Ознакомительная версия.
— Обыскивайте, — сказал Кудеяр, — но этого письма я не покажу вам; я отдам его самому хану, и никому больше, и вы не смеете взять его у меня.
Телохранители, обыскав Кудеяра, увидели на нем крест и сообщили Атталыку, что приехавший — какой-то гяур.
Кудеяра ввели во двор. Атталык вышел из дворца и с недоверием оглядывал Кудеяра с ног до головы.
— Кто ты? Зачем? На что тебе нужно видеть светлейшего хана? — спрашивал Атталык.
— Кто я таков и зачем приехал — не скажу ни тебе, ни визирю, а скажу одному хану. Идет дело о здравии вашего великого повелителя. Если ты меня не отправишь к хану, то будешь изменник. Тотчас дай мне свежую лошадь и провожатого довести меня до того места, где находится теперь ваш государь. Коли не веришь, боишься меня безоружного, вели заковать меня, это все равно — мне нужно видеть хана, и я тебе еще раз говорю: если ты меня не допустишь тотчас до хана, тебе худо будет.
Атталык велел дать Кудеяру свежую лошадь и нарядил десять человек провожатых, а провожавшего его до Бакчисарая табунщика задержал в ханской столице по требованию Кудеяра.
Кудеяру пришлось проехать верст пятьдесят; утром рано он был уже в ставке хана.
На берегу Альмы раскинуто множество шатров: один другого пестрее, один другого выше, а всех выше, обширнее, наряднее — шатер Девлет-Гирея: он весь из шелковой ткани, на нем ханское знамя с изображением луны.
За шатрами вельмож улицами расположены холщовые шатры разных купцов, продающих товары, преимущественно съестное. Куда хан поедет со своим двором, туда за ним едут купцы, появляется город, торговый, шумный; потом, с переходом хана, исчезает и появляется в другом месте; и так на Крымском полуострове появляются и исчезают шатерные города, пока, наконец, хан не изволит воротиться в Бакчисарай или не пойдет со своими ордами либо на москвитинов, либо на ляхов.
Накануне этого дня хан тешился охотою; вечером после охоты он пировал с вельможами, а ночь проводил с одною из своих жен.
Еще хан покоится сном, а Кудеяр настойчиво требует, чтобы его допустили к хану. Капуджи-баши, хранитель дверей ханского шатра, говорит ему: "Нельзя будить хана", а Кудеяр стоит на своем: "Если не разбудите, хан разгневается; дело очень важное!"
Капуджи-баши сообщил об этом евнуху; евнух пожимал плечами, разводил руками и вопросительно смотрел на Кудеяра, а Кудеяр говорил:
— Тотчас разбудите хана, дело важное!
Ханский шатер разделялся на три покоя. Первый покой — обширная столовая, где хан пирует; второй — диванная, где хан толкует о делах с мурзами; третий — спальня.
Евнух вошел в спальню, разбудил хана и увел красавицу задним ходом в гаремный шатер, находившийся рядом с ханским. Хан омылся розовой водой, обулся в шитые жемчугом сапоги, надел халат, перепоясался саблею, накрыл голову бараньей шапкой с брильянтовым пером, расчесал клочковатую, окрашенную бороду, прочитал наскоро намаз и вошел в столовую.
— Приведите его сюда, — сказал хан.
Кудеяр вошел в столовую, поклонился до земли и произнес:
— Светлейший хан, могущественный повелитель! Лиходеи хотят тебя извести и на твой престол возвести Тохтамыш-Гирея. Вот письмо его.
Девлет-Гирей устремил свои выпуклые глаза на письмо. Морщины внимания покрыли его лоб и к концу чтения заменились выражением свирепой злобы.
— Это письмо к Алай-Казы, — сказал хан. — Еще кто с ним против меня?
— Мурзы Акмамбет, Алтын-Ягазы; за этих я ручаюсь, что они изменники; но у них есть соумышленники, как я слышал, другие твои мурзы.
— Сам кто ты? — спросил хан.
— Бедный русский невольник, — сказал Кудеяр.
— Вижу, — сказал хан, — что ты мне доносишь правду; письмо ясно это доказывает. Сам Бог тебя послал. С этих пор волею нашею ты уже не невольник, а мой первый друг, мой избавитель. Как тебя зовут?
— Юрий Кудеяр.
— Как и где ты попал в неволю?
— Я, — сказал Кудеяр, — послан был царским воеводою для разговора в турецкую крепость на Днепр, а меня турки не по правде схватили, много лет мучили в тюрьме, а потом продали твоему мурзе Акмамбету.
— Ты страдал тяжело, — сказал хан, — но будешь награжден щедро. Все суета, все прах перед добродетелью, а ты добродетелен.
Хан приказал созвать всех мурз, бывших в стане, глянул на них сурово и сказал:
— Кто из вас мне друг и слуга, кто мне враг? Есть между вами тайные злодеи: они раболепствуют предо мною, ползают как змеи и тайно приготовляют мне яд. Но и вы, которые хвалитесь своею преданностью, отчего из вас никто не уведал о лихом умысле против меня, не поспешил отстранить от меня тайно заостренного кинжала? Не вы меня спасли, а этот иноплеменник, иноверец, несчастный невольник! Он мне более друг, чем все вы. Кланяйтесь ему, благодарите его. Величайте его — он спаситель вашего государя! Дам ему лучшие одежды из моих нарядов, повешу ему на шею толстую цепь чистого золота, чтобы она заменила ему те кандалы, в которых он мучился многие годы; он будет есть и пить так, как ест и пьет спасенный им государь. Дам ему слуг, жен, награжу его деньгами, поместьями, всем, чего он захочет. Девлет-Гирей умеет награждать за спасение своей жизни.
— Великий государь, светлейший хан, — сказал Кудеяр, — благодарю Бога, что повелел мне послужить тебе. То не мое дело, а божие. Если же милость твоя будет, отпусти меня в мою сторону; там у меня жена, дом свой.
— Слышите, как он умен, — сказал хан, — не себе он приписывает доброе дело, а Богу. Улем, сведущий в законе, не мог сказать ничего мудрее. Все исполню, мой первый друг, чего ты пожелаешь, но теперь мы поедем в Бакчисарай. Вы, мурзы, произнесете праведный суд над виновными, а ты, Кудеяр, поможешь нам обличить злодеев; окончится суд, и тогда, если захочешь, уедешь, осыпанный по достоинству нашими милостями, а до того времени, прошу тебя, оставайся у нас, будешь жить в моем дворце, в чести, довольстве и славе!
И во сне не виделось Кудеяру такой роскоши, в какой он очутился. Недавно еще кандалы разъедали ему ноги; теперь его обули в сафьянные сапоги, расшитые золотом, в которые входили широкие штаны из толстой шелковой ткани; к черному кожаному поясу прицеплена была, на серебряной цепи, сабля в серебряных ножнах, с золотым ефесом, в котором блистал дорогой изумруд; вместо прежней рубахи из верблюжьего сукна его плечи покрывал темно-красный шелковый халат с висячими золотыми пуговицами; мускулистую шею казака украшала золотая цепь, сделанная в виде жгута, а его голову прикрывала черная баранья шапка с золотым пером. Кудеяра поместили в трех покоях ханского дворца; стены их были обвешаны, а пол устлан персидскими коврами; вдоль стен стояли низенькие диваны, обитые красным тисненым сафьяном; разноцветные стекла, вставленные в полукруглые оконные рамы, разливали мягкий, приятный полусвет; прямо из покоев был выход в сад; там счастливец, наевшись вкусной баранины и запивши ее кипрским вином, мог предаваться восточной лени под шум водомета, обсаженного чинарами. Двое невольников приставлены были служить ему, а две красивые невольницы-черкешенки обязаны были по его требованию разделять с ним по очереди ложе. Несколько раз хан удостоивал его приглашением к своему столу и брал с собой на охоту, где Кудеяр изумлял Девлет-Гирея своею силою и ловкостью. Придворные, из угождения к хану, должны были оказывать ему почести и внимание, но у многих начала гнездиться зависть и досада: одни опасались, как бы этот гяур не вздумал принять мусульманство и не сделался всемогущим любимцем при дворе: другие, в своем мусульманском фанатизме, оскорблялись тем, что неверный пользуется почетом наравне с правоверными.
Предусмотрительный Девлет-Гирей, еще не уезжая с Альмы в Бакчисарай, догадался, что враги его, почуявши об открытии их замыслов, поспешат убраться в Московское государство. Хан отправил своего селердарь-агу с двумя отрядами молодцов своей гвардии, называемых игитами, к Перекопу: одному отряду велел стать на перешейке, никого не пускать из Крыма без расспроса, поймать виновных мурз, если они явятся, и отправить их в Бакчисарай; другому отряду велено ехать к Арабатской стрелке, чтоб и чрез нее не могли ускользнуть преступники. Девлет-Гирей не ошибся.
Утром, после той ночи, когда убежал Кудеяр, раньше проснулся невольник персиянин, увидал побитых лошадей, пришел в ужас, ожидал от разъяренного господина всяких истязаний и, не сказавши никому о виденном, дал тягу, в страхе, не размышляя, удастся ли ему скрыться. Проснулся за ним другой невольник, грузин, и, заметивши, что двоих товарищей нет, полагал, что они убежали вместе, и пустился бежать сам, рассчитывая, что если ему удастся их догнать, то они поневоле возьмут его к себе в товарищи, а если не удастся, то он скажет, что бежал ловить беглецов. Осталось еще двое невольников: что бы они делали, если б проснулись, не знаем, но раньше их проснулся Алай-Казы; тотчас осведомился о своем халате, как самой драгоценной вещи, и, не нашедши его подле себя, поднял тревогу. Пробудились его товарищи, сначала вопили и кричали без памяти, а потом, пришедши в себя, стали помышлять, что им делать. Так как убежавшие невольники не стащили ничего, кроме халата, в котором было письмо, то явным казалось, что похищение учинено было с целью открыть заговор против хана. Зачинщиком зла мурзы считали не Кудеяра, а персиянина; оставшиеся невольники отправились искать лошадей для своих господ, а мурзы стали советоваться о своем спасении. Алай-Казы и Алтын-Ягазы решились бежать в Московское государство степью, но Акмамбет предпочел лучше скрыться в Кафе, надеясь на расположение турецкого губернатора, и потом уже, если нужным окажется, пробраться морем в Московское государство. Затем все положили остаться на месте и дождаться, пока невольники приведут им наемных лошадей, чтоб ехать каждому к себе и собираться в далекий путь.
Ознакомительная версия.
