Хеске, наверняка, не думая выкрикнул: «Конечно же Жанна!..» Он ненавидел ее и любил, любил и снова ненавидел. Она была ему чужой, и он с ужасом думал о том, что если бы он родился и вырос в России, то с радостью пошел за этой девушкой. Смерть Жанны в какой-то мере опустошила и его самого, уже порядком запутавшегося в переусложненных русскими истинах.
В конце Хеске сказал:
— Мы, немцы, проиграли войну в России, потому что за три года сами стали немножко русскими. Я помню эти зимние, бесконечные просторы, которые можно увидеть только в России… Наверное, по своему психологическому воздействию они были сильнее артобстрелов и бомбежек. Что-то со скрипом ломалось в нас, немцах, и мы уже без злости слушали русские песни, которые доносились с той стороны. Недавно мне приснился странный сон: я кричу из русского окопа немецким солдатам, чтобы они сдавались. А рядом со мной стоит Жанна. Не знаю, но там, во сне, я почти любил ее… А ненавидел совсем другое. Мы были с ней в одном окопе, и я был рад этому. Жанна убеждала кого-то по рации прекратить артобстрел немецких окопов…
«Майор» подавился папиросным дымом и закашлялся.
— Что, в самом деле?!.. — улыбнулся он.
— Ну, если сон — реален, то, как вы выразились, все происходило на «самом деле». Я понимаю, что все это довольно странно, господин офицер, и возможно я просто схожу с ума, но… Знаете, я не жалею об этом.
— О чем?
— Об этом сне.
— Скоро кончится война, — успокоил пленного «Майор». — К тому все идет. И ты это понимаешь. Правда, ты — выжил, а вот Жанна — нет.
Немец опустил глаза и тихо сказал:
— Если вы надеетесь переделать нас, немцев, у вас все равно ничего не получится. А когда кончится война, кончатся и эти проклятые сны…
В его голосе не было злобы, скорее всего в нем снова прозвучало страдание едва ли не смертельно уставшего человека.
… Жанна так и не была представлена к награде, потому что уже к осени 1944 года погибли почти все, кто ее знал. Было мало документов, а рассказы немецкого гауптмана никто не собирался принимать в расчет. Кроме того, появились новые герои и их было не мало…
Когда «Майор» закончил рассказ о Жанне никто не поспешил с вопросами.
— Она и должна была так уйти, — наконец сказала Надежда Викторовна.
Ее голос прозвучал строго и сухо, как учительский ответ на сложную задачу.
— Как это так?.. — тихо спросил кто-то.
Сухощавое лицо Надежды Викторовны исказила кривая усмешка:
— А так, без фанфар. Это вам, героям-мужикам, нужны залпы и фейерверки. А эта… В общем, Жанна… Она же всех помнила. И тех, кто ее после высадки прикрывал, и деда Тимофея и еще многих и многих… Одним словом, всех. Она смерть словно на две части делила и одну себе брала. Но всему есть предел.
Надежда Викторовна замолчала, а ее усмешка — к моему ужасу! — вдруг напомнила мне оскал волчицы, защищающей своих волчат.
— На войне я почти так же, как Хеске не любила таких, как Жанна… — ее голос стал глухим и тихим. — Как не крути, а этот проклятый немец во многом прав. И скорее всего прав во всем… Солдат должен воевать с солдатом и воевать как солдат. А вот когда ты видишь горы гражданских героев в военной форме, сунувшихся на войну, то… Тошно это! Тошно и страшно.
У нас в медсанбате девушка была, Аней звали… Красивая… не знаю… как ангел что ли? К ее халату даже кровь не приставала. А еще терпеливая была и буквально двужильная.
Однажды наши разведчики немецкого пленного притащили. Придушили они его здорово, ну, и, в общем, в себя нужно было немца привести. Полчаса мы с ним возились и все-таки отдышался фриц, глаза открыл. Ребята-разведчики тут же в палатке покурить присели, я какие-то бумаги прямо на коленке подписывала. Аня рядом стояла… Вдруг — выстрел, тихий такой, как хлопок в ладоши. Я не поняла ничего, а потом Аня упала. Разведчики к немцу бросились и руку ему крутят… А в его в руке — пистолет. Героическую смерть решил принять за своего фюрера фашист. Вот только почему он в Аню стрелял, а не в солдат или в меня?..
— Потому что фашист! — убежденно сказал «Майор» — Хеске правильно говорил, их не переделаешь. Кстати, что это за разведчики такие были, почему немца не обыскали?
— Обыскали, конечно, — Надежда Викторовна подперла щеку ладошкой и на ее лице стала таять пугавшая меня усмешка. — Пистолет совсем крохотный оказался, за голенищем немец его прятал. А наши ребята три дня не спали, у двоих — обморожение, еще двух ночью пули посекли во время слепого пулеметного обстрела. Как выползли с той стороны — один бог знает. Они, кстати говоря, еще раз немцу жизнь спасли, потому что после выстрела в Аню его своими телами прикрыли. Досталось им не слабо, ведь легкораненных вокруг довольно много было. Если бы до немца добрались — на куски его порвали.
— Хорошие разведчики, — улыбнулся «Майор». — Сразу видно, что цену «языку» знают.
На его замечание никто не отреагировал.
Надежда Викторовна немного помолчала, а потом вдруг улыбнулась чистой и светлой улыбкой:
— Знаете, я не удивлюсь, если узнаю, что Хеске, например, захотел, чтобы Жанна после победы всеми нашими войсками в Германии командовала. Не Сталин, а именно она. Мог он такое придумать, честное слово, мог!.. — во взгляде Надежды Викторовны вдруг появилось что-то по-детски озорное. — Вот я бы такое ни за что не придумала, не смогла бы!..
— Не смогли бы, потому что вы — не сумасшедшая, как тот фриц, — сказал кто-то.
— Нет, нет! — вмешался «Майор». — Дело не в сумасшествии того немца. Хеске сказал бы, что, если вы силу и правду рядом поставили, то именно так честнее было бы…
— В каком смысле честнее?
«Майор» пожал плечами. Он выпустил в стол струйку густого дыма, поднял глаза и осмотрел сидящих за столом:
— Честнее, потому что не умещается все это вот тут!.. —
