Ознакомительная версия.
Шестую дочь Нефертити рожала тяжело, и надежды на то, что еще будут дети, лекари не давали… Кажется, на сей раз Эхнатон не слишком переживал, что не родился наследник, у него была новая забава – Кийе.
Конечно, наложница хороша только в постели, днем и трех слов не свяжет, но сейчас фараону была нужна именно такая – горячая, ненасытная, которая сможет родить сына! Однако пока Кийе не удавалось главное – она все еще жила в гареме, а не в своем дворце, и фараон приходил к ней, а не она в покои фараона. Эхнатон все же оберегал их с Нефертити ложе от вторжения чужой.
Нефертити мучилась ревностью, она прекрасно видела, каким взглядом окидывает ее муж, и понимала почему. Но что она могла поделать? Срочно растолстеть, чтобы иметь пышные бедра и мощную грудь? Или поглупеть, чтобы не вести с фараоном умных разговоров? Мало того, после родов царица не скоро стала готова к любви, это тоже сказалось.
Эхнатон словно поделился надвое – днем общался с умной Нефертити, а ночью спешил в объятия глупенькой, но очень хитрой и такой страстной Кийе. Вот когда он оценил слова начальника Дома войны Хоремхеба, который однажды, смеясь, сказал, что для ложа женщине нужен не ум, а только крепкое междуножие. Пер-аа мучило чувство вины, казалось, он предает Нефертити, ведь раньше ходил в гарем, только если она была на сносях, это чувство как гниль разъедало их с женой отношения. Пока разлад не бросался в глаза окружающим, но его чувствовали оба. И оба ничего не могли поделать…
Нефертити ждала каждый вечер, прислушиваясь к звукам и шорохам, и все чаще засыпала поздно ночью в слезах. Ее девичья фигурка больше не интересовала пер-аа, у него была другая. И не помогли ни годы счастья, ни шесть царевен, ни взаимное уважение, ни былая любовь. Именно потому что любовь теперь оказалась былой…
Нефертити надеялась, что мимолетное увлечение скоро пройдет, мужчина не может быть всю жизнь только с одной женщиной, вон царица-мать Тийе столько лет терпела у пер-аа целый гарем и других жен, а потом даже собственную дочь. И она, Нефертити, сумеет вытерпеть, дождаться, когда муж вернется в ее спальню. Ничего, тем крепче будут его объятия!
Днем она старалась не подавать вида, как тяжело, была приветлива и ласкова с фараоном. Это добавляло Эхнатону чувство вины, он начинал злиться, мысленно непонятно в чем обвиняя жену, выискивая у нее несовершенства. Находить не удавалось, Нефертити по-прежнему была очень красива, стройна (лишь слегка обвис живот, что неудивительно после шести родов), умна и все понимала. Пожалуй, именно последнее бесило фараона сильнее всего. Лучше бы кричала, попыталась сжить со света соперницу, корила его, но только не молчала и не смотрела с надеждой. Впервые за много лет ему хотелось не мирной ласки и нежности, а бурной страсти, пусть с болью и даже ненавистью! Эхнатон не узнавал сам себя.
Кийе ежедневно прислушивалась к себе, изводила лекаря в надежде забеременеть, но пока ничего не происходило. Мало того, после ее запретных дней пер-аа словно забыл о наложнице. Та бесилась, избивая служанок, казалось, все вокруг сговорились, чтобы отвадить от нее Эхнатона!
А Эхнатон действительно настолько привык к еженощным посещениям гарема, что, в очередной раз обнаружив Кийе неспособной разделить с ним ложе, быстро нашел ей замену. Среди его женщин не одна Кийе оказалась пышнотелой и ловкой, следующие несколько ночей фараон проводил совсем в другой комнате! Кийе была в ужасе, она разбудила у пер-аа желание брать женщин, нарочно подсыпала ему возбуждающие средства, научила его многим приемам, и все ради того, чтобы он применял все это даже не с женой, а с другой наложницей?!
Все же ей с трудом удалось попасть на глаза пер-аа и снова заинтересовать его своими статями. Кийе понимала, что должна поторопиться, иначе рискует навсегда остаться просто игрушкой в гареме. Правда, теперь фараон уже слегка остыл и каждую ночь к наложнице не рвался, но к жене он не рвался совсем.
Нефертити была в отчаянии. Столько лет она купалась в любви и обожании, щедро платя мужу тем же. Много лет каждую минуту слышала ласковые слова и произносила их сама – мужу, дочкам, всем вокруг. Вся атмосфера царского дворца располагала к обожанию и заботе друг о друге. Им с Эхнатоном удалось создать остров любви в безбрежном океане жизни, и так хотелось, чтобы таким же стал весь мир!
И вдруг в этот мир взаимоуважения и любви грубо вторглась Кийе со своей страстью, в одночасье все разрушив! Нефертити захлестывала обида и жалость к себе. Красивый и понятный мир рушился. При этом она даже не столько ненавидела соперницу, сколько ужасалась разрушению, казалось, из-под ног уходила опора, пропадала вера в самое лучшее…
Царица поспешила в свой храм, теперь надежда оставалась только на молитву и помощь Атона. Скользнув внутрь, Нефертити сняла сандалии, чуть задержалась у кадильницы, добавив в нее щепотку благовоний из чашки рядом, вдохнула ароматный дымок, очищая нос и рот, и подошла к жертвеннику. На камень легли дары из фруктов и сплетенный самой царицей венок из цветков лотоса. Жрец храма, притаившись, следил за Нефертити, которая долго стояла на коленях, мысленно беседуя с небесным отцом своего супруга и прося у него помощи.
О чем молила Нефертити? Она не просила покарать соперницу или уничтожить ее, царица хотела лишь вернуть прежние отношения с мужем, чтобы взгляд Эхнатона снова был устремлен на нее и дочерей, а семью освещала любовь, как землю солнечные лучи.
Услышала ли женщина ответ на свои мольбы? Об этом знала только она сама, но из храма вышла с просветленным лицом. Верилось, что счастье вернется, нужно лишь немного потерпеть, подождать…
То-Мери с удовольствием заметила, что на лице царицы разгладилась складка меж бровей и вернулось прежнее умиротворенное выражение.
Нефертити зря радовалась, ее соперница тоже ходила в храм и тоже молилась. Но не о любви и спокойствии, а о возможности заполучить себе фараона окончательно. Кийе было наплевать на душевные качества и устремления Эхнатона, он пер-аа, и этим все сказано! Человек, который способен сделать ее царицей богатейшей страны, мог быть каким угодно уродом, хоть физическим, хоть нравственным, главное, чтобы он выполнял ее прихоти. Это тощей, безгрудой египтянке важны идеалы супруга, Кийе нужна синяя корона царицы. И чтобы заполучить ее, наложница готова стонать, изображая страсть под кем угодно, хоть под старым сановником Эйе. От попытки отравить соперницу Кийе удерживало только опасение и самой лишиться жизни.
Кто знает, как было бы, но случилась беда.
– Ваше величество…
Нефертити вскинулась, с трудом просыпаясь.
– Ваше величество, царевна Макетатон…
– Что?! – Весь сон словно смахнуло с ресниц.
– Она вся горит.
Царица метнулась в комнату дочери. Макетатон действительно горела огнем, словно это не девочка, а раскаленная печь с углями. Рядом хлопотал вызванный ее кормилицей царский лекарь Пенту.
– Что с ней? – не дожидаясь ответа, Нефертити присела на край ложа царевны, взяла дочь за руку.
Та бредила, слипшиеся от пота волосы прилипли ко лбу, к подголовнику, дыхание хриплое и тяжелое.
Кормилица, обливаясь слезами, объяснила:
– Еще вечером царевна пожаловалась на небольшое недомогание, она рано легла спать, а потом вдруг стала вот так гореть и метаться.
– Давно?
– Нет, совсем недавно, но уж очень сильно. Я сразу позвала лекаря и отправила служанку за вами…
– Что с ней, Пенту?
– Пока не понимаю, Ваше величество.
Лекарь действительно был растерян, применять обычные способы лечения с призывом помощи других богов нельзя, а как лечить только с помощью Атона, он попросту не знал.
– Почему ты ничего не делаешь?
– Ваше величество, я дал средство, снимающее жар, но…
– Да говори же ты, наконец! – Нефертити поняла, что лекарь что-то скрывает.
– Любые другие средства должны сопровождаться чтением молитв другим богам, иначе на помощь рассчитывать трудно.
Нефертити поняла, но ответить не успела, в комнату вошел сам Эхнатон. Все пали ниц перед фараоном.
– Что с ней?
– Эхнатон, она больна, и лечить ее без помощи других богов невозможно. – Фараон в ответ поморщился, как делал всегда, когда слышал неугодное. Но сейчас Нефертити было наплевать на его недовольство, ее бедная девочка металась в бреду. – Пер-аа, позволь принести жертвы другим богам, просить их о помощи.
Эхнатон вскинул голову, насколько позволяли окостеневшие позвонки, фыркнул:
– Мою дочь защитит Атон!
– Но Атон выйдет на небосклон нескоро!
– Мою дочь защитит мой отец!
– Так попроси его появиться пораньше, пока не стало поздно!
Все замерли, такого богохульства ожидать трудно даже от обезумевшей от горя и страха за жизнь дитяти матери. Фараон, не ответив, вышел вон.
Нефертити обернулась к Пенту:
– Дай царевне еще что-нибудь, приложите ко лбу прохладную повязку, оботрите тело холодной водой! Она должна дожить до утра, чтобы Атон смог помочь моей девочке утром.
Ознакомительная версия.
