– Прошу тебя, не уходи, – взмолилась девушка, словно Джахан был ее возлюбленным, разбившим ей сердце.
Слова эти прозвучали так неожиданно и так искренне, что Джахан окончательно растерялся. Не придумав ничего лучше, он пустился прочь, чуть ли не бегом. Женщина следовала за ним, шелест ее платья напоминал звук, который производят голуби, когда чистят свои перья. Джахан упорно смотрел вперед, словно в темноте перед ним смутно маячил какой-то загадочный образ, который необходимо было разглядеть. Было уже поздно, и он понимал, что может навлечь на себя неприятности, разгуливая по лагерю в обществе проститутки. Оставалось одно: вернуться в свой шатер. Джахан надеялся, что девушка отстанет, но она неотступно следовала за ним по пятам.
У конюхов, его соседей по шатру, просто глаза на лоб полезли от удивления.
– Кого это ты нам привел, парень? – спросил один из них. – Как я посмотрю, индусы даром времени не теряют. Где ты поймал эту газель?
– Никто ее не ловил, – буркнул мальчик. – Она сама пришла.
Несколько мгновений соседи Джахана озадаченно молчали. Потом самый старший конюх, у которого водились деньги, сделал девушке знак подойти.
Джахан, пытаясь казаться равнодушным, ушел в свой угол, развернул тюфяк и растянулся на нем. Но сон не шел к нему. Прислушиваясь к возне, пыхтению и стонам, долетавшим с тюфяка пожилого конюха, он невольно морщился. Когда звуки наконец стихли, мальчик приподнялся на локте и огляделся по сторонам. В слабом свете свечи он увидел их обоих: девушку, неподвижно распростертую на тюфяке, и взгромоздившегося на нее конюха. Широко открытые глаза шлюхи были устремлены на тени, метавшиеся по потолку, тени каких-то загадочных существ, которых не было в этом шатре. Неожиданно она повернула голову и встретилась взглядом с Джаханом. В это мгновение в глазах девушки он увидел вселенную, а в ее одиночестве угадал собственное одиночество. Вокруг него все поплыло, он ощутил, что летит в пропасть. Какая-то неведомая ему самому сила, дикая, неистовая, проснулась в тайных глубинах его существа. То была темная сторона его души, заповедный погреб, который он никогда доселе не посещал, хотя и догадывался о его существовании.
Джахан вскочил на ноги и бросился к конюху, не замечавшему ничего вокруг. Прежде чем тот успел опомниться, Джахан со всей силы нанес ему удар. Хотя руке мальчика досталось куда сильнее, чем подбородку противника, конюх все же свалился на пол. Растерянно мигая, он уставился на обидчика, причем лицо его выражало скорее недоумение, чем ярость. Когда смысл произошедшего дошел до конюха, он расхохотался. Смеху его вторили все остальные. Джахан взглянул на проститутку и увидел, что она тоже над ним смеется.
Дрожа всем телом, мальчик выскочил из палатки. Ему отчаянно захотелось увидеть слона, своего единственного друга, который всегда был ему рад, никогда над ним не смеялся и, в отличие от людей, не знал, что такое злоба и надменность.
Чота, по обыкновению, дремал стоя. Спал он всего несколько часов в сутки. Джахан принес ему свежей воды, проверил, достаточно ли у слона пищи. Проститутка по-прежнему преследовала его, теперь как навязчивое видение – он ощущал ее прикосновение, тепло ее руки, вспоминал, как она шла за ним по пятам, как лежала потом на грязном тюфяке. Но когда мальчик устроился на соломе и закрыл глаза, перед его внутренним взором возникла совсем другая девушка – Михримах Султан. Прекрасная и нежная, она склонилась к нему и легонько поцеловала в губы. Джахан испуганно открыл глаза, потрясенный тем, что его воображение осмелилось нарисовать подобную картину. То, что особа столь благородного происхождения соседствовала в его мыслях с жалкой проституткой, было кощунственно, но Джахан не в состоянии был ничего с собой поделать. Не мог ни запретить себе грезить о дочери султана, ни прогнать прочь соблазнительный образ молоденькой шлюхи.
Утром он проснулся на рассвете, разбуженный словами молитвы. Его соседи уже встали. Напрасно мальчик вглядывался в их лица, выискивая следы раскаяния или усталости. Конюхи, все как один, были бодры и сосредоточенны. Можно было подумать, что прошлой ночью ничего не случилось.
Приготовления к битве были долгими и утомительными, сама же она разразилась стремительно, словно буря, – по крайней мере, так показалось Джахану. До него донесся гул, повторяемый эхом и становившийся все ближе. Враг, о котором он так много слышал, перестал быть отвлеченным понятием. Теперь у него было лицо – точнее, тысячи лиц, тысячи глаз, тысячи рук. Сидя на слоне, Джахан с высоты озирал поле сражения. Вдали, там, где сошлись две армии, все краски исчезли, поглощенные серой лавиной. Тут и там вспыхивали холодные искры – это скрещивались боевые клинки. Куда бы Джахан ни посмотрел, он видел одно и то же: человеческие тела, метущиеся, извивающиеся, корчащиеся от боли, и металл – мечи, сабли и копья.
Грохот стоял такой, что можно было оглохнуть. Цокот копыт, лязг стали, свист катапульт, вопли, стоны, без конца повторяющиеся крики, призывающие Господа. Воины сражались за своего султана. Они бились во имя всемогущего Аллаха. А еще эти люди давали сейчас выход ярости, накопленной с детских лет, мстили за все те удары, зуботычины и оплеухи, которые им пришлось безропотно снести. Земля насквозь пропиталась кровью, трава стала красной, а конца сражению не предвиделось. Пена клочьями летела и с людей, и с лошадей, клубы дыма поднимались в воздух. Завеса дыма так плотно затянула небо, что казалось, в разгар дня сгустились сумерки.
Растерянный и испуганный, Чота шарахался то в одну сторону, то в другую. На слона надели тяжелые доспехи, к которым он не привык, и ему отчаянно хотелось их сбросить. Бивни его были наточены, как два кинжала. Джахан пытался поговорить с Чотой и успокоить своего питомца, но слова его тонули в шуме битвы. Краем глаза мальчик увидел, как рослый франк с мечом в руках метнулся к янычару, который, споткнувшись о мертвое тело, потерял равновесие и упал, выронив копье. От первого удара меча янычар сумел увернуться, но второй пришелся ему в плечо. Джахан хлестнул Чоту, направляя его к противникам. Слон подхватил франка хоботом и поднял в воздух, вонзив бивни ему в живот.
– Молодец, Чота! – крикнул Джахан. – Теперь можешь его отпустить.
Слон повиновался и швырнул на землю визжащего от боли солдата. Но мгновение спустя он вновь подхватил того хоботом и воткнул бивни ему в грудь. Изо рта у франка хлынула кровь, во взгляде металось недоумение, словно он никак не мог поверить, что смерть предстала перед ним в обличье диковинного исполинского зверя. Джахан, оторопев от ужаса, наблюдал за кровавой расправой. Он понял, что Чота ему больше не повинуется: теперь слон командовал своим погонщиком.
Так что мальчику оставалось лишь смириться с участью зрителя. Чота носился, врезаясь в ряды неприятеля, давя людей ногами, расшвыривая их хоботом и пронзая бивнями. Расправу с одним солдатом он намеренно затянул, играя с ним, словно кошка с мышкой, и, похоже, получая удовольствие от страданий жертвы. Однако различия между чужими и своими были выше разумения слона, и несколько раз он пытался затоптать янычаров. Но, как видно, люди эти родились под счастливой звездой, ибо им удалось увернуться и избежать нелепой смерти.
Битва длилась недолго, хотя впоследствии Джахан бесчисленное множество раз оживлял в воображении каждое ее мгновение. Тогда, будучи еще ребенком, он видел, как люди падают, истекая кровью, но отказывался понимать, что они погибли; он слышал жуткие звуки, но отказывался верить, что это предсмертные стоны. Многие десятилетия спустя, став уже пожилым человеком, Джахан снова и снова переживал тот день, сознавая всю глубину разыгравшейся перед ним трагедии. Он опять видел забрызганные кровью щиты, стрелы с приставшими к ним кусками человеческой плоти, лошадей со вспоротыми животами, и к горлу его подступал комок. А еще он видел лицо той молоденькой проститутки – оно выплывало из дымки, неподвластное времени, и он вновь слышал ее заливистый смех.
Ближе к концу битвы Джахан увидел солдата, бредущего не разбирая дороги. Лицо его было белым как мел, а из живота торчал наконечник пики. Джахан узнал бравого пехотинца, с которым свел дружбу во время похода.
– Стой, Чота! – крикнул он. – Опусти меня на землю.
Чота и не подумал повиноваться приказу. Тогда Джахан недолго думая спрыгнул со спины слона, неловко упав на землю боком. Встав на ноги, он бросился к пехотинцу, который рухнул на колени и вытянул перед собой руки, словно цепляясь за невидимую веревку. Из носа у него ручьями текла кровь, так что талисман, висевший на шее, весь покраснел. Джахан стащил с себя куртку и прижал ее к страшной ране. Опустившись на землю рядом с умирающим солдатом, он взял его руку в свои и ощутил под пальцами затихающее биение жизни.
Губы умирающего тронула улыбка. Невозможно было понять, узнал он Джахана или же принял его за кого-то другого. Несчастный пытался что-то сказать, но зубы его лязгали и язык отказывался повиноваться. Наконец, наклонившись так низко, что щека его почти касалась запекшихся губ солдата, Джахан сумел разобрать:
