— Да у меня все рассчитано по минутам! — с обидой и раздражением перебил Мозгляк.— Господи Боже мой! В уме, конечно…
— Хорошо, хорошо! — Полковник положил на руку «Станислава Яновича», которая вознамерилась отбарабанить свою очередную дробь, широкую ладонь, и Мозгляк замер от этого прикосновения,— Уж больно вы нервны, дружище. Давайте-ка разберемся с документами и прочим…
Юрий Владимирович Андропов отключил монитор и взглянул на часы — было без четверти одиннадцать. Он набрал номер начальника Пятого управления.
— Я слушаю,— тут же раздался голос Попкова.
— Зайдите, пожалуйста, ко мне, Фрол Дмитриевич.
…Через пять минут они сидели за журнальным столиком, перед ними стояли две чашки — с чаем для Андропова, с крепким черным кофе для Попкова и тарелка с солеными орешками.
Возникла небольшая, но напряженная пауза. Ее нарушил Андропов:
— Что ж, я удовлетворен.
Фрол Дмитриевич Попков с облегчением вздохнул.
— Да, удовлетворен,— повторил хозяин кабинета.— И я еще раз убедился в том, что не ошибся, поручив вам подыскать человека для операции «Нарцисс».
— Спасибо за доверие, Юрий Владимирович.
— Этот Мозгляк вполне, вполне. Расскажите о нем поподробней.
— Извольте.— Начальник Пятого управления сделал крохотный глоток кофе,— Настоящая его фамилия — Зацембо. Казимир Янович Зацембо. Поляк. Наш поляк, из Белоруссии. История вкратце такова. Во время войны в Борисове свирепствовал начальник полицейской части города Ян Янович Зацембо, сын бывшего мелкопоместного помещика. Усадьба Зацембо располагалась в двадцати километрах от Борисова и была сожжена не то местными крестьянами, не то чоновцами во время революции. Было у Яна Яновича, кстати, представьте, Юрий Владимирович, учителя белорусского языка и литературы, трое детей — сын и две дочери — судьба их тривиальна и к нашей истории не имеет отношения. А вот сын, Казимир, Казя… Словом, Ян Янович при немцах оказался садистом: в застенках своего полицейского участка с особыми изуверствами «выбивал» показания из попавших в его руки партизан и тех, кто подозревался в связях с партизанами. И самое невероятное… Уже в конце войны, в сорок четвертом году, стал Ян Янович брать на свои допросы подросшего сынка, Казю. Это так его матушка называла — Казя. Жена Яна Яновича, безответная Анна Леоновна, умерла от туберкулеза месяца за два до освобождения Белоруссии от немцев. Так вот… Стал пятилетний Казя присутствовать при отцовских истязаниях пленных партизан. Ну и других…
— И что же? — напряженно спросил Андропов.
Попков поднял голову и встретил прямой, жесткий взгляд Андропова. Под толстыми стеклами очков, казалось, вспыхивают стальные искорки. Вспыхивают и туг же гаснут.
— Этот Казя… Он вошел во вкус: ему нравилось наблюдать изощренные пытки, особенно над женщинами,— Попков замолчал.
— Что же вы, Фрол Дмитриевич? Продолжайте.— Голос Андропова был холодно-спокойным.
— Это мы уже потом раскопали, когда Ян Зацембо-младший был завербован в Вене и на него собирался материал. Нашлись выжившие, кого Зацембо-старший не замучил до смерти. Свидетели. Свидетели любого дела, как подсказывает практика, Юрий Владимирович, всегда находятся.
Андропов молчал.
— Вот они, выжившие свидетели… Если быть точным, свидетельницы, рассказывали… Иногда Казя, наблюдавший со стула за происходящим, вдруг вскакивал с пылающим лицом и кричал: «Папа! Дай мне!»
— И что же папа? — живо спросил Юрий Владимирович.
— Папа давал.
— И вырос из Кази садист, извращенец. Так, что ли?
— Не знаю,— Попков помедлил,— Вырос женоненавистник, вот это точно.
— Что было дальше с семейством Зацембо?
По голосу Андропова Фрол Дмитриевич почувствовал, что хозяин кабинета утомлен его рассказом. Или раздражен… Попков заспешил:
— Похоронил Ян Янович жену, а тут — уже фронт рядом. Бежал от возмездия с сыном и дочерьми в Европу, осел в Вене. Открыл, представьте себе, массажный мужской кабинет, где сам был первым специалистом. Словом, оказался Зацембо-старший мастером на все руки. Скоро это заведение стало популярно. Дочери повыходили замуж, уехали от родителя. А Казимир прилежно учился вначале в каком-то русском частном и, надо сказать, престижном лицее, обнаружив блестящие способности к языкам. Тут только один примечательный эпизод. Достали Яна Яновича белорусские эмигранты. Хотя и по нашей линии шел его поиск. Белорусы добрались до него первыми. И вот, когда пришли… Ян Янович снимал дом на окраине Вены, в Хютгельдорфе. Их было трое. И в этот момент Казимир оказался дома. Ну… Началась свалка. Сын бросился на выручку отца. Вот с тех пор у Казимира Яновича шрам от ножа на правой руке…
— Они его убили? — глухо спросил Андропов.
— Зацембо-старшего? Убили. А Казя получил могучий удар по голове «тяжелым предметом», как было записано в полицейском протоколе.
— И как после смерти отца складывалась судьба Казимира Зацембо?
«Нет,— понял Попков.— Не утомлен его рассказом хозяин Лубянки, не раздражен. Наоборот: он полон нетерпения и хочет что-то узнать во всей этой достаточно мрачной истории. Вот что?…»
— Дальше, Юрий Владимирович, наш герой сам ковал свою судьбу. После окончания лицея поступил на филологический факультет Венского университета, старательно и с увлечением занимался языками, он прирожденный полиглот. По окончании учебы что-то пописывал в газетки и журналы, занимался переводами, сочинил несколько пьес для радио, весьма удачных, и вошел в среду венской богемы, а там и в нашу эмигрантскую среду. Вот тогда… Это было в середине шестидесятых, я уже во главе Пятого управления. Мои ребята его и заприметили. Вербовка прошла, можно сказать, легко. В его натуре присутствует склонность к авантюризму, приключениям. Он оказался блестящим, надо добавить, азартным агентом. Однажды ему на хвост сели австрийские спецслужбы. Провал был неминуем. Мы предложили господину Зацембо на выбор несколько европейских стран. А он вдруг запросился в Россию, в Москву. Вот почему? Я и сейчас не знаю ответа на этот вопрос. Просьбу тут же удовлетворили. Согласитесь: какая удача! Уже в Москве он у нас прошел дополнительную подготовку, и сейчас Казимир Янович один из лучших агентов, работающих в Европе.
— Он женат? — неожиданно перебил Попкова Председатель КГБ.
— Его никогда не интересовали женщины. Думаю, еще со старших классов лицея. Вы понимаете…
— Да, да! — поспешно перебил Андропов,— Вот что… ему обязательно надо убрать этот шрам с руки. Лучшей приметы…
— Наше упущение, Юрий Владимирович. Завершится «Нарцисс», и прооперируем молодца.
— Отлично! — с некоторым возбуждением сказал Председатель КГБ,— Действительно, редкий работник. Я с ним, пожалуй, встречусь… После этого дела. Такими кадрами надо дорожить.
«Он не услышал от меня того, что хотел»,— подумал генерал.
…Забегая вперед, следует сказать, что встреча Юрия Владимировича Андропова и Казимира Яновича Зацембо не состоялась: через полтора месяца, если быть точным, 16 апреля 1982 года, труп Мозгляка был обнаружен в его московской холостяцкой квартире. Казимир Янович повесился в ванной на модном английском галстуке. Вскрытие и медицинская экспертиза констатировали самоубийство. Никакой предсмертной записки лучший агент Пятого управления КГГ (или один из лучших) не оставил.
— …Теперь, Фрол Дмитриевич,— сказал Андропов,— последнее.— Председатель КГБ взял в большую холеную руку с отполированными ногтями свою чашку остывшего чая, но, так и не сделав глотка, поставил ее обратно на блюдце,— Меня интересует работа над статьями. Она продвигается?
Попков вынул из кейса сколотые скрепкой несколько листов бумаги.
— Первая почти завершена. Нужна только редактура. Собственно, это не статья, а расширенная корреспонденция. Над второй работа завершается.
— Понятно…— задумчиво проговорил Андропов.— Будем надеяться, что вторая статья не понадобится.— Председатель КГБ помолчал.— Вы мне оставьте эти странички. Я с ними поработаю.
— Для этого и принес, Юрий Владимирович.
— Спасибо.
Лайнер «Москва — Вена», рейс номер 214, прибывал в международный порт Швехат точно по расписанию — в ноль часов сорок пять минут по среднеевропейскому времени.
Владимир Александрович Копыленко в дорожном элегантном костюме из темно-синей немнущейся ткани, сорокалетний, полнеющий джентльмен с вялым безвольным лицом в веснушках, сидел у иллюминатора в салоне первого класса, прильнув к темному стеклу, и ожидание, нетерпение, восторг, страх (как всегда, страх!…) переполняли его до краев.
Уже зажглось табло «Пристегните ремни», по салону прошлась длинноногая вышколенная стюардесса-куколка, улыбнулась Владимиру Александровичу, сказала:
