Что же делает Лев Фомич Сабакин?
Лев Фомич на Ижевском заводе работает – ружья делает и строит облегчающие труд станки.
Дым стоит над Ижевским заводом. Молотами куют железные доски, заваривают стволы, шустуют. Обдирают их пилами на вододействующих станках, сверлят.
Трудно Льву Фомичу в Пермской губернии. Помощник его, офицер-черноморец Захава, тот, который возил железо на тульский завод, в Тулу уехал.
Лев Фомич один. Деньги, которые он получает, немалые – две тысячи в год – не проживает: хлеб и тот есть некогда. Ест у станков.
А главное дело – вода. Работают станки водой, она их вращает. Пруд заводской большой, а если злодей Наполеон займет Тулу, – а он уже под Тулой, – куда туляки пойдут, куда машины повезут? В Ижевск. А откуда он им воду возьмет?
Правда, Лев Фомич еще в 1806 году начал насыпать плотины выше: пускай заливает деревни – переселим.
Из двух тысяч рублей Лев Фомич полторы тысячи дает на оборону; мало, но сердце не так болит.
Ах, старость, захлопывает старость книгу… Не заглянешь, что будет дальше. Неужели умрешь, не дождавшись победы?
Что Захава делает? Отчего не пишет? Жаль, умер уже год тому назад Сурнин. Вот бы пригодился.
Трудно в Туле Павлу Захаве, потому он и не пишет Сабакину. Туляки на север ночью смотрят, пушки помаргивают там, за Подольском.
Обидели черноморца Павла Захаву, велели ему снять морскую форму, надеть мундир коллежского секретаря. Но не до мундира сейчас. Впрочем, титулярным советником был и Сурнин. Значит, есть в этом гражданском платье свой почет, и правильно то, что дали Сурнину чин больше.
Город шумит. Через город идут войска в мундирах из неокрашенного сукна, идут; приходят без ружей – уходят с ружьями.
Через город в тыл гонят скот; недавно прошли беженцы из Москвы – в каретах, на телегах, опять в каретах с разномастными лошадьми.
Шли, жаловались, пугали, шумели, приценивались к самоварам, продавали вещи и уходили.
Трудно в Туле. Главное – все вздорожало; правда, и заработки есть.
Тринадцать тысяч ружей в месяц делает Тула. Ружья в каждой кузнице сверлят, куют, а больше всего работают на заводе.
Но главное – вода!
Сто сорок четыре станка работают в Туле – сурнинские станки и станки Захавы. В Туле токарь резец в руках не держит, в Туле на сурнинском станке резец держит суппорт и точит ствол точно, отдельные станки точат винты, а другие станки пропиливают штыковые шейки – сразу по четыре. Шумит вода под колесами, шумят передачи, бегут приводные ремни, но воды не хватает.
Приходится станки везти на грузе. Подымут груз наверх – и идет он и тянет, как гиря часы, а рабочий отойдет, зарядивши станок, – станок работает сам.
Павел Захава совсем осунулся.
Идет он по двору. Стройку кончают у Кривого моста. Вывели здание на сплошном фундаменте для паровой машины. Идет рядом с Захавой другой немолодой туляк и говорит:
– Вы, Павел Дмитриевич, не беспокойтесь, уголь наш подмосковный вполне паровую машину поведет. Я все прознал. В Барнауле механик Ползунов паром в топку дул. Огонь совсем другой получался. Если ползуновская машина не работает, выдумка осталась. И вы, господин Захава, не беспокойтесь, еще торфу мы нарыли, насушили, а уголь у нас под ногами, в Чулковской слободе, а машина из Питера идет. С дутьем в топку дадут нам и уголек да и торф жар.
– Слушай, Кривоногов, – сказал Захава, – ты уголь ищи, только знай: машина на Валдае застряла, лошадей нет, и как ее нам привезти, не знаю.
– Ай-ай-ай, господин механик! Всю жизнь хотел в Туле уголек достать. Искал, искал, изголодал семью, думал: при войне нашего брата по голове некому бить будет – при войне тульская голова пригодится. Может, машину привезем народом.
– Павел Дмитриевич, – позвали Захаву, – вас генерал какой-то спрашивает, не наш, красноносый, большой, угрястый. По нашему ругается.
– Иду.
Комната, в которой находился английский генерал Вильсон, еще не просохла, полы пахли деревом. За окном видна Упа. Кривой мост, каменные свежие набережные, железные решетки, желтеющие березы.
Вильсон, высокий, красномундирный, узкоплечий, стоял у окна.
Смотрел, улыбаясь, на двор. На дворе высилось трехэтажное здание с большими окнами. Англичанин знал – затеяно то здание для паровой машины, а паровик застрял в дороге.
Англичанин услышал шаги за спиной и обернулся – перед ним стоял нестарый человек в небогатом чиновничьем мундире.
– Здравствуйте, мистер Сурнин. Вы ведь говорите по-английски?
– Говорю, сэр, но я не Сурнин. Господин Сурнин умер в тысяча восемьсот одиннадцатом году. Я механик в чине десятого класса, Павел Захава, из флота.
– Если бы здесь было больше людей, таких, как вы, или, лучше, если бы здесь у меня было хоть два морских лейтенанта нашего флота…
– Что бы вы делали, сэр?
– Мы бы распоряжались.
– Чем могу быть полезен? Может быть, вам лучше поговорить с генералом Вороновым? У нас распоряжается он.
– Жаль, что нет Сурнина. Ему кланяется господин Леонтьев. Он совсем теперь господин. Женился. Вы молчите? Почему вы не спросите на ком?
– Как-то не до этого…
– На племяннице фабриканта Эгга. Он фабрикант. Совсем англичанин. Может, он завтра будет баронетом!.. Ха-ха!
– Вы Леонтьеву скажите, что у нас его забыли: у нас мертвых с погоста не носят.
– Странные вы люди! Вот я мучаюсь здесь: я и в арьергардах и в авангарде. Какие плохие дороги! И зачем у вас такая странная манера так много от себя требовать. В Кронштадте лежат тридцать тысяч английских первосортных ружей.
– Слышал. Оружие это, господин генерал, не комплектное, оно без замков.
– Доделайте. А там, знаете, есть даже господина Леонтьева ружья. Мы друзья России. Вот вы поедете к нам закупать, и мы купим у вас шерсть, продадим сукно.
– Я не купец, я механик, обученный во флоте, – сказал Захава. – Мне место у станков или у парусов.
– Слушайте, господин Захава, я должен вас огорчить. Наполеон будет отступать из Москвы. Разум подсказывает, что пойдет на юг. Он пройдет здесь, через Тулу. Россия будет обезоружена. Все это будет сожжено, как сожжена Москва. Вы женаты?
– Женат.
– Передайте поклон вашей жене и скажите, чтобы она уезжала. Я уже отправил господина Луиса посмотреть дорогу. Лучше всего ехать на Одессу – чудный климат. Мы туда привезем железо.
– В Одессе нет реки, господин генерал. Чем будем вращать станки?
– Ну, они постоят. Мы завезем вам ружья.
– Между Тулой и Наполеоном, – сказал Захава, – русская армия, река Нара и река Ока.
– Русская армия отступила от Подольска. Я сейчас из деревни Вороново и видел господина Ростопчина. Он сжигает свой роскошный дворец – колонны и кариатиды стоят в пламени. Это очень красиво. Граф Ростопчин даже напомнил мне Нерона.
– Отстроится, – сказал Захава. – Может быть, у него другое помещение есть, или он к вам в Англию поедет. Он к вам, говорят, человек дружелюбный?
– Не будем шутить, у меня с собою предписание министра. Я хочу, чтобы вы не спорили со мной у генерала Воронова. Господин начальник завода Воронов вам поверит.
Вильсон передал Захаве бумагу. Механик прочел:
«1. Командиру Тульского оружейного завода, не останавливая работ, иметь верные сведения о движении неприятеля по направлению к Туле, дабы при достоверном и необходимом случае, уже имея секретное предписание, остановя работу, взяв мастеровых и инструмент, следовать по тракту к Ижевскому заводу.
2. Распорядиться по соглашению с тульским губернатором о наряде для сего подвод, а равно и доставления командиру оружейного завода сведений о положении неприятеля в губернии, различая действительные его движения от набегов мародеров, коих удобно не допускать к распространению посредством имеющегося в губернии внутреннего ополчения».
Захава бегло посмотрел бумагу.
– У нас эта бумажка давно переписана, – сказал Захава, – занесена в реестр, и мы собираем сведения, составляя из них экстракт для ответа.
– Я уже говорил с генералом. Какая медлительность здесь! Я вязну у вас!
Господин Вильсон отправился к губернатору на дом писать в Санкт-Петербург, князю Горчакову, жалобу и в Лондон сообщение.
Павел Захава решил пойти на доклад к генералу Воронову.
Генерал Воронов Николай Федорович недавно был в Москве.
Еще цвели липы в садах и на бульварах. Москва золотоглавая, белокаменная. На мелкой реке Москве у Кремля стояли баржи и лодки. Войска шли через город.
Генерала Воронова приняли вне очереди и сказали ему:
– Усилить выделку оружия, вместо обычных шести тысяч делать в месяц по тринадцать тысяч.
Велено: «Ежемесячно приготовлять в Туле на заводе ружей разного калибра: казенными мастерами семь тысяч, вольными фабрикантами три тысячи да старого ружья переделывать вольными фабрикантами три тысячи, а всего тринадцать тысяч».
И он работал, а теперь у него лежала бумага с подтверждением:
«Господину генерал-майору Воронову. По личному Вашему мне объяснению о средствах приумножения в приготовлении ружьев на Тульском оружейном заводе предписываю вам следующее:
