Иисус удивился: взрослый хочет, чтобы подросток понимал и одобрял его. Он не произнес ни слова.
– Я хочу сказать, что ты не понимаешь, почему я ушел из Храма.
– Мне казалось, что тебе, знающему Храм гораздо лучше, чем я, все там привычно.
– В этом-то все и дело. Я его знаю слишком хорошо, и мне там скучно.
И вновь Иисус удивился. «Скука» означала для него «недовольство», а Ионафан не выглядел недовольным, когда наблюдал за происходящим в Храме.
– В сущности, мне не с кем поговорить, – сказал Ионафан, вопрошая Иисуса взглядом.
– У тебя разве нет братьев и сестер, друзей?
Они остановились. Потом присели на землю.
– Да, но… Не знаю, поймешь ли ты, но для них, для всех них, – запальчиво продолжил Ионафан, – интересны или торговля, или Храм, или дворец. – Ионафан выглядел растерянным. Немного помолчав, он добавил:
– А часто бывает, что все это сразу.
Мимо пролетели, перегоняя друг друга, две сойки.
– Чем занимается твой отец? – спросил Иисус.
– Он торговец. Богатый торговец. Он также член Синедриона.
Перед ними, на склоне холма, Иерусалим купался в лучах солнца, белых и золотых.
– А чем твой отец занимается?
– Он раввин. И в то же время не раввин.
Ионафан рассмеялся.
– Разве такое возможно?
– Он раввин, но не хочет, чтобы его считали таковым, и работает плотником. Сейчас он уже очень старый.
– Почему он не хочет, чтобы его считали раввином?
– Раньше он состоял при Храме. Потом он бежал. Мы направились в Египет. Потом вернулись. Вот и все.
– Вот и все! – повторил Ионафан, смеясь. – Столько трагедий в трех фразах!
– А кем ты собираешься стать: торговцем, раввином или придворным? Или сразу и тем, и другим, и третьим? – спросил Иисус.
Лежавший на траве Ионафан затрясся от смеха.
– За четверть часа ты смеялся больше, чем мой отец за все то время, что я его знаю, – сказал Иисус. – Но ты печальнее, чем он.
– Почему я печален, по твоему мнению?
– Потому что ты живешь в развращенном городе.
– Но откуда ты знаешь, что он развращенный?
– Так говорит мой отец. А он его знает.
Ионафан погладил траву рукой.
– Сумеешь ли ты найти своих родных, мальчик из Капернаума?
– Я могу пойти к… к моему брату Симону, на улицу Писцов.
– Твой брат живет на улице Писцов? Симон – он чей сын?
– Как и я, сын Иосифа.
– Так, значит, ты брат Симона, сына Иосифа?
– Ты его знаешь?
– Дом, где он живет, принадлежит моему отцу. Но я не знал, что у него есть столь юный брат.
– Я рожден во втором браке.
Ионафан задумался.
– Ты там провел предыдущую ночь? – недоверчиво спросил он.
– Нет.
– А где?
– У подножья стен царского дворца.
Ионафан вновь глубоко задумался.
– Пойдем ко мне, и ты разделишь пасхальный ужин вместе с моим отцом и моими родными, – сказал он. – Это лучше, чем доверять свой сон солдатам Ирода. И ты сможешь выкупаться, – добавил Ионафан, бросив быстрый взгляд на одежду Иисуса. – Моего отца тоже зовут Иосифом. Он из Аримафеи, но у него есть дом в Иерусалиме, где я живу вместе с другими членами семьи.
– Не один ли у всех нас Отец? – задумчиво произнес Иисус.
– Это цитата из Книги Малахия, – заметил Ионафан.
Они разделили между собой хлеб и фиги, которые оставались у Иисуса.
Глава IX
Разговор двух греков в Иерусалиме
Здесь мы должны остановиться, – сказал по-гречески мужчина, указывая пальцем на табличку с надписью также на греческом языке, прикрепленную к одной из колонн, ограждавших Двор язычников. – Нас пускают только до этого места.
– Не могли бы мы, если заплатим священнику…
– Даже не думайте. Иначе нас закидают камнями.
– Значит, мы приехали из Афин только для того, чтобы остановиться перед этой колоннадой! – с недовольством воскликнул его собеседник.
Ему было около тридцати лет, и у него была рыжая шелковистая борода. А его спутнику было лет шестьдесят, он был лысым, с седой бородой.
– Мы не сможем утверждать, что нас не предупреждали, – сказал тот, что был старше. – Так или иначе, мы прекрасно таем, что происходит внутри.
– Жертвоприношение.
– Да, жертвоприношение. Как в большинстве религий.
– Как во всех религиях.
– Нет, я сознательно сказал «в большинстве». В Азии китайцы и индийцы, например, отказались приносить в жертву животных.
– Но не греки и не римляне. Почему так происходит?
– Поблагодарите богов, что мы не приносим в жертву людей, как в былые времена.
Они стали пробивать себе путь к Золотым воротам, энергично работая локтями.
– Но каков же основной смысл жертвоприношений? – спросил более молодой грек. – Зачем надо уничтожать мясо, молоко и вино ради бога, который не в состоянии ими насладиться?
– Дорогой Иона, прошу вас, будьте более осмотрительным, ведь вы богохульствуете. Даже мы, греки, не рискуем публично подвергать сомнению религиозные ритуалы, иначе нас могут занести в разряд врагов государства. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу, что жертвы предназначены для того, чтобы усилить наш страх перед богами. Разумеется, если вы это повторите, сославшись на меня, я заявлю, что вы все придумали. Я считаю, что боги не настолько глупы, чтобы тревожиться, принесли мы им в жертву что-либо или нет по тому или иному случаю. Однако мы, люди, далеко не столь умны.
– Простите меня, Эвкрат, но я не понимаю вас.
– Я просто хотел сказать, что мы живем в постоянном страхе перед богами. Мы боимся молний, наводнений, голода, землетрясений, пожаров, вероятности утонуть и вообще преждевременной смерти. Все эти несчастья мы приписываем капризам могущественных богов, поскольку не знаем причин, порождающих их. А поскольку мы представляем богов по нашему образу и подобию, то наделяем их алчностью и воображаем, будто они жаждут получить долю нашей пищи, и мы даем им ее, чтобы снискать божественную милость.
Они преодолели последние ступеньки и оказались на улице, черной от толпы.
– Как все это примитивно! – воскликнул Иона, остановившийся, чтобы посмотреть на бедствие в миниатюре: блюдо с гранатами, которое мужчина нес на голове, накренилось, и спелые плоды, упав на землю, разбились, окрасив ее в алый цвет – цвет крови.
– Я бы сказал, что делается это инстинктивно, – заметил Эвкрат. – Мне очень жаль, что в наши дни стало правилом говорить об инстинктах презрительным тоном. Инстинкты представляют собой одну из составляющих человеческой природы. Они значат не больше, но и не меньше, чем ум. Наш мозг способен выдумать столько же бед и несчастий, сколько и наши инстинкты. Когда иудеи были великим народом, они твердо верили в нравственность жертвоприношений, причем даже человеческих жертвоприношений, не то что сейчас. Заметили ли вы, как во дворе Храма верующие и торговцы отчаянно препирались по поводу стоимости даров? Какая алчность! Можно подумать, что они покупают голубей и молоко для себя лично! Если их бог действительно наблюдает за всем происходящим в Храме, ему, наверное, становится тошно!
Они пошли по улице, с любопытством разглядывая прохожих, плативших им той же монетой.
– Вы говорили о человеческих жертвоприношениях, – заговорил Иона. – Вы хотите сказать, что иудеи и в самом деле приносили в жертву людей?
– В древних священных Книгах иудеев вы найдете не одно упоминание о таких жертвоприношениях. В любом случае, есть наглядный пример Авраама, их легендарного предка, который получил приказ от бога принести в жертву Исаака, своего родного сына. Несчастного отца снедали отчаяние и печаль, но поскольку именно ему бог приказал совершить столь чудовищное жертвоприношение, старику ничего не оставалось, как подчиниться. И он отвел сына в сторонку, чтобы перерезать ему горло. Если верить легенде, какой-то крылатый гений, называемый ангелом, появился именно в тот момент, когда отец приставил нож к горлу сына, и прервал эту жуткую церемонию. Это доказывает, что иудеи, которые в ту пору назывались евреями, отнюдь не считали неприемлемыми человеческие жертвоприношения, если приказ поступал сверху. К тому же один из их пророков, Иезекииль, говорил о том, что его сородичи не раз угощались плотью героев.
– Отребье! – воскликнул Иона. – Но что это?
Они подошли к подножию монумента, по бокам которого было сооружено пять портиков. Монумент был окружен толпой. Им пришлось посторониться, поскольку эта толпа состояла из болезных и калек. Одни были слепыми, другие покрыты язвами, а возможно, у некоторых была первая стадия проказы.
– Если я не ошибаюсь, – сказал Эвкрат, – мы находимся в новой части Иерусалима, построенной Иродом. Она называется Кайнополь. А это, должно быть, Дом милосердия, или, как его называют иудеи, Беф-Шеседах. Внутри есть водоем, в который поступает вода, обладающая целебными свойствами.
– Да неужели?! – воскликнул Иона. – Пойдем отсюда! Простите, что я повторяюсь, но все это так примитивно!
