— Что вы имеете в виду под крупной суммой?
— Сто тысяч марок.
«Herrgott!» — воскликнула она. — «Я никогда не думала ни о чём подобном!»
— Не так легко тратить большие суммы, не привлекая внимания. Вы используете деньги сами, или передаёте их другим?
— В основном передаю другим.
— А эти другие не будут любопытствовать, откуда вы их взяли?
— Конечно, но они понимают, что им нельзя спрашивать.
— Они, несомненно, помнят, что вы меня знаете. А не подумают ли они обо мне, как о возможном источнике?
— Нет, они читали о вас в нацистской прессе. Они скорее подумают о семье Робинов.
— Сколько денег вы можете эффективно использовать в настоящее время?
— Я не ожидала такого вопроса. Два или три тысячи марок за раз, я думаю.
— И как часто?
— Мы могли бы их тратить каждый месяц, если бы они у нас были.
«Ладно», — сказал он, — «вот кое-что для начала». Он достал из кармана пакет с несколькими тысячами марок и сунул ей в руку. «Не сделайте ошибку, и не тратьте всё сразу», — предупредил он. — «Трата денег бросается в глаза, и чем больше сумма, тем больше риска. Я не хотел бы стать причиной глотка содержимого из этого флакона».
XI
В течение полутора лет, пока Ланни Бэдд вёл двойную жизнь, его беспокоила мысль, что о нём думают его друзья в Берлине. Тут уж ничего не попишешь. Но он хотел сделать исключение для этого одного товарища. «Послушайте, Труди», — сказал он. — «Пройдёт вероятно много времени прежде, чем я увижу вас опять, и есть вещи, которые я хочу, чтобы вы ясно поняли».
Он вернул ее в прошлое на тринадцать лет назад, в первые дни нацистского движения, когда Курт Мейснер представил его сыну главного лесничего Штубендорфа, молодому энтузиасту, который стал загружать его нацистской литературой, а позже взял его на встречу с Гитлером. Год назад он взял его во второй раз. Труди сказала, она читала об этом визите в газетах. Все товарищи знали о нем.
«Конечно, они предполагают, что я ренегат», — отметил он.
«Они не знают, что и думать», — ответила она. — «Они знают, что вы спасли Фредди Робина».
— Пусть они остаются в неведении. Вы знаете, как я делаю свои деньги. Для этого я должен встречаться с лицами у власти. В Мюнхене я привёз одну из картин Дэтаза Гитлеру. Этот факт принёс мне целое состояние, которое я выручил от продаж, а также от возможности ходить туда, куда мне вздумается, и встречать нужных людей в Германии. Это мир, в котором мы живем. Все, что я хочу, это быть уверенным, что вы это понимаете, и что независимо от того, что я делаю, вы не будете сомневаться в моей честности.
— Я обещаю это, Ланни.
— В процессе моей деятельности, чтобы помочь семье Робинов, я удостоился чести личного знакомства с генералом Герингом. Я, оказалось, ему понравился, я восхищался его удалью, а он находил удовольствие в её демонстрации. Это может стать полезным когда-нибудь.
— Это звучит совершенно фантастически, Ланни.
— В каждой революции и в каждой войне бывают люди, играющие двойную роль и имеющие дело с обеими сторонами. Мне это не нравится, но я начинаю понимать, какие возможности это даёт. Мой отец начинает производство самолетов, и он ожидает помощи от меня. Я в свою очередь могу оправдать себя, используя его в своих целях. Я не хочу говорить больше об этом, но хочу быть уверенным, что ни при каких обстоятельствах, вы не упомяните о вашей связи со мной или о том, какую роль я играю.
— Я умру прежде, чем я это сделаю, Ланни.
— У меня есть идея, которая может оказаться стоящей и о которой я хотел посоветоваться с вами. Вы знаете, что жирный генерал захватил дворец моих еврейских друзей, и среди награбленного были прекрасные картины. Случилось, что Золтан Кертежи и я выбирали почти все эти картины. На них можно легко найти покупателя в Америке. Это могло бы принести несколько миллионов долларов, а комиссия составит десять процентов. Это является одним из способов, с помощью которых я мог бы получить крупные суммы денег для вас. И мне будет приятно уговорить старомодного тевтонского барона-разбойника вложить деньги в его собственную погибель.
«Knorke!»[36] — воскликнула женщина.
— Есть один недостаток этого плана, Геринг получит девять марок на каждую марку, которую получу я. Таким образом, я помогу нацистам гораздо больше, чем нанесу им ущерб. Ведь он может использовать эти деньги, чтобы купить самолеты моего отца?
Труди долго думала, прежде чем ответить. — «Он купит самолеты на деньги немецкого народа, никогда на свои собственные. Для себя он строит грандиозное поместье на полуострове Северного моря. Он жадная свинья, и я не верю, что он даст хоть пфенниг правительству, он заберёт себе всё, что сможет».
— Тогда ему можно предложить продать картины?
— Если он захочет продать их, он может сделать это и без вашей помощи, разве это не так?
— Да, без сомнения.
— Ну, тогда, пусть тратят всё, что ему заблагорассудится для своего собственного удовольствия, а мы будем использовать нашу долю, чтобы рассказать немцам, как живут их лживые лидеры.
«ОК», — сказал американец. Эту фразу понимают все, кто смотрит фильмы. — «Я, возможно, буду иметь честь посетить это поместье, которое он назвал Каринхалл в честь своей покойной жены. Если мне удастся стать его советником по искусству, я явлюсь на нашу встречу в ближайшие несколько дней с пером на шляпе!»
«С не слишком большим пером!» — сказала озабоченная женщина вне закона.
Глава шестая. На вершине мира
I
Исполненный сознания долга Ланни отправился на Салон, а затем, возвратившись в отель, сообщил жене, что нашёл нового художника, который произвел на него большое впечатление. Она со своей стороны была полна новостей о делах важных личностей в Берлине, причём много скандальных. Их повторение не расценивалось как анти-нацистская деятельность, в любой столице мира делалось то же самое. Человеческая природа во всем мире была одинаковой, только она становилась хуже дальше к востоку. Теперь появились тревожные симптомы, что восток, казалось, стал двигаться на запад. Ланни озвучил свой план: «Ко мне пришла блестящая мысль: все те картины, которые Геринг забрал у Йоханнеса, вероятно, не представляют для него интереса, и может быть он захочет их продать».
«Ты думаешь, что он поручит это тебе?» — воскликнула жена. Она поняла, что это может убрать источник её огорчений на долгое время.
— Попытка не пытка. Я думаю вызвать Фуртвэнглера.
«Но не говори ему, что задумал», — осторожно сказала жена.
Он вызвал официальную резиденцию министра-Президента Пруссии, и обнаружил у телефона молодого штабного офицера. Он и Ланни всегда превосходили друг друга в вежливости, почти как два японца, и теперь продолжили свои любезности по телефону. Обер-лейтенант сказал, что он читал о прибытии Ланни и собирался звонить ему. Ланни сказал: «Я вас опередил». Он спросил о семье офицера и о его здоровье, и о самочувствии Его превосходительства министр-Президента генерала. У него был полный список титулов, но четырех было достаточно для обычного разговора. Фуртвэнглер ответил: «Er sitzt auf der Spitze der Welt[37]» и добавил: «Я считаю, что это по-американски». Ланни догадался, что это был еще один случай влияния кино.
«Если вы свободны в этот вечер, почему нам не поужинать вместе?» — спросил тонкий интриган. — «Приведите жену, если вы думаете, что ей будет интересно».
Ирма была в откровенном утонченном наряде, Ланни во фраке. Штабной офицер появился в своей черно серебристой парадной форме с белым черепом и костями, а его высокая и угловатая деревенская жена в платье с вырезом, которое демонстрировало плечевые кости спереди и сзади. Хороший кутюрье не позволил бы ей сделать такое декольте, но она была дочерью производителя сыра из Померании и еще не осознала своего места в die Grosse Welt[38]. В Пруссии жены должны платить за своих мужей, а затем в течение большей части жизни они остаются дома и посвящают себя трём К, которые переводятся, как кухня, дети, церковь.
II
В этом большом и элегантном обеденном зале отеля с услужливыми официантами, разносящими с поклонами дымящиеся блюда, Ирма представила отредактированную версию беседы с княгиней Доннерштайн, в то время как Ланни, вскользь упомянувший свою близость с французскими финансистами, рассказал о своей жизни по соседству с английским замком и неофициальном общении с сотрудниками министерства иностранных дел. Когда четверо оказались одни в гостиной апартаментов Бэддов, а обе дамы уселись в углу и говорили о дамских делах, Ланни рассуждал об угрозе французской внешней политики и ненадежности французских политических карьеристов.
