тебя охотно вместе с деньгами возьмут.
– Не пойду от вас, – сказал молодой человек, – как вы хотите, уж вы-то меня не прогоните. Потащусь, хотя бы били. Я на вас первого наткнулся, Провидение Божье. Я себе так сказал, что куда меня глаза приведут – останусь.
– Настоящая неприятность! – воскликнул Брохоцкий. – Иди же ты!
– Не пойду! – крикнул смело Теодор.
Брохоцкий уже железной рукой замахнулся для удара его по спине, но ему стало жаль его. Он бы ему, конечно, поломал кости, потому что парень был мягкий и нежный.
Он сплюнул.
– Тогда на коня, к чёрту! – сказал он вдруг. – Езжай за мной, но запомни, что я суровый, и то помни, что если с тобой что-нибудь плохое случится, а это легко – ты сам хотел.
– Я знаю, – сказал Теодор, целуя ему руку, – пусть исполнится Божья воля: я еду за вами. Не принимайте во внимание, что я плохо одет, я куплю себе, что потребуется, когда увижу.
Поскольку необходимо было собирать палатки и челядь крутилась вокруг остальных вещей, они вышли в поле. Тут варилось как в горшке, роилось людом, была обычная суматоха при выступлении и проводах лагеря. Крикливые голоса, смех и проклятия летали в воздухе. Брохоцкий заметил двух коней, стоящих неподалёку. Он догадался, что они принадлежали прибывшему, и пошёл их посмотреть. При одном из них стоял старый слуга с седыми усами. Лошади были откормленные, тяжёлые и сильные.
Пан Анджей начал старого критиковать:
– А зачем же ты способствовал бегству этому ребёнку? Хм? И уступил?
– Пусть пан напрасно на него слов не расточает, – засмеялся парень, – ни одного не понимает: он из Жемайтийи.
– Кукутис! [2] – пробормотал Брохоцкий. – Отлично для пары подобрались: один – дитя, а другой – немой старик. И на меня это лихо должно было упасть. Ещё счастье, что их кормить не требуется.
На молодого человека, который садился на коня довольно неуклюже, смотрели все, кто стоял рядом: такое детское, а, скорее, женское лицо он имел.
Некоторые смеялись, грустно сделалось пану Брохоцкому и он плюнул.
– Ещё кто-нибудь очернить меня рад, что девку парнем переодел! – бормотал он. – Ещё того не хватало, чтобы о том жене донесли, тогда бы меня из дома метлой выгнала по возвращении.
Войско двинулось из лагеря, сел и Брохоцкий на коня, уже не очень беспокоясь из-за пришельца: ни на него смотрел он до вечера. Вечером не спросил о нём, думал, что или где потерялся, или сбежал домой. Однако ж на следующее утро парень заявился в шатёр. Он выглядел немного иначе, потому что уже и доспехи имел, и легкий шлем, и всё, что подобает иметь солдату, а лицо себе, видно, чем-то умыл, ибо оно значительно потемнело и той женской белизны не было.
Осмотрел его Брохоцкий вокруг и не сказал ничего.
– Где же это, ваша милость, добыли так спешно? – спросил он позже.
– Людей тут много, – у каждого достаточно доспехов припасено, не всем денег хватает: купить тут легче, чем в городе.
– Лишь бы было за что! – вставил Брохоцкий, смеясь.
Хоть сам пан Анджей на молодого человека не слишком ласковым взглядом смотрел, в полку, к которому он так случайно присоединился, приняли его товарищи сначала равнодушно, а второго, третьего дня он сумел им понравиться; его молодость также располагала к нему сердца; словом, его очень полюбили и хотя его звали и пересмеивали девушкой, во всех имел друзей. Весёлостью, остроумием и охотной щедростью притягивал к себе большинство людей. Он сыпал деньги горстями вокруг себя, поил и кормил, так что, несмотря на неизвестное имя, считали его за какого-то переодетого и тайного князика.
Брохоцкий смотрел на это издали, ничего не говоря; по правде сказать, там было чем заняться, ибо война стояла за поясом: все сердца для неё бились и все спрашивали в духе сами себя, чем она закончится.
На те времена, когда с несколькими тысячами людей предпринимали далёкие экспедиции, приготовления с обеих сторон были гигантскими; не трудно было предвидеть, что маленькой стычкой окончиться не может. Две силы хотели стереть друг друга, на которых весь мир повернул глаза.
Ни одна из соседних стран не могла выставить такого огромного войска, какое привёл с собой Ягайло. Шестьдесят тысяч рыцарства шло из одной Польши; сорок две вёл с собой Витольд, с жемайтийцами и русскими, татаров насчитывалось сорок тысяч, а наёмников из Чехии, Моравии, Венгрии и Силезии было более двадцати. Почти сто тысяч было пеших людей, остальное лёгкая конница и тяжеловооружённые рыцари. Шестьдесят тяжёлых пушек влеклось за той гигантской силой.
Нельзя было сосчитать войск крестоносцев, не равнялись они, однако, союзникам Ягайлы, хотя, несомненно, превосходили их снаряжением, ловкостью и порядком. Тридцать с небольшим тысяч имел магистр наемников из-за границы, отличных немецких войск и полков гостевых; но потребовал окружить большое пространство границ, оставить в замках гарнизоны и присматривать над огромным пространством, не зная наверняка, откуда вторгнется неприятель. Бывшие союзники князья Мазовецкие и много других объявили войну Ордену; а угроза короля венгерского и Ливонского ордена против Витольда не очень Ягайле была опасна.
Войска из Жохова тянулись сейчас дальше к границам, которые были уже близко, отдельные отряды выскакивали тайно за добычей и на поджоги. В войске, за исключением татар и части литовцев, которых трудно было удержать в дициплине, царил суровый порядок и великая серьёзность духа. Каждый день начинался с богослужения, каждый им и кончался; благочестивые песни разносились по лагерю и седых коленопреклонённых рыцарей знойным днём со своими людьми на молитве везде можно было увидеть.
Казалось, это чрезвычайно удивляет молодого новичка, который иначе представлял себе лагерную жизнь. Часто недалеко от шатра пана Анждея, при котором он размещался со своим полком, разбивали другой для епископа Войцеха из Крашева Ястжебца (Познаньского). Статный старец сразу собирал людей, вдохновляя на молитву.
– В самом деле, – говорил весёлый хлопец товарищам, – у вас в лагере, как в монастыре, а орденское рыцарство крестоносцев, наверное, так не молится и так строго часов, как вы, не соблюдает.
– За это нас в чамбуле язычниками называют! – ответили, смеясь, товарищи.
Третьего дня старый слуга, которого с собой привёл тот подросток, с ночлега исчез. Нельзя было узнать, заплутал ли где, и, посорившись, был убит, что было не трудно, или, устав, ушёл домой. Парень, казалось, этим не очень был задет, другого себе слугу нанял, чтобы ухаживал за конём.
– Старый жемайтийец, – сказал он товарищам, – знать, заскучал, что было не с кем поговорить, может, домой улизнул, и другого мне на своё место пришлёт.
А то что
