— Неумна?
— Да, холодна.
«Может быть, Вольфганг и прав, — подумал Фабиан, — хотя ум и душевное тепло — вещи разные». Ему вдруг вспомнились те два оскорбления, которые он не мог забыть.
Фабиан был полон новых жизненных сил. Медлительности и лени как не бывало! Началась новая жизнь, со старой покончено. Итак, вперед!
Фабиан с увлечением окунулся в дела. Он снял нижний этаж виллы на Гётештрассе, очень подходивший для его Бюро реконструкции. Вилла эта была расположена в нескольких минутах ходьбы от ратуши, на улице, обсаженной молодыми каштанами. Несколько недель он провозился с перестройкой дома, еще несколько недель — с внутренней отделкой, но наконец все было готово. Пора приступать к работе!
Ежедневно ровно в девять к «Звезде» подавалась служебная машина, а дней его часто видели разъезжающим по городу.
VII
Как только Фабиан ушел из дома и переселился в «Звезду», Клотильда взялась за осуществление планов, с которыми она уже давно носилась. Марте велено было подмести кабинет, имевший довольно жалкий вид без письменного стола, рабочего кресла и многотомной библиотеки. В тот же день Клотильда отправилась в обойный магазин Маркварда и занялась выбором обоев.
— Цена не имеет значения, — сказала она молодому продавцу, — но вы должны запастись терпением, молодой человек, мне нелегко угодить, а обои я собираюсь менять в восьми комнатах.
Наконец-то, наконец-то она может выбирать по своему вкусу, не выслушивая замечаний педантичного супруга, который дрожит над каждой копейкой и к тому же не отличается хорошим вкусом.
— Отложите вот эти обои благородного серебристо-серого цвета. Они подойдут для прихожей. И вот эти бирюзовые с темно-золотистыми полосами, они просто очаровательны.
— Один из самых благородных рисунков, которые у нас имеются, — осмелился заметить продавец.
Клотильда засмеялась.
— Вот увидите, что я выберу все самые благородные рисунки.
Продавец терпеливо развертывал рулон за рулоном, очарованный небесно-голубыми глазами белокурой дамы, для которой цена не имела значения.
После того как Клотильда, проведя в магазине несколько часов, отобрала наконец обои, она сказала:
— Отложите их для меня, завтра я приду со своей приятельницей, баронессой фон Тюнен, и тогда решу окончательно. Сегодня у меня уже устали глаза.
Потом она направилась в мебельный магазин Штолля, где пожелала говорить с самим владельцем. У него на витрине выставлено очень удобное низкое кресло, ей нужно таких полдюжины, и к тому же безотлагательно. Штолль вызвался немедленно позвонить на фабрику и узнать, в какой срок могут быть изготовлены кресла. Вот такой низкий стол ей тоже необходим, но только в два раза больше. Штолль пообещал заказать и стол.
Из мебельного магазина Клотильда поспешила в магазин Кемницера за гардинами. Тем временем наступил вечер.
Боже мой, сколько ей всего нужно! Несколько дней она провела в сплошной беготне по городу. Чайный сервиз на двадцать персон и рюмки для ликера, ведь мужчины не переступят порога ее дома, если им не подать ликер. Необходимо иметь постоянный запас ликеров и крепких напитков, чтобы каждый раз не бегать в магазин. Она купила целый ящик бутылок.
Часто ее сопровождала баронесса фон Тюнен.
— Я поселила своего мужа в «Звезду», пока не будет окончен ремонт в квартире, — сказала Клотильда.
— А потом вы, наверное, возьмете домой и ваших мальчиков, дорогая?
— Вы точно читаете мои мысли. К сожалению, только придется с этим немного повременить — мне еще предстоит уйма хлопот с квартирой.
Обе дамы целую неделю ходили по городу в поисках большого ковра. Они даже дали объявление в газету. Наконец им предложили ковер такой величины, что он закрыл весь пол в новом салоне Клотильды. Ковер этот принадлежал одной знакомой баронессы — генеральше, которая мечтала от него отделаться.
По дороге к этой генеральше баронесса с Клотильдой прошли мимо ювелирного магазина Николаи; перед его витриной толпились множество народу, в особенности молодых девушек. Интересно, что же там такое выставлено? Посреди витрины лежала черная бархатная подушка, к которой наподобие ордена была прикреплена брильянтовая свастика. Возле этой подушки виднелась карточка с надписью: «Собственность фрау Цецилии Ш.»
— Цецилия Ш.? Кто эта счастливица? — с почтительным изумлением спросила баронесса.
— Цецилия Шелльхаммер. Есть только одна женщина в городе, которой может принадлежать такая вещь, — не задумываясь, ответила Клотильда.
Баронесса не могла оторвать глаз от сверкающей свастики.
— Вот счастливица, ей можно позавидовать, — повторяла она. — Но нам надо идти, дорогая, я обещала генеральше не опаздывать.
Ковер оказался прекрасным и достаточно большим. Цена его — шесть тысяч марок — нимало не смутила Клотильду, ведь пока они официально не разведены, платить будет Фабиан.
Наконец все было закончено. Новый салон Клотилды выглядел поистине великолепно. Стены были оклеены бирюзовыми обоями в золотую полоску, бирюзовыми же кистями были подхвачены занавеси слоновой кости. Роскошный ковер и новомодный приглушенный свет дополняли картину. Клотильда, надо отдать ей должное, обладала изысканным вкусом.
Она пригласила баронессу на чашку чаю, чтобы похвалиться салоном и, наконец, посвятить ее в свою сокровенную тайну.
— Чтобы служить Германии и ее гениальному фюреру, — начала она дрожащим от волнения голосом, — я решила открыть политический салон.
Баронесса вскрикнула.
— Политический салон! — Она обняла Клотильду. — Моя дорогая, это замечательно. Гениальная, положительно гениальная идея! Это просто гениально! — без устали повторяла она.
Обеим дамам понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя.
Первая овладела собой баронесса.
— Ну и удивится же наш доктор, когда увидит все это! «Как моя женушка все замечательно устроила!» — скажет он.
Но у Клотильды наготове был еще один сюрприз. Она открыла шкафчик, битком набитый ликерами всех сортов и дюжинами ликерных рюмок.
— Чудесно! Чудесно! — в восторге восклицала баронесса. — Вы уловили дух нашего великого времени. Эта эпоха создает великое, но не лишает людей и маленьких радостей жизни. — Она поздравила Клотильду. — Я не ошибусь, предсказывая, что ваш салон вскоре прогремит на весь город.
Обе дамы выпили по рюмочке бенедиктина.
VIII
В «Звезде» все выколачивали и чистили, даже плевательницы в углах коридора наполнили свежим песком. В полдень кельнеры вынесли и поставили перед входом кадки с лавровыми деревьями, а посредине мостовой вдруг так ярко засияла лысина Росмайера, что Фабиан заметил ее со своего балкона на третьем этаже. Росмайер властными движениями толстого указательного пальца дирижировал кельнерами, пока кадки не были установлены как следует. Затем у подъезда расстелили красную дорожку, как на богатых свадьбах, и Росмайер, перешедший на противоположный тротуар, чтобы еще раз все проверить, последним властным движением указательного пальца загнал своих людей обратно в дом. Ну, теперь пусть, приезжает хоть сам император.
Несколько часов спустя четыре элегантных, совершенно одинаковых серебристо-серых автомобиля резко затормозили у подъезда. По их цвету и скорости можно было догадаться, кому они принадлежат. В ту же минуту между лавровыми деревцами вновь мелькнула шишковатая лысина Росмайера и торжественно склонилась перед вторым автомобилем. Росмайер, содержавший когда-то гостиницу в Ницце и встречавший на своем веку немало князей, миллионеров, знаменитостей, знал, как это следует делать.
Гауляйтер Ганс Румпф и его долговязый адьютант Фогельсбергер в черных мундирах вышли из машины. Гауляйтер, сияющий, пышущий здоровьем, приветливо протянув руку Росмайеру, почтил его несколькими шутливыми словами. Золотые зубы гауляйтера блеснули на солнце. Шишковатая лысина Росмайера несколько раз подпрыгнула, адъютант весело рассмеялся. Потом они быстро вошли в гостиницу, не обратив ни малейшего внимания на лавровые деревья и красную дорожку. Росмайер почтительно склонил свою лысину перед другими автомобилями и немедленно отошел в сторону, пропуская целую свиту адъютантов и офицеров.
Когда несколько дней спустя Фабиан спросил Росмайера, что ему сказал гауляйтер, тот ответил:
— Он, знаете ли, постоянно отпускает одни и те же остроты по поводу моей лысины. На этот раз он сказал: «Рога все еще не вылезли наружу».
Когда начало смеркаться, к гостинице стали подъезжать вереницы автомобилей. То и дело слышался визг тормозов, хлопанье дверок; в вестибюле стоял гул голосов, ибо весь второй этаж был предназначен для гауляйтера. Садовники еще накануне начали украшать зал. Стол, настоящий цветник из белых роз, очень любимый гауляйтером, ломился от серебра и сверкающего хрусталя. В вестибюль проникали волшебные запахи ракового супа и жареных кур, рыбы и других яств, которые вот уже несколько дней подряд в поте лица заготовлял шеф-повар.
