– Как к несчастью?.. Я плохо понимаю тебя!
– Чего же тут непонятного?.. Я думаю, тебе, Лиза, известно, что я не люблю княжну Екатерину.
– Зачем же ты женишься на ней, Петруша?
– Ведь надо же мне на ком-нибудь жениться. Я… я хотел, Лиза, жениться на тебе, но ты не идёшь за меня… а как бы я был счастлив, если бы ты вышла за меня! – и император-отрок, взяв руку цесаревны Елизаветы, стал покрывать её поцелуями.
Прежнего холодного отношения к красавице тётке как не бывало; он на время позабыл своё гнетущее горе, и в его юном сердце опять загорелась отроческая, чистая любовь.
– Что прежде я отвечала на твои слова, Петруша, то и теперь отвечу. Невозможное то дело, невозможное, – твёрдо ответила цесаревна Елизавета.
– Ну, вот видишь, видишь?.. Я – несчастный человек… должен жениться не на той, которую люблю, а на той, которую не люблю.
– Тебя никто не смеет принуждать, Петруша; не женись.
– Нет, я женюсь, назло тебе, царевна, женюсь на Долгоруковой, – сердито проговорил император-отрок, быстро расхаживая по своему кабинету.
– Назло мне? Да какое же я зло тебе причинила?
– Ты отвергла меня и мою любовь, а с нею вместе и царство. Разве это – не зло?
– Нет, государь, в этом нет зла. А вот было бы большим злом, если бы я решилась стать твоей женою. И Бог, и люди… все-все строго осудили бы нас.
– Ведь в других государствах женятся же и на тётках, и на двоюродных сёстрах, и никто не осуждает.
Эта беседа была вдруг прервана приходом князя Алексея Долгорукова.
Пётр нахмурился; ему неприятны были на этот раз и сам князь, и его приход.
– Ты что, князь? По делу, что ли? – не скрывая досады, спросил он.
– Погода, государь, хороша; не изволишь ли куда-нибудь проехаться, прокатиться? – с поклоном ответил князь.
– На охоту пришёл манить меня? В лес, поближе к Горенкам? Так, что ли, князь? – желчно засмеявшись, проговорил государь.
Князь Алексей Долгоруков опешил: он никак не ожидал от государя таких слов.
– Ну что же молчишь, князь? В Горенки, говорю, пришёл меня звать?
– Воля твоя, государь, куда соизволишь поехать, туда и поедем.
– Да, да, пока я ещё не имею своей воли… Ну, как моя любимая невеста поживает, княжна Екатерина? – спросил император, сделав ударение на слове «любимая».
– Здравствует, великий государь, и шлёт твоему царскому величеству свой рабский поклон. Да только скучает, государь, сильно скучает, не видя тебя, твоих пресветлых очей.
– Вот что!.. Слышишь, Лиза, княжна Екатерина по мне скучает, – обратился Пётр к цесаревне и добавил: – Стало быть, она любит меня.
– Любит, государь, крепко любит. Кажется, сильнее своей жизни тебя любит.
– Какое для меня счастье!.. Не правда ли, Лиза? – полусерьёзно, полунасмешливо промолвил государь, которого, очевидно, злил этот разговор.
– Невесте подобает любить своего жениха, государь, – с улыбкой промолвила красавица цесаревна.
– Ты так думаешь, Лиза?
– Да, государь!
– И жениху тоже подобает любить невесту?
– Разумеется, государь!
– А большинство браков, пожалуй, происходит не по любви, но по расчёту… Не правда ли, князь? Впрочем, я говорю это не по отношению к твоей дочери; ведь она меня любит… так я говорю, князь?
Император-отрок был сильно возбуждён, и голос у него дрожал.
– Государь, и на самом деле тебе надо бы непременно на прогулку поехать, благо погода хорошая, – с участием проговорила цесаревна Елизавета Петровна, заметив тревожное состояние своего державного племянника.
Он раздражённо прошёлся по комнатам и, истерически расхохотавшись, быстро произнёс:
– Да, да, я сейчас поеду… Прикажи готовить лошадей, князь, вези меня скорее в свои Горенки. Невеста меня там ждёт, соскучилась по мне, бедняжечка, вот я и поеду утешить её. Объяви, князь, всем придворным чинам, чтобы готовы были к нашему обручению, которое будет здесь, во дворце, тридцатого ноября. К этому дню должно быть всё готово.
Долгоруков едва не вскрикнул от радости.
– Государь, ваше величество! – только и мог выговорить он от наплыва радостного чувства. – Это – такая честь, великий государь!
– Да, да… Ну, едемте… наверное, лошади готовы. Скорее на воздух, я здесь просто задыхаюсь. До свидания, царевна, до свидания! – и, нервно проговорив эти слова, император быстро вышел из своего кабинета.
За ним, отвесив низкий поклон цесаревне, последовал и Долгоруков.
– Бедный мальчик, ты слишком рано хочешь жить… смотри, чтобы это не принесло тебе вреда! Жаль мне тебя, голубчик, крепко жаль!.. Попал ты к Долгоруковым, как муха в паутину, запутают они тебя, мой сердечный, – задумчиво проговорила Елизавета Петровна, направляясь к выходу, и в дверях чуть не столкнулась с князем Иваном Долгоруковым.
– Царевна, как я рад встрече с вами!.. Мне много о чём надо переговорить с вашим высочеством, – радостным голосом проговорил он.
– А мне с вами, Иван Алексеевич, говорить нечего и не о чем. Впрочем, дам вам такой совет; спешите скорее в Горенки, ваш отец уехал туда с государем. А то, смотрите, он займёт при государе ваше место, – с насмешкою проговорила цесаревна и поспешила уйти.
– Ненавидит меня царевна, знаю. А за что?.. Что я ей сделал? И что за горький я человек? Никто меня не любит, никто. Впрочем, есть одна душа, которая меня и любит, и жалеет. Это – моя невеста, незлобивая Натальюшка. Поеду к ней, голубке. А в Горенки я не поеду; пусть отец «обставляет» государя; я же был верным слугою ему и таким и останусь.
Между тем в один из тех дней, когда в царском дворце происходили все рассказанные ранее события, к воротам усадьбы Горенки робко подошёл какой-то странный деревенский парень в сермяге, лаптях и большой меховой шапке; в руках он держал толстую суковатую палку. У ворот на скамье сидел княжеский дворовый Игнат, служивший выездным лакеем при княжне Екатерине Алексеевне, «государевой невесте». К нему-то и подошёл деревенский парень и обратился с вопросом, довольно плохо произнося русские слова:
– Ты – здешний, дворовый слуга?
– Ну, да… тебе-то что?
– Сейчас узнаешь. Прежде скажи мне, ты деньги любишь?
– Да кто же не любит денег? – с удивлением посматривая на странного парня с нежным, «барственным» лицом, ответил ему дворовый Игнат.
– Я дам тебе два червонца, а ты поди и вышли ко мне сюда камеристку княжны Екатерины Алексеевны, Дуняшу.
– Дуняшу?.. А зачем она тебе?
– Не твоё дело! Получай два червонца и вышли Дуняшу.
– Два червонца… Да ты их, чай, и в глаза-то не видывал, – презрительно осматривая с ног до головы парня, промолвил Игнат.
– Вот червонцы, видишь? – и странный парень, вынув из кармана зипуна несколько червонцев, показал их удивлённому Игнату.
Тот никак не воображал, что у «косноязычного» чудака найдутся червонцы.
– Неужели настоящие?
– А то какие же… Вышли камеристку княжны – и получишь из них два.
– Жди… Сейчас приведу.
Игнат быстро направился к княжескому дому, и спустя немного вернулся к воротам в сопровождении Дуняши, доверенной горничной княжны Екатерины.
– Кто меня спрашивал? Ты? – обратилась она с вопросом к поджидавшему её парню.
Но тот, прежде чем ответить девушке, дал два червонца Игнату и быстро проговорил:
– Получай за услугу и ступай: больше ты не нужен.
Игнат, не помня себя от радости, пустился бежать от ворот.
– Так, значит, ты звал меня? – спросила парня Дуня. – Что надо?..
– Ты не узнала меня, Дуняша? – улыбнулся парень, приподнимая с лица шапку.
– Граф… ваше сиятельство!..
– Тс… что ты кричишь? Пред тобою не граф, а русский мужик… Скажи, неужели верен слух, который дошёл до меня? Неужели княжна Екатерина на днях будет объявлена невестой императора Петра? – с тревогою спросил граф Милезимо, который, чтобы легче проникнуть в княжеский загородный дом и свидеться с княжною Екатериной Алексеевной, нарядился мужичком.
Граф Генрих Милезимо, молодой красавец, состоял на службе при австрийском посольстве и был родственником австрийского посланника. Милезимо и княжна Екатерина уже давно со всем пылом юности любили друг друга и питали надежду навеки принадлежать друг другу. Милезимо – готовился просить у Алексея Долгорукова руки его дочери Екатерины, и вдруг все их планы были разбиты, разрушены: у графа Милезимо явился сильнейший соперник – император-отрок.
– Верно, ваше сиятельство!.. Наш барин, князь Алексей Григорьевич, сказывал, что скоро будет назначено обручение нашей княжны с государем, – тихо ответила девушка.
– Возможно ли? О, мой Бог! – с отчаянием воскликнул Милезимо и после минуты горестного молчания продолжал: – Мне надо видеть княжну, непременно надо!..
– Трудно это устроить, граф… Ведь наш князь не велел принимать вас.
Действительно, Алексею Долгорукову кто-то однажды шепнул про отношения графа Милезимо с его дочерью, и князь отдал приказ никогда не принимать графа.
