Княгиня Дашкова, прижимая к себе руку монаха, воскликнула, обращаясь к нему:
– А разве вы сомневаетесь в том, что сердца тех, кто ближе всех стоит к государыне и кто предназначен занять после неё русский трон, не горят преданностью к святой матери-церкви?
Одно мгновение отец Филарет смущённо смотрел в прекрасные, блестящие глаза княгини, но затем отодвинулся от неё, причём его черты сделались снова строгими и серьёзными, и сказал:
– Будущий император имеет больше власти, чем все остальные; поэтому он должен особенна горячо и глубоко веровать и отличаться полным смирением, если только он хочет пользоваться благословением и ходатайством церкви. – Его взгляд оживился; казалось, все его мысли сделались яснее и он пришёл к какому-то твёрдому решению. – Вы просите меня о посредничестве, – горячо и громко сказал он, – и я исполню ваше желание, если вы только дадите мне доказательство такой веры и такой покорности. Именем Бога, служителем которого я состою, спрашиваю тебя, Пётр Фёдорович: если с соизволения Господня твою голову украсит венец русских царей, то хочешь ли ты быть всегда верным и послушным сыном святой матери-церкви, во всём помогать ей и защищать её права и имущество? Обещаешь ли ты, – продолжал он, повысив голос, – не вводить на святой Руси никакой еретической веры, не помогать никакому ложному учению, а всегда охранять святую церковь? Если ты этого хочешь, то поклянись в этом на святом кресте!..
Он протянул великому князю требник с серебряным крестом.
Пётр Фёдорович несколько секунд высокомерно смотрел на отца Филарета; его глаза блестели; казалось, его гордость возмущалась против того насилия, которое монах делал над его волей.
Но Екатерина Алексеевна быстро положила кончики своих пальцев на крест, находившийся на требнике, и воскликнула:
– Мы этого хотим… мы клянёмся в этом!.. И вы, батюшка, помолитесь за нас Богу, чтобы Он дал нам силы никогда не изменять нашей клятве.
Казалось, что Пётр Фёдорович всё ещё колебался. Наконец его взор упал на графа Ивана Ивановича Шувалова, который торжествующе и насмешливо смотрел на него. Тогда великий князь тоже быстро положил свою руку на крест и, грозно глядя на графа, сказал:
– Я хочу этого и клянусь в этом!
– Именем святой церкви принимаю ваши клятвы, – сказал отец Филарет. – Но знайте, – продолжал он, повышая голос, – этот крест, символ спасения, обратится для вас в пылающий меч, если только вы измените своей клятве. И этот карающий меч падёт на ваши головы так, как он пал на главу Адама, в наказание за его грех, тяжесть которого несёт на себе всё человечество.
Несколько мгновений в комнате царила глубокая тишина. Отец Филарет задумчиво опустил на грудь свою голову, а затем заговорил тихим, глухим голосом:
– Тот, кто просит у святой церкви любви и защиты, должен сам любить и защищать людей, своих братьев пред Богом, в которых течёт такая же кровь. В темнице в Шлиссельбурге живёт узник, – продолжал он, в то время как Пётр Фёдорович побледнел, а Екатерина Алексеевна вся задрожала, – в его жилах течёт кровь великого царя Петра, над его колыбелью сверкала русская императорская корона, его происхождение даёт ему на неё такие же права, как и тебе, Пётр Фёдорович… Но Господь не захотел, чтобы он был царём; Господь допустил, чтобы у него отняли корону, но Господь не хочет того, чтобы он, этот невинный отпрыск славных великих царей святой Руси, жил в темнице и умирал и телесно, и духовно. Именем великого, милосердного Бога, именем святой матери-церкви спрашиваю я тебя, Пётр Фёдорович: если тебе Господь передаст корону русских царей, то обещаешь ли ты не забывать, что тот бедный заключённый есть плоть от твоей плоти и кровь от твоей крови? Хочешь ли ты облегчить его страдания и устроить его судьбу сообразно его имени и его происхождению, для того, чтобы дух Петра Великого мог доброжелательно смотреть на тебя?
– Я этого хочу! – быстро воскликнул Пётр Фёдорович полным, громким голосом и положил руку на крест.
На этот раз Екатерина Алексеевна одно мгновение колебалась, но затем и она положила руку рядом с рукой своего мужа, её губы шевелились, но нельзя было расслышать ни одного слова.
– Ну, теперь, – сказал отец Филарет, – когда вы принесли свои клятвы, я хочу исполнить вашу просьбу и постараюсь смягчить сердце государыни, для того чтобы она вас простила и дала вам своё благословение.
Он повернулся, бросил ещё один взгляд на княгиню Дашкову, как бы желая прочесть в её прекрасных глазах благодарность за свой поступок, и вышел из комнаты, для того, чтобы сейчас же направиться к императрице, в комнаты которой стража не осмелилась бы не пропустить его, несмотря на приказание врача.
Всё общество осталось в тревожном, томительном ожидании. Никто не говорил ни слова. Граф Иван Иванович Шувалов всё более и более ожесточался в душе; он чувствовал, что он уже не был более господином положения и что ему не оставалось ничего иного, как покориться своей участи.
Пётр Фёдорович беспокойно, изредка разговаривая сам с собой, ходил взад и вперёд по комнате. Княгиня Дашкова села у ног великой княгини; время от времени она целовала её руку и смотрела на неё с выражением глубокой любви. Императрица лежала в постели смертельно бледная, с павшими щеками и безжизненными, иногда только лихорадочно вспыхивавшими глазами… Доктор Бургав держал её руку, глядя на часы, наблюдал её пульс и время от времени давал ей проглотить несколько капель приготовленного им самим лекарства. Он невольно приподнялся, когда в слабо освещённую комнату вошёл монах, а затем сделал ему знак, чтобы тот вышел вон. Однако отец Филарет не обратил никакого внимания на приказание врача, медленно подошёл к постели, простёр руки над императрицей и прочитал краткую молитву.
– Идите вон! – в страшном раздражении воскликнул врач. – Вы подвергаете опасности жизнь её величества.
Монах с непоколебимым спокойствием ответил:
– Ваше дело заботиться о земной жизни тела, я же – врач бессмертной души, исцеление и здоровье которой гораздо важнее здоровья тела. Не правда ли, великая государыня, – сказал он, обращаясь к императрице, – не правда ли, благочестивая дщерь церкви, что спасение души важнее спасения тела, которое когда-нибудь да должно разрушиться и которое Господь может спасти и без земной несовершенной науки?
Государыня кивнула головой и перекрестилась.
– Ну, в таком случае Бог должен сделать чудо, – сердито проговорил доктор – Моя наука уже истощила все средства.
Он удалился в оконную нишу, бросился в кресло и всё время что-то бормотал, давая выход своему гневу.
Монах же начал говорить с императрицей о спасении души и наконец стал разъяснять ей то, что пред лицом каждую минуту могущей застигнуть её смерти она должна исполнить свой земной долг, изгнать из своего сердца всякую злобу и подумать о тех, кто стоит ближе всего к ней, и даровать им своё прощение и благословение.
Императрица приподнялась, желая возразить требованиям своего духовника. Несмотря на слабость, она поняла всё значение того, что будет, если она теперь простит великого князя. Она поняла, что этим она в глазах всего народа подтвердит его права на престол и тем самым навсегда уничтожит план о лишении его наследства. Но отец Филарет говорил так строго и определённо, а предчувствие близкой смерти заставляло его слова действовать на её душу с особой силой, так что она наконец дала ему согласие привести с собой великого князя. Затем она приказала своей камеристке призвать к ней всех находившихся в тот момент во дворце сановников.
– Она умрёт, – сказал доктор гордо шедшему ему навстречу монаху.
Но отец Филарет возразил ему:
– Но если она и умрёт, исполнив свой священный долг, то её душа подымется непосредственно на небо и Господь даст ей силы освободиться от всех земных обязанностей.
Он вернулся в комнату великой княгини и сказал присутствующим там, что готов сейчас же отвести их к государыне.
Княгиня Дашкова вскрикнула от радости и вне себя от восторга обвила руками шею отца Филарета и подставила ему для поцелуя свою щёчку.
– Андрей Васильевич! Приведите сюда скорее великого князя Павла! – приказала великая княгиня адъютанту своего супруга.
Тотчас же Пётр Фёдорович обернулся с почти насмешливой миной к графу Ивану Ивановичу Шувалову и сказал:
– Судьба очень благосклонна к вам, граф Иван Иванович, так как даёт вам возможность и в эти знаменательные минуты исполнить долг службы… Идите вперёд и проведите нас к её императорскому величеству.
Граф решился покориться неизбежному и спасти будущее, если настоящее было потеряно для него. При этом он сказал:
– Никогда я не исполнял с такой гордостью обязанности своей службы, как теперь; ведь сегодня я иду впереди счастливой будущности России.
Княгиня Дашкова ещё раз поцеловала руку Екатерины Алексеевны и прошептала ей:
