непонятными, поэтому пока решили на них время не тратить.
Наконец друзья оставили попытки найти ключ и отправились к дворцу Гондофара. Куджула каждый вечер оставлял для них в караульном помещении корзину с едой: несколько лепешек, сушеный виноград и финики, иногда кусок сыра или вареного мяса – то, что кушан просил для себя, но отдавал иудеям, чтобы те не умерли с голоду в незнакомом городе, где чужакам не так-то просто найти заработок.
Вернувшись, поужинали, затем снова уселись в кружок. Близился закат, в комнате стало темнеть. Иешуа сосредоточенно вертел в руках свинцовый кодекс. Вдруг он порывисто встал и подошел к маленькому окошку под потолком. Выставив реликвию на меркнущий дневной свет, начал внимательно разглядывать листы.
– Что там? – спросил Иона.
– Сейчас, – пробормотал Иешуа.
Он повернулся к друзьям.
– У нас есть уксус?
Иона метнулся к корзине у стены. Покопавшись, достал запыленную бутылку. Затем вынул пробку, понюхал жидкость и скривился от резкого кислого запаха. Иешуа тщательно протер две первых пластины смоченной в уксусе тряпкой, после чего снова поднес книгу к свету. – Ага… может, это подсказка, – загадочно произнес он.
Ничего не понимающие друзья обступили его.
– Вот, смотрите – над некоторыми буквами едва заметные дырочки. Они были замазаны жиром, а уксус его растворил. Шаддай, возьми уголь, встань к стене.
Иешуа продиктовал девять букв.
– Ерунда какая-то, – пробурчал Иона.
В комнате стало совсем темно. Иудеи затопили печь, после чего снова замерли на полу, уставившись на стенку, где плясали отсветы пламени. Так и сидели до глубокой ночи, пытаясь составить из букв слова и найти скрытый смысл.
Безрезультатно.
– Подождите… а может, это числовой ряд? – предположил Иешуа.
– Ну, и что нам это даст? – буркнул Шаддай, он все еще обижался на друга за то, что тот не оценил его познания в литье металлов.
– Пока не знаю, надо подумать.
Иешуа явно не понимал – буквы это или числа.
Ну и ну…
Аглая и Куджула стали встречаться.
Когда кушан приходил в гости к Деимаху, его угощали копченой рыбой, жареной ягнятиной и домашним хлебом из вымоченных пшеничных зерен на винной закваске. Он не испытывал недостатка в еде, но македонская кухня ему нравилась, тем более, что хлеб выпекала сама Аглая, отчего он казался еще вкуснее.
Деимах часто жаловался, что ему не хватает соленой осетрины. Ассакены ее тоже любят, поэтому осетров, которых купцы доставляют с Гирканского моря, они забирают себе.
После обеда влюбленные уходили к Балху.
Эллины Бактры, конечно, не предоставляли дочерям полную свободу по примеру тирренцев, но и не ограничивали жесткими рамками приличий времен Солона или Эврипида, когда добропорядочная девушка могла выйти на улицу только в сопровождении гинеконома [92].
За молодыми людьми неотступно брел конвоир, как две капли воды похожий на первого. Деимах рассказал, что во время аудиенции у Гондофара ему пришлось выслушать много резких слов из-за гибели ассакена.
Стратег оправдывался тем, что повальное пьянство горожан на празднике – это вековая традиция. Если запретить оргии, убеждал он царя, народ начнет искать выход недовольству в чем-то другом, так дело может и до восстания дойти. Он также просил не ограничивать Куджулу в передвижении. Гондофар согласился, но заявил, что гибель еще одного ассакена не простит: эллины за это ответят, а кушан будет раз и навсегда посажен под замок.
Новый конвоир тоже оказался покладистым: за драхму садился неподалеку и отворачивался, позволяя влюбленным остаться наедине.
Куджула нежно гладил шелковистые волосы Аглаи, целовал ее лицо и шею…
Про свадьбу пока разговор не заходил, хотя то, что паре позволяли проводить время без присмотра родни, говорило о многом. Да и кто смотреть-то будет? Сестра? Так за ней самой присмотр нужен, вон иудей вокруг нее так и вьется. Если окружить детей токсотами, горожане поднимут на смех.
Родители положились на милость Аполлона Боэдромия и махнули рукой – пусть все идет, как идет, со свадьбой торопиться не надо. Деимах и Кандис знали о болезни Герая, поэтому прекрасно понимали, что впереди у Куджулы серьезные испытания. Зачем подвергать дочь опасности в чужой стране, пусть сначала он станет ябгу, а любовь, если она настоящая, никуда не денется. Ведь главная цель брака – это дети, но для того, чтобы они появились, в доме должен царить покой.
Куджула уже несколько дней не приходил в дом стратега, хотя Иешуа принес от него записку, что все в порядке. Аглая из любопытства отправилась во дворец Гондофара. Получила разрешение у начальника крепостной стражи, после чего проскользнула в ворота, закрывшись до самых глаз пеплосом скромной расцветки.
Куджула с Октаром занимались фехтованием во дворе казармы. Ассакены хмуро наблюдали за тренировочным боем заложников, прекрасно понимая, что перед ними враги. Кангюец еще полностью не восстановился после падения, поэтому отрабатывал удары вполсилы, просто чтобы не потерять навыки.
Заметив Аглаю, оба закончили упражнения и повели гостью в покои.
Октар недовольно кривился – полученные раны давали о себе знать. Прошел месяц с конных игр, за это время кости срослись благодаря поразительному лекарскому искусству иудея, но ткани пока не обрели прежнюю прочность и эластичность.
Куджула, напротив, отлично размялся, поэтому выглядел довольным. Македонянка льнула к любимому, который тоже был рад встрече и обнимал ее за талию, что-то нашептывал на ухо.
Раскладывая на рогоже принесенное угощение, Аглая украдкой наблюдала, как мужчины по очереди поливают себе на спину и плечи воду из кувшина, а затем растираются куском льняной ткани. Вскоре оба подсели к македонянке. Она замерла с лепешкой в руке и округлила глаза, не понимая, почему Куджула разрешил слуге сесть рядом с собой.
Но кушан не посчитал нужным что-либо объяснять.
После бузкаши он изменил отношение к кангюйцу. Раньше Октар был для него просто телохранителем. Да – надежным и сильным, но не больше, чем тень, следующая за хозяином. Теперь он стал другом, с которым еще не известно сколько лун придется делить кров и еду.
Октар молча принялся за ужин, не обращая внимания на замешательство македонянки. Та пожала плечами: раз Куджула так решил, значит, для этого есть основания.
Вскоре все трое непринужденно беседовали.
Аглая спросила Куджулу, откуда пришли его предки. – Я не силен в истории моего народа. Пусть лучше Октар расскажет, он тоже из тех краев.
На самом деле кушан схитрил в надежде на то, что рассказ кангюйца растопит последний лед недоверия между ним и Аглаей.
Октар вытер рукавом туники рот и улыбнулся, довольный тем, что ему доверили такое важное дело. По-гречески он говорил
