Не ожидая уже более египтян, своих постоянных покровителей, защитники обратились к тогдашнему герою Балаку. Эмир в это время осаждал крепость Манбиж около Алеппо, в которой поднял восстание один из вассалов Балака. Когда он узнал, что его зовут жители Тира, он, как рассказывает Камаледдин, немедленно решил поручить дальнейшую осаду одному из ближайших помощников, а самому идти на выручку Тира. 6 мая 1124 года, прежде чем отправиться в путь, он совершил последнюю инспекцию.
Со шлемом на голове и со щитом в руке, — продолжает хронист Алеппо, — Балак приблизился к крепости Манбиж, чтобы выбрать место для установки мангонел. Когда он отдавал распоряжения, стрела, вылетевшая из-за крепостного вала, попала ему под левую ключицу. Он сам выдернул стрелу и, презрительно сплюнув, сказал: «Это смертельный удар для всех мусульман!» После этого он умер.
Он был прав. Как только известие о его смерти достигло Тира, жители утратили мужество и уже не могли думать ни о чём ином, кроме переговоров об условиях капитуляции. «7 июля 1124 года, — рассказывает Ибн аль-Каланиси, — они прошли между двумя рядами солдат, и франки их не тронули. Все военные и гражданские лица покинули город, в нём остались только немощные. Часть изгнанников направилась в Дамаск, остальные рассеялись по стране». Кровавой бойни удалось избежать, и тем не менее достойная восхищения оборона Тира окончилась позорно.
Не только жители Тира пострадали вследствие гибели Балака. В Алеппо власть досталась Тимурташу, сыну Ильгази, молодому человеку девятнадцати лет, «единственным занятием которого, — по словам Ибн аль-Асира, — были развлечения, и который решил покинуть Алеппо и вернуться в свой родной город Мардин, ибо он полагал, что в Сирии слишком много воюют с франками». Мало того, что он покинул свою столицу: этот неспособный Тимурташ поспешил отпустить короля Иерусалима за 20 тыс. динаров. Он надел на него почётные одежды: на голову — золотой убор, на ноги — расписные сапоги и вернул ему лошадь, которую отнял у короля пленивший его Балак. Вне сомнения, это было по-княжески, но совершенно безответственно, ибо через несколько недель после своего освобождения Бодуэн II прибыл к Алеппо с твёрдым намерением захватить город.
Защита города была полностью возложена на Ибн аль-Кашаба, в распоряжении которого было только несколько сотен вооружённых людей. Кади, видя вокруг города тысячи нападающих, направил депешу сыну Ильгази. Гонец, с угрозой для жизни, прошёл ночью через вражеские линии. Прибыв в Мардиш, он явился в диван эмира и настойчиво стал умолять его не бросать Алеппо. Но Тимурташ, столь же бесстыдный, как и трусливый, приказал бросить надоевшего посланника в тюрьму.
Тогда Ибн аль-Кашаб обратился к другому спасителю по имени аль-Борсоки, старому турецкому военачальнику, который был только что назначен наместником Мосула. Аль-Борсоки, известный своей справедливостью и религиозным рвением, а также политической смёткой и стремлением к власти, с готовностью принял приглашение кади и немедля отправился в путь. Его появление перед осаждённым городом в январе 1125 года застало франков врасплох; они бежали, бросив свои шатры. Ибн аль-Кашаб поспешил выйти навстречу аль-Борсоки, чтобы побудить его начать преследование франков, но эмир устал после долгого нахождения в седле и к тому же торопился посетить свои новые владения. Как и Ильгази за пять лет до этого, он не отважился развить своё преимущество и дал врагу время опомниться. Однако его вмешательство приобрело важное значение, после того как союз, заключённый между Алеппо и Мосулом в 1125 году, дал начало новому сильному государству, которое вскоре смогло дать успешный отпор заносчивости франков.
Ввиду своего упорства и удивительной прозорливости Ибн аль-Кашаб, как мы видели, не только спас свой город от оккупации, но и более других способствовал приходу великих руководителей джихада. Правда, сам кади не дождался их появления. Однажды летом 1125 года, когда кади вышел из большой мечети Алеппо после полдневной молитвы, к нему подбежал человек в одежде аскета и вонзил ему в грудь кинжал. Это была месть ассасинов. Ибн аль-Кашаб был самым ярым противником этой секты, он пролил реки крови её адептов и никогда не сожалел об этом. И он, конечно, хорошо знал, что рано или поздно заплатит за это своей жизнью. На протяжении трети века никому из врагов ассасинов не удалось ускользнуть от них.
Эта секта была основана в 1090 году высокообразованным человеком, не чуждым поэзии и питавшим большой интерес к последним достижениям науки. Гассан ас-Саббах родился в 1048 году в городе Райи, совсем близко от места, где через несколько десятков лет был заложен замок Тегеран. В самом ли деле был он, как гласит легенда, неразлучным другом молодости поэта Омара аль-Хайяма и также, как тот, увлекался математикой и астрономией? Это доподлинно неизвестно. Зато мы точно знаем обстоятельства, побудившие этого талантливого человека посвятить свою жизнь созданию его секты.
В то время, когда Гассан родился, учение шиитов, сторонником которого он стал, было господствующим в мусульманской Азии. Сирия принадлежала Фатимидам Египта, а другая шиитская династия правила в Персии и диктовала свои законы аббасидскому калифу в Багдаде. Но в молодые годы Гассана ситуация полностью изменилась. Весь регион захватили сельджуки, защитники ортодоксии суннитов. Ещё недавно превалировавший шиизм теперь оказался доктриной, которую едва терпели, а нередко и преследовали.
Гассан, воспитанный религиозными персами, восстал против унижения. В 1071 году он решил поселиться в Египте, последнем бастионе шиитов. Но то, что открылось ему на берегах Нила, не очень то его обрадовало. Старый фатимидский калиф аль-Мустансир оказался ещё большей марионеткой, чем его аббасидский соперник. Он даже не осмеливался выходить из своего дворца без разрешения армянского визиря Бадра аль-Джамали, отца и предшественника аль-Афдала. Гассан нашёл в Каире немало фундаменталистов, разделявших его опасения и желавших, как и он, реформировать шиитский калифат и отомстить сельджукам.
Вскоре оформилось и соответствующее движение, возглавляемое Низаром, старшим сыном калифа. Смелый и благочестивый, наследник Фатимидов не имел никакого желания предаваться дворцовым усладам и оставаться куклой в руках визиря. После смерти своего престарелого отца — а этого оставалось ждать недолго — он должен был вступить в права наследования и с помощью Гассана и его друзей обеспечить новый золотой век шиитов. Был разработан тщательный план, главным творцом которого являлся Гассан. Этот воинствующий перс должен был внедриться в самое сердце сельджукской империи и подготовить почву для завоеваний Низара, которые тот должен был начать сразу после прихода к власти.
Успехи Гассана превзошли все ожидания, но достигнуты они были средствами весьма далёкими от представлений добродетельного Низара. В 1090 году Гассан, в результате неожиданного нападения, овладел крепостью Аламут, «Орлиное гнездо», находившейся на склоне горного хребта, включающего Эльбрус, в практически недосягаемом районе около Каспийского моря. Располагая столь несокрушимым оплотом, Гассан стал создавать религиозно-политическую организацию, эффективность и дисциплина которой остаются непревзойдёнными в мировой истории.
Адепты делились по степени обученности, надёжности и смелости, но все они были послушниками великого мастера. Они проходили интенсивные курсы идеологической обработки и физической тренировки. Излюбленным средством устрашения врага для Гассана было убийство. Членов секты посылали в одиночку или реже небольшими группами, вдвоём или втроём, с задачей убить указанное лицо. Они, как правило, прикидывались торговцами или монахами-аскетами, приходили в город, где должно было совершиться преступление, знакомились с обстановкой, с привычками жертвы и потом, подготовив план, наносили удар. Но, если приготовления происходили в большом секрете, то осуществление убийства должно было непременно происходить публично, при как можно большем скоплении людей. Вот почему местом убийства обычно становилась мечеть, а предпочтительным временем — полдень в пятницу. Убийство не было для Гассана лишь средством избавиться от противника; прежде всего это был двойной урок: с одной стороны — кара, постигшая убитого, а с другой стороны — героический подвиг исполнителя, члена секты. Это деяние называлось «fedai», «самоубийство по приказу», ибо таких исполнителей почти всегда убивали на месте.
Полное безразличие, с которым члены секты позволяли себя убивать, внушало современникам мысль, что убийц предварительно опьянили гашишем. Их стали поэтому называть «гашишьюн» или «гашишин», это слово потом превратилось в «ассасин» и скоро стало привычным во многих языках. Хотя эта гипотеза правдоподобна, во всём, что касается секты ассасинов, трудно отличить легенду от реальности. В самом ли деле Гассан потчевал своих послушников наркотиками, чтобы создать у них временное ощущение нахождения в раю и таким образом вдохновить их на мученичество? Или он просто приучал их к определённым наркотиками, чтобы постоянно держать их в своей власти? Или давал им какой-то напиток, вызывающий эйфорию, чтобы они не пали духом в момент совершения убийства? Или он скорее полагался на их слепую веру? Каков бы ни был ответ, любая их этих гипотез отдаёт должное исключительному организационному таланту Гассана.
