Сьевнар вдруг вспомнил, как его самого свеоны везли мальчишкой-рабом – испуганного, дрожащего, с воспаленным, спекшимся от жажды горлом. Вот уж не ко времени вспомнил.
Он нахмурился, мотнул головой, отгоняя видения прошлого.
– Конунг Рорик редко берет много рабов, если есть другая, более дорогая добыча, – напомнил Сьевнар.
– Это ничего, пусть другая добыча. Рабов можно купить в Хильдсъяве на торжище. Даже лучше, если на торжище – там можно отобрать самых крепких и искусных в работе, – решила девушка.
– Это можно, конечно…
Не обратив внимания на его внезапную хмурость, она закончила свои неведомые расчеты и глянула на него радостно и открыто. Ее лучистый, голубой взгляд отозвался в сердце обычной щемящей истомой.
Милая…
– И все-таки, Сьевнар, не понимаю тебя, – пророкотал рядом Гулли Медвежья Лапа. – Как можно отправляться за моря за поживой, когда на берегу остается такой лакомый кусок? Или, думаешь, за морем найдешь повкуснее?
Медвежью Лапу провожали жена и двое подрастающих сыновей. Но он почти не смотрел на них, небрежно положив на покатые плечи жены тяжелую руку с толстыми пальцами, обильно опушенными рыжим волосом. По его широкому лицу цвета сырой говядины с растрепанными лохмами бороды было видно – с утра воин уже поправил голову пивом и теперь находился в самому радужном настроении. Весело улыбался, блестел глазами, наслаждаясь праздничной суматохой отхода.
Знаменитый воин давно уже потерял счет – сколько раз уходил за богатством и славой в дальние страны. Гулли сам говорил про себя, что живет только на морской дороге, а на берегу быстро начинает скучать и сохнуть. Именно поэтому он вынужден постоянно размачивать нутро пивом – чтоб не высохнуть в щепку до следующего викинга. Воин повторял это настолько часто, что сам поверил в конце концов.
Его невысокая, крепенькая жена со смуглым и сморщенным как печеное яблоко лицом смотрела совсем не весело, заглядывая мужу в глаза снизу вверх. Всем известно, Медвежья Лапа даже на берегу проводит больше времени за дружинным столом в доме конунга, чем в постели жены. Оба сына-подростка бычились, как молодые телки, громко шипели друг на друга. Никак не могли решить, кому держать отцовский щит, а кому – копье. Жена догадывалась, в скором времени и эти начнут надолго уходить в дальние набеги, без охоты возвращаясь к домашним заботам.
– Может, попросить кого из остающихся ратников присмотреть за входом в девичий фиорд? Чтобы чей-нибудь струг не заплыл туда невзначай, как думаешь, воин? Могу хоть я попросить, если ты робеешь! – зубоскалил Гулли.
Медвежью Лапу слышали не только Сангриль и Сьевнар. Многие откликнулись на его слова громким смехом. Даже малая ребятня, прерывая свою вечную беготню между взрослыми, вскидывали любопытные круглые глазки, силясь расслышать и понять, чему смеются большие.
Тут же посыпались шутки, что, мол, устье девичьего фиорда и дружине конунга не устеречь. Даже если воины цепями скрепят перед входом все свои корабли, какой-нибудь ловкач все равно проплывет между ними так, что и не заметишь.
Ратники любили подобные разговоры. Что может быть веселее, чем шутки над молодыми девушками, еще не познавшими сладости женской сдачи? Разве что насмешки над пожилыми девами, заросшими мхом во всю глубину своего потайного фиорда, который уже никогда не примет в себя мужское семя…
– А, впрочем, что его стеречь, это устье? – рассудил Медвежья Лапа вроде бы про себя, но так, чтобы все слышали. – Небось, если кто и загребет невзначай на кожаном струге, так добычу с собой не унесет. Наоборот, бывает дело, еще прибавок оставит…
– Ты, Гулли, лучше позаботься об устье своей жены! А со своим я и сама управлюсь, без помощников! – звонким голоском выкрикнула Сангриль, еще больше зарумянившись от всеобщего веселого внимания.
– Без помощника, девка, – точно уж не управишься! – мгновенно, как опытный рубака, парировал Гулли. – Самой себя-то любить – поди как скучно!
– Да ну тебя, дядька Гулли… Скажешь тоже…
Снова смех. Да, ратников не провожают печалью затуманенных глаз, жизнь воина – его победы и слава, и что может быть правильней для мужчины, чем дорога Одина, уводящая его прямиком в Асгард! Это знают даже малые дети свеонов.
Сьевнар тоже хотел ответить Гулли каким-нибудь острым словом, но, как назло, ничего в голову не приходило. Он только чувствовал, что краснеет, и смущался от этого еще больше.
Придумать достойный, остроумный ответ он так и не успел. В разговор вмешался Альв Ловкий, расхаживающий между остальными в высокой собольей шапке и нарядной накидке с прорезями для рук, подбитой пятнистым мехом зимних рысей. Как обычно, младший владетель фиорда только провожал воинов, оставаясь дома со своими хозяйственными заботами.
– Пожалуй, Гулли, ты прав! – подтвердил он с плохо скрытой язвительностью. – Красоту надо беречь так же пристально, как и кошель с золотом… Впрочем, рабы знают, как надо беречь добро хозяев, эту науку в них вбивают палкой… Может, Складному попросить рабов присмотреть за своей красавицей?
Это был прямой намек на прошлое Сьевнара. Отрытый вызов на словесную перепалку. Теперь Сьевнар просто должен был ответить не менее хлестко, свеоны всегда ценили острое слово не меньше, чем отточенный клинок. Но, неожиданно, вместо него ответил Медвежья Лапа:
– А ты думаешь, это нужно, ярл? – протянул он. – Разве слава воина, уходящего за моря, не охраняет его дом лучше псов, дремлющих у порога над кучей объедков?
Многие вокруг насмешливо заулыбались, понимая, на что намекает Медвежья Лапа.
Альв опять отговорился от викинга неотложными заботами. Но только ли заботы держали на берегу молодого ярла?
Ловкий, судя по его виду, тоже понял. То-то он задергал бровями, словно в рот ему попала кислая клюква, заметили все. Кто знает, чем все закончилось бы, но в этот момент конунг Рорик подал сигнал грузиться на корабли.
* * *
Морской конунг оказался неподалеку и, конечно, все слышал. Хмурил пшеничные брови и зло теребил усы, слушая.
А что приятного, если твоего кровного брата вышучивают твои же дружинники? И самое скверное – они правы, поглоти их ненасытная глотка Черного Сурта! Уж кто-кто, а Гулли Медвежья Лапа, прославивший себя во многих битвах, имеет право смеяться над теми, кто не хочет вращать весло в бурлящем море, предпочитая считать мешки с зерном в тишине сараев.
Да, Гулли прав. Но, видят боги, как тошно от такой правоты! Когда вернутся, нужно будет твердо поговорить с братом, сделал себе зарубку в памяти конунг Рорик. Ярл, который не идет с мечом и щитом впереди дружины, не заслужит уважения собственных ратников, будь он хоть так же богат, как бог Фрейр Изобильный. А если у ярла нет крепкой дружины, кто поможет ему защитить собственное богатство? Его, Рорика, как и всякого воина, боги могут призвать к себе в любой момент, и что тогда станет с братишкой?
Да и то сказать – сколько брату оставаться младшим владетелем? Конечно, у свеонов положено, чтоб старший сын наследовал землю и воду отца, оставался в семье за главного. Родовые владения делить не принято. Но младшие обычно набирали себе свои дружины, садились на свои корабли, добывали мечом другие владения. В конце концов, женились на дочерях ярлов, которых боги не осчастливили сыновьями.
А этот – нет, всем доволен, оставаясь надсмотрщиком над рабами.
Рорик любил брата, еще маленьким привык защищать его от остальной ребятни, все время чувствовал, что отвечает за него перед отцом, дедом и всей чередой знаменитых предков, ярлов и конунгов. Поэтому он особенно жалел его и старался расшевелить.
Он даже жалел иногда, что родился старшим в семье. Будь старшим Альв – хозяйствовал бы в фиорде как полноправный владетель, а он, знаменитый морской конунг Рорик Неистовый, давно бы уже добыл себе другую землю, построил бы собственный дом, не хуже родового. Может, тогда бы их морские кони борт о борт скакали бы по дорогам Мидгарда, сея ужас и собирая дань уважения.
Ведь он предлагал, сколько уже раз предлагал Альву стать хозяином другой земли. И воинскую помощь предлагал, и золота сколько нужно. Казна фиорда не оскудеет, а если и оскудеет – в Мидгарде еще много не взятой добычи.
«Помнишь, как отец говорил – у кого есть меч, у того и золото будет! – часто напоминал он младшему брату. – Как бы ни утверждали толстобрюхие торговцы с набитыми кошелями, что золото сильней железа, как ни раздувают этим чувство собственной значимости, но почему же они бледнеют от страха, заслышав звуки боевых рогов? Мидгард, мир человеческий, хвала богам, устроен правильно и надежно. Доблесть железа всегда будет цениться больше хитрости золота. А если золото начнет забывать об этом, железо всегда найдет случай напомнить о себе! Так говорил дед Рорик Гордый, потом отец Рагнар Победитель Великана, а они знали жизнь!»
