9 апреля в 4 часа утра фон Ренте-Финк явился в датское министерство иностранных дел и заявил, что имеет инструкции просить свидания с министром в 4 часа 20 минут. Дежурный чиновник был уверен, что речь идет о 4 часах 20 минутах пополудни, однако ему быстро разъяснили его ошибку. В то время как немецкий посол вручал ультиматум д-ру Мунху, вооруженные силы Германии уже приступили к действиям.
“Несмотря на столь ранний час моего визита, что явно свидетельствовало о чем-то необычном, датчане оказались совершенно неподготовленными к тому, чтобы понять суть моего посещения, - доносил на той же неделе Ренте-Финк в Берлин. - Заявление о том, что немецкие войска уже перешли датскую границу и начинают высаживаться в Копенгагене, показалось им таким неожиданным, что они вначале попросту не хотели этому верить”{96}. [117]
Жалкое перепуганное правительство! Несчастный народ, попавший под внезапный удар! Застигнутое врасплох население пыталось найти причины поразительно быстрого вторжения немцев. Несостоятельность правительства была очевидна, и по его адресу высказывалось немало горьких упреков. Наряду с этим возникали вопросы: можно ли в современных условиях подготовить средства противодействия тем коварным методам, которые применяют немцы? Как получилось, что немецкие войска оказались в нужных им пунктах так быстро и незаметно? Ходил слух, что войска скрывались в трюмах немецких судов, пришедших в Копенгагенский порт за несколько дней до вторжения. Говорили также, что на железнодорожном пароме, курсирующем между Варнемюнде и Гессер, немцы спрятались в нескольких товарных вагонах; как только паром оказался в море, немецкие солдаты вышли из своих убежищ, “словно греки из Троянского коня”{97}, и захватили паром.
В датской столице многочисленные правительственные учреждения оказались захваченными немцами еще утром 9 апреля. Жившие в Копенгагене немцы с большим рвением и энтузиазмом показывали солдатам дорогу и служили переводчиками. Радио, почта, телеграф, телефон, железные дороги сразу же оказались под немецким контролем. Немцы знали точно, куда им следует направляться. Об импровизации не могло быть и речи. Сказались целые месяцы тщательной подготовки.
Датская пресса время от времени печатала сообщения о раскрытии и ликвидации шпионских организаций. Еще за полгода до описываемых событий была арестована группа из девяти местных немцев, работавшая под руководством Хорст фон Пфлуг-Хартунга, корреспондента газеты “Берлинер берзенцейтунг”; она занималась шпионажем, собирая сведения о морских перевозках. Разоблачили одну группу, а сколько других могли беспрепятственно продолжать свою деятельность, подготавливая и обеспечивая вторжение немецких войск в [118] Данию? Нацисты из местного населения (говорящие по-немецки датские граждане из Северного Шлезвига) появились на улицах в полном вооружении почти одновременно со вступлением немецких войск; как видно, они тоже не теряли времени даром, и вряд ли им следовало доверять.
“На правительстве лежит вся полнота ответственности за то, что случилось”, - заявил в тот же вечер премьер-министр Стаунинг на заседании парламента, которое длилось всего двенадцать минут. Когда члены парламента стали расходиться, храня глубокое молчание, город был погружен во мрак; один из корреспондентов вспоминал потом, что “всем пришлось спускаться по ступеням лестницы парламентского здания впотьмах, почти на четвереньках”{98}.
Блуждая в потемках, нащупывал свою дорогу и датский народ: будущее представлялось неопределенным, люди были потрясены, опечалены, полны забот и упреков по собственному адресу. В одном они были совершенно убеждены: те немцы, которых они терпели в своей собственной стране, оказались проводниками и сообщниками вооруженных сил гитлеровской Германии, которые лишили Данию свободы в течение нескольких часов.
Что случилось с Норвегией в тот же самый день 9 апреля 1940 года?
В этой стране первые три месяца указанного года также были тревожными. За первую неделю апреля напряженность обстановки еще более возросла. Английское и французское правительства со все большей настойчивостью требовали положить конец осуществляемым немцами беспрепятственно перевозкам железной руды из отдаленного Нарвика через норвежские территориальные воды. Норвежское правительство не собиралось отказываться от политики нейтралитета. Оно заблаговременно получило [119] сообщение о выходе в море конвоируемых немецких транспортов, однако, подобно датскому правительству, сомневалось в правдоподобности этих сведений и не сумело понять их подлинного значения. То же самое получилось и с донесением, присланным 5 апреля 1940 года норвежским послом в Берлине относительно слухов о предстоящем захвате немцами ряда пунктов в Южной Норвегии.
В тот день значительное количество высшего командного состава норвежских вооруженных сил было приглашено в немецкое посольство на просмотр фильма “Боевое крещение”. Этот фильм был создан по личной инициативе Гитлера с целью продемонстрировать молниеносный разгром Польской республики. Норвежцы смотрели молча, картина произвела на них гнетущее впечатление. Они видели, как немецкие самолеты проносились над польскими равнинами и разрушали Варшаву. Три дня спустя некоторые из присутствовавших на просмотре фильма убедились в том, что его демонстрация была организована не без задней мысли.
В то время как норвежский министр иностранных дел профессор Кот подготавливал протест в ответ на полученную утром англо-французскою ноту об установке минных заграждений близ норвежского побережья, поступило сообщение, что крупные соединения немецкого флота обнаружены невдалеке от западных берегов Дании. Через несколько часов телеграфные агентства сообщили еще одну новость: спасательные лодки подорвавшегося на мине судна с сотнями немецких солдат, промокших до костей, добрались до берегов Южной Норвегии; солдаты рассказали, что их везли на немецком судне “Рио-де-Жанейро”, направлявшемся к Бергену. Норвежское посольство в Лондоне также сообщило, что, по данным английского адмиралтейства, немцы собираются напасть на Нарвик.
Премьер-министр Норвегии Нигардсфольд созвал заседание кабинета. В 9 часов 15 минут вечера было принято решение объявить частичную мобилизацию в некоторых угрожаемых районах. О размахе и значении предстоящей немецкой десантной операции норвежский кабинет министров не имел никакого представления.
В ночь на 9 апреля кабинет министров собрался снова. На этот раз приняли постановление отмобилизовать [120] бригады, дислоцированные в Южной Норвегии, и не сдаваться без боя. Перед рассветом, точнее в 4 часа 20 минут утра, к норвежскому министру иностранных дел явился немецкий посол Бройер, чтобы вручить требования фон Риббентропа. После короткого совещания послу был передан ответ кабинета министров: “Мы не сдадимся добровольно; борьба уже началась”{99}.
Для норвежского правительства подготавливаемое немцами нападение не явилось столь неожиданным, как для датского. Однако норвежское правительство слишком поздно осознало подлинную величину надвигавшейся опасности и не имело времени мобилизовать страну и подготовиться к эффективной обороне. Что касается норвежского народа, то для него нападение явилось менее внезапным, чем для датского. Сообщения печати о передвижениях в Северном море военно-морских сил воюющих сторон оценивались норвежцами как предвестник нового Ютландского сражения. Война на территории самой Норвегии? Это казалось немыслимым.
Вечером 8 апреля члены норвежского клуба офицеров запаса присутствовали на лекции. Когда вскоре после полуночи раздалось тревожное завывание сирен, никто не знал, что случилось. Кое-кто предполагал, что разыгралось крупное морское сражение и отдельные самолеты нарушили границу в районе норвежского побережья.
“Ни одному из нас даже в голову не пришло, что началась высадка немецкого десанта в Норвегии”, - так описывает журналистка Сигрид Ундсет свое собственное впечатление, как и впечатление окружавших ее людей, находившихся во время тревоги в тогда еще не привычной обстановке бомбоубежища (кстати сказать, ключ от этого бомбоубежища сначала долго не могли найти){100}. [121]
Проснувшись утрам, люди прочли в газетах, что в Осло-Фьорде развернулись тяжелые бои, а два столичных аэродрома (Форнебу и Кьеллер) подверглись бомбардировке. Немецкие бомбардировщики летали над городом так низко, что в кабинах можно было разглядеть летчиков; с самолетов доносился треск пулеметов. Население, преисполненное страхом, расходилось по местам своей обычной работы. Люди знали по фотографиям в газетах о судьбе, которая выпала на долю Варшавы. Неужели подобная участь ожидает и Осло? Треск выстрелов продолжался; вскоре стали слышны выстрелы зенитных орудий. Примерно в 10 часов утра радиостанция передала обращение, призывавшее жителей немедленно выехать из города. Немецкие самолеты продолжали носиться над самыми крышами.
