. Вдруг в комнату вновь вошел Ксанфий. Лицо его было встревожено, и он сказал вполголоса:
— Клеомед только что вернулся из конюшни и кончил мыться. Он сейчас со своей матерью и с Буто. Я слышал, как она говорила, что скоро пошлет за тобой.
— Ксанфий, — сказала Дафна со вздохом, — помнишь, как я, когда была маленькой, прибегала к тебе со всеми моими бедами? А после смерти матушки ты был мне настоящей опорой.
