— Возмутительно, — рассердилась мама. — Я так и знала, что-нибудь в этом роде здесь обязательно случится. В таком-то месте!
Оказалось, что у Гретель и Бруно завелись вши. Голову Гретель обработали специальным шампунем, невероятно вонючим, но это не улучшило ей настроения — запершись в спальне, она прорыдала несколько часов кряду.
Волосы Бруно тоже помыли шампунем, но потом папа заявил, что разумнее всего вернуться к истокам, и взял в руки бритву, чтобы обрить Бруно под ноль. Тут и Бруно расплакался. Бритье не отняло много времени. Бруно с горечью наблюдал, как его волосы плавно падают с головы на пол, к его ногам, но папа без устали твердил, что так надо.
После бритья Бруно глянул в зеркало в ванной и страшно расстроился: лысая голова выглядела полным уродством, а глаза теперь казались слишком большими. Бруно едва не испугался своего отражения.
— Не переживай, успокоил его папа. — Волосы отрастут. Через месяцок будешь опять лохматый.
— Это все из-за грязи, — вставила мама. — Если бы кое-кто понял наконец, как дурно сказывается на всех нас подобное окружение.
Глядя на себя в зеркало, Бруно не мог не заметить, что стал очень похож на Шмуэля, и подумал, что у людей за оградой, наверное, тоже были вши и поэтому их всех обрили наголо.
Когда на следующий день Бруно встретился со Шмуэлем, тот, завидев Бруно, принялся смеяться, что не добавило Бруно уверенности в себе, нехватку которой он теперь остро ощущал.
— Я теперь вылитый ты, — скорбно произнес он, будто речь шла о великом несчастье.
— Только толще, — уточнил Шмуэль.
Глава семнадцатая
Мама добивается своего
В Аж-Выси маме совсем разонравилось, она все время пребывала в дурном расположении духа, и Бруно отлично понимал, что с ней творится. В конце концов, когда он только приехал сюда, его возмущению не было предела, потому что, во-первых, это место совершенно не походило на родной дом, а во-вторых, ему сильно не хватало трех его верных друзей на всю жизнь. Но со временем для него многое изменилось — в основном благодаря Шмуэлю, который стал для Бруно важнее, чем его берлинские друзья, Карл, Мартин и Даниэль. Но мама не обзавелась своим Шмуэлем. Ей не с кем было поговорить, а единственного человека, с кем она подружилась, лейтенанта Котлера, перевели служить в другое место.
Бруно не был одним из тех мальчиков, которых хлебом не корми, только дай подслушивать, стоя под дверью или засунув голову в дымоход. Но однажды, проходя мимо папиного кабинета, где мама с папой вели очередную беседу, он не мог не услышать, о чем они говорят, — больно уж громко звучали голоса.
— Это отвратительно, — сказала мама. — Просто отвратительно. У меня больше сил нет все это терпеть.
— У нас нет иного выхода, — возразил папа. — Перед нами поставлена задача…
— Нет, — перебила мама. — Задача поставлена перед тобой. Мы тут ни при чем. Оставайся, если хочешь.
— Но что подумают люди, если я позволю тебе и детям вернуться в Берлин без меня? Не поставят ли они под сомнение мою преданность делу?
— Делу? — вскричала мама. — И это ты называешь делом?
Дальше Бруно уже не слушал: голоса звучали все ближе и ближе к двери кабинета, и возникла опасность, что мама может внезапно выскочить из кабинета в поисках лечебного ликера, поэтому Бруно побежал к себе наверх. Впрочем, он услыхал достаточно, чтобы сообразить: весьма вероятно, очень скоро он вернется в Берлин. К собственному удивлению, он не знал, радоваться этому или огорчаться.
Отчасти он до сих пор скучал по берлинской жизни, но за год там многое изменилось. Карл и два других лучших друга Бруно, чьих имен он не мог припомнить, возможно, давно про него забыли. Бабушка умерла, а от дедушки не было почти никаких известий, разве что папа однажды обронил: «Мой отец впал в маразм».
Опять же, Бруно успел привыкнуть к Аж-Выси: герр Лицт его не допекал; с Марией он ладил куда лучше, чем в Берлине; Гретель все еще переходила в другой возраст и старалась не сталкиваться с братом (кроме того, она уже не была таким же безнадежным случаем, как раньше), а ежедневные беседы со Шмуэлем наполняли его счастьем.
Словом, Бруно не знал, что и думать о переезде в Берлин, и решил: будь что будет — как бы родители ни поступили, он жаловаться не станет.
Шли недели, но ничего не менялось, жизнь текла по заведенному порядку. Папа большую часть времени проводил у в кабинете или за оградой. Мама словно затаилась; она все чаще укладывалась спать днем, и порою даже не после обеда, но и до, и это вызвало у Бруно беспокойство: уж не заболела ли она? Разве здоровому человеку нужно столько лечебного ликера? Гретель сидела в своей комнате, рассматривая карты, которые она налепила на стены, и часами изучая газеты, прежде чем передвинуть булавки на миллиметр-два. (За эту возню с картами герр Лицт особо хвалил сестру.)
Что до Бруно, он слушался старших, никому не доставлял хлопот и с наслаждением думал про себя: как хорошо, что у него есть тайный друг, о котором никто не знает.
Но в один прекрасный день отец вызвал Бруно и Гретель в кабинет, чтобы сообщить о грядущих переменах.
— Садитесь, дети, — он указал на два просторных кожаных кресла, к которым прежде им запрещалось даже близко подходить из-за их «вечно грязных лап». Сам отец устроился за письменным столом. — Мы с мамой пришли к выводу, что пора кое-что изменить, — продолжал он с некоторой грустью в голосе. — Скажите-ка, вам нравится здесь?
— Разумеется, папа, — ответила Гретель.
— Конечно, папа, — ответил Бруно.
— И вы совсем не скучаете по Берлину? — Дети молча переглядывались, никому не хотелось высказываться первым.
— Знаешь, я ужасно скучаю, — не выдержала Гретель. — Мне очень не хватает друзей.
Бруно улыбнулся, вспомнив о своей тайне.
— Друзья, — кивнул отец. — Да, я часто думал об этом. Наверное, порою вы чувствуете себя одиноко здесь.
— Очень одиноко, — не колеблясь, подтвердила Гретель.
— А ты, Бруно, — отец перевел взгляд на сына, — ты скучаешь по друзьям?
— Ну да, — сдержанно ответил Бруно. — Но мне кажется, что куда бы я ни поехал, я всегда буду скучать по людям, которых оставил.
Это был скрытый намек на Шмуэля, однако выразиться яснее Бруно поостерегся.
— Но ты бы хотел вернуться в Берлин? — спросил отец. — Если представится возможность?
— Вместе со всеми?
Папа протяжно вздохнул.
— С мамой и Гретель. Вернуться в наш старый берлинский дом. Хотел бы?
Бруно сдвинул брови.
— В общем, да, но только если ты поедешь с нами. — И это было чистой правдой.
— Значит, ты предпочел бы остаться здесь, со мной?
— Я бы предпочел, чтобы мы все были вместе, — заявил Бруно, нехотя включая в этот список и Гретель. — В Берлине или Аж-Выси, все равно.
— Бруно! — раздраженно воскликнула Гретель, и он не понял, то ли она разозлилась, оттого что он рушит их планы вернуться в Берлин, то ли оттого, что упорно продолжает неверно (как она считает) произносить название их дома.
— Видишь ли, в данный момент это скорее всего невозможно, — сказал папа. — Боюсь, Фурор пока не намерен освобождать меня от командования этим объектом. Однако мама полагает, что сейчас самое удобное время вам троим вернуться в Берлин, привести в порядок дом, и если задуматься… — Он умолк на секунду и посмотрел в окно, откуда открывался вид на ограду и лагерь за ней. — И если задуматься, то, возможно, она права. Наверное, это не самое подходящее место для детей.
— Тут сотни детей. — Это был тот нечастый случай, когда Бруно брякнул не подумав. — Только они по другую сторону ограды.
Наступила тишина, но не обыкновенная тишина, когда людям просто нечего сказать. Эта тишина была какая-то очень шумная. Отец и Гретель сверлили глазами Бруно, он же растерянно моргал.
— Что значит — сотни детей за оградой? — спросил отец. — Что тебе известно о том, что там происходит?
Бруно замялся. Вряд ли стоит рассказывать слишком много — как бы не попасть в беду.
— Я вижу их из окна моей комнаты, — вывернулся он. — Они, конечно, очень далеко, но, похоже, их там многие сотни. И все в полосатых пижамах.
— В полосатых пижамах, да, — озабоченным тоном подхватил отец. — И ты наблюдаешь за ними, верно?
— Ну, я их вижу, — уклончиво ответил Бруно. — Но ведь это не то же самое, что наблюдать.
— Отлично, Бруно, — улыбнулся отец. — Ты прав, это не то же самое.
Он опять погрузился в свои мысли, а затем энергично тряхнул головой, словно наконец принял решение.
— Нет, она права. — Отец говорил вслух, но не смотрел ни на Гретель, ни на Бруно. — Она абсолютно права. Вы пробыли здесь достаточно долго. Пора вам возвращаться домой.
Вот так все и закончилось. В Берлин послали наказ прибрать дом, вымыть окна, отполировать перила, отгладить простыни, застелить кровати, и папа объявил маме, Гретель и Бруно, что в течение недели они уедут.
