Наследник должен был скоро вступить в брак с Марианной, дочерью императора священной Римской империи Фердинанда. Мало, что им обоим Хуана Безумная пять раз прабабка, так и дед и бабка у них общие — мать Марианны и отец Бальтазара родные брат и сестра. На то они и Габсбурги! На ком же им еще жениться, как ни на своих!
Про Хуану Безумную при дворе ходят легенды. Страшилки, которые рассказывают непослушным детям на ночь и после которых не уснуть.
— Жила Хуана Безумная лет сто тому назад, а может, и больше. И была королевой хорошей. Да только после смерти любимого мужа Филиппа Красивого тронулась умом.
В своих тайных перемещениях по королевскому дворцу Карлица пробирается в покои инфанты Марии Терезии и, спрятавшись под креслом, слушает, как той читают или рассказывают сказки на ночь.
— Хуана была добрая королева. Родители ее Фердинанд Второй Арагонский и Изабелла Кастильская были собирателями испанских земель, прекратили междоусобицу. И жить бы всем долго и счастливо, как девятнадцати лет от роду умирает их единственный наследник, любимый старший брат Хуаны, тоже Хуан Астурийский.
— Ох! — вздрагивает юная инфанта. Но чтица-рассказчица — lectora страха девочки не замечает, продолжает:
— Законной наследницей трона становится старшая сестра Хуаны Изабелла. Но и та через год умирает родами. А сын ее и следующий наследник сразу двух — по матери испанской и по отцу португальской — корон, младенец Мигель отдает богу душу еще через два года.
— Я тоже умру?! — всхлипывает испуганная Мария Терезия.
— Не умрете, Ваше Высочество! Бог милостив! Еще и наследницей станете, как наследницей стала Хуана. Других законных детей у вашего отца, нашего короля, нет.
— Что такое «законных»? — спрашивает девочка-инфанта. Но lectora от недетского вопроса отмахивается.
— Слушайте лучше, Ваше Высочество, дальше. Наследники умирают один за другим. О странностях нашей Хуаны при дворе уже ходят слухи. А тем временем умирает ее мать. Умирает муж. И дело совсем плохо. Еще и ходят слухи, что мужа отравил ее родной отец Фердинанд!
— Моего мужа отец Король тоже отравит? — боится девочка.
— Конечно же нет! Король наш добрый. Наверное. Вы слушать дальше будете или задую сейчас свечи, и спите в темноте!
— Не надо в темноте! Дальше рассказывай.
— Дальше Хуана с гробом мужа ездит по всей Кастилии и не дает придать его тело земле. Гроб то и дело вскрывает, чтобы полюбоваться на почившего супруга…
— О боженьки! Как страшно!
— Не бойтесь, Ваше Высочество! Давно это было! Теперь Хуаны той нет.
— Но она нам родня?
— Мне нет, кровью в королевский род не вышла. А вам родня. Сколько-то раз прабабка.
Спрятавшаяся под креслом в опочивальне инфанты Карлица тихо выдыхает. Хорошо, она сама не королевской крови, и вообще неведомо какой крови, но хотя бы безумная Хуана ей никто. А зареванная инфанта никак не может утихнуть, всхлипывает и причитает.
— Не хочу Хуану в родню! И в наследницы не хочу! Не хочу в наследницы! Страшно.
И инфантам бывает страшно.
Что хорошего в этой королевской власти? Вот любимая тетка короля Изабелла Клара Евгения, чей портрет висит в королевских покоях. Ничего хорошего в ее королевской жизни где-то там в Габсбургских Нидерландах не было. Карлица у разных людей про нее спрашивала, и у Герцогини, и у Герцога, и у прислуги.
Дед Его Величества Филипп II выдал свою дочку Изабеллу замуж за выросшего при его дворе эрцгерцога Альбрехта. И в качестве приданого отдал молодым испанские провинции Нидерландов, но пришлых королей встретили там не с распростертыми объятиями.
Молодые обосновались в Брюсселе, и под их властью был уже только юг, а север Нидерландов, считай, отделился и не признавал власти Изабеллы и ее мужа, сколько те ни старались провести мирные переговоры.
Наследников у них не было. Муж умер, королева до конца жизни облачилась в траур. Испанские Нидерланды после ее смерти должны были снова отойти испанской короне. Тот самый Оливарес, которого ее обожаемая Герцогиня называет «всесильным Первым министром, какому нынешние не чета», вынуждал уже ставшего королем Филиппа IV к решительным военным действиям. Изабелла назначила своего придворного художника Рубенса посредником в переговорах, но результата они не принесли.
Умерла тетка короля в далеком городе Брюсселе такой же нелюбимой, какой туда и приехала. Остался только ее портрет в покоях Его Величества — не того художника и переговорщика Рубенса, другого местного художника, Адриана Брауэра.
На портрете Изабелла Клара Евгения в лучшие свои годы. Красивая и счастливая, в наряде с роскошной мантией и с тремя кольцами на правой руке, складывающимися в одно и отличающимися лишь цветом камней — желтым, красным и синим. Два из них — с желтым и красным камнями — теперь всегда на руке Короля, третьего, с синим камнем, Карлица не видела. Подарил ли Король какой-то из фавориток, или тетка пожадничала, в могилу с собой унесла, не знает. А историю тетки Изабеллы Карлица запомнила.
Ничего хорошего в самой королевской власти нет. Куда как лучше невидимо самими королями управлять. Только этому научиться надобно.
И Карлица учится.
Уроки придворной жизни Карлица постигает в двух классах одновременно.
В первом — прилюдно в своих собственных, почти кукольных широких фижмах и в отстукивающих по полу барабанную дробь туфельках на очень высокой деревянной подошве, чтобы хоть немного выше казаться, но и на колодках, больше похожих на орудие пыток, чем на туфли, она дышит всем в пупок.
В другом классе — босиком, в тоненьких мальчиковых штанишках между юбками Герцогини. Ступни после этого грязные, пол во дворце редко кто дочиста метет, иной раз можно ногу о брошенную кем-то в углу кость или осколок разбитого бокала поранить, но оно того стоит.
В первом из ее классов постижения таинства интриг Герцогиня «свою мартышку» не замечает. Как не замечают папильона. Или банкетку, которая ничего не смыслит в важных делах. Не может же мебель мыслить! Так и Карлица мыслить не должна.
Но в этих очных классах только начальные знания. Самые важные заговоры и интриги не плетутся прилюдно. Свои университеты можно пройти только между ног покровительницы.
Так Лора и растет под фижмами.
Точнее, не растет. Год. Два. Еще несколько. Не растет.
Когда свет высоких окон Эскориала подсвечивает прозрачные ткани и пробивается сквозь тончайшую, фламандского кружева нижнюю юбку, Карлица видит живот, ноги и то, что между ног Герцогини. Густые темные заросли. У нее самой таких зарослей нет. И всё, что должно быть женское, у нее как игрушечное.
Стыд от своей неполноценности не сравним ни с каким другим стыдом. Когда Герцогиня, не замечая ни ее, ни прислужниц, ни папильонов, принимает ванну или переодевается и из жесткого корсета вываливаются две пышные груди с круглыми темными сосками размером с яблоко, Карлица испытывает жгучий стыд. За то, что она сама не такая.
Смотреть в зеркало на себя голую Карлица не решается. Ни разу не видела себя в полный рост без одежды — со стыда бы сгорела. Нагота — это стыд! В той старой серой жизни их били плетками, заподозрив, что кто-то за кем-то во время справления нужды подглядывает.
Всё, что Карлица видит, наклонив голову вниз — соски размером с незрелую горошину. И всё.
Она ждет.
Скоро-скоро придет время, и груди у нее вырастут. Такие же пышные, как у Герцогини. С ее телом такая грудь будет смотреться еще пышнее.
Ростом ее господь обидел, но груди-то от роста не зависят. У карлиц бывают груди. Пробираясь в мастерскую придворного живописца Диего, сеньора Веласкеса, она видит на картинах не только Его Величество, покойную королеву и повернутый к стене портрет некогда всесильного первого министра Оливареса, но и портреты разных карлиц.
Груди других карлиц на их портретах вызывают у нее интерес больше, чем всё остальное. Груди у них есть. Едва ли не больше, чем у самой Герцогини.
