Чуть-чуть печальный дивный антураж
Старинной итальянской бергамаски[44].
Поль Верлен
Странно сознавать, что это великолепное жилище, построенное в 1778 году архитектором Барре для главного казначея артиллерии и инженерных войск по имени Леметр, в продолжение всей своей истории находилось под властью женщин. Несчастному казначею было дано лишь право построить замок, жил же он в нем всего восемь коротких лет до того, как покинул этот мир (о котором он вряд ли сильно сожалел) ради другого, как мы все стараемся верить, наилучшего из миров.
Как только его не стало, в замке поселилась обворожительная женщина. Когда дядюшка-казначей оставил ей замок в наследство в 1786 году, мадам де ля Бриш решила отметить это событие. Будучи, по словам знакомых, «лучшей хозяйкой в стране», она решила, что на ее новых землях каждый должен насладиться устроенным ею празднеством. Даже крестьяне, причем в числе первых! Конечно, великие идеи свободы, особенно идеи Жан-Жака Руссо к тому времени уже были провозглашены, но нельзя с уверенностью сказать, что мадам де ля Бриш находилась под их влиянием. Она, разумеется, испытывала симпатию к селянам и сохранила ее на всю свою жизнь, хотя злые языки утверждали, что урожденной мадемуазель Прево[45] перенять королевский вкус и снобизм неоткуда. На что мадам де ля Бриш вполне могла бы ответить злым сплетникам, что и королева Мария-Антуанетта тоже любила сельскую жизнь и цветы, причем, может быть, еще в большей степени, чем мадам де ля Бриш.
Как бы то ни было, люди в ее владениях имели возможность увидеть красивейший праздник в своей жизни. «Любовь к моим крестьянам, желание сделать их счастливыми доставляли мне душевную радость. Я устраивала праздники для обитателей моих земель, и они приняли меня очень доброжелательно», – написала она потом в своих «Мемуарах». А вот еще: «В аллеях парка были расставлены большие столы, на них – большие блюда с пирожными, пряниками и вином. Играли скрипки, начались танцы. И все это – ради веселья и ощущения счастья всех этих добрых людей». Потом праздники стали повторяться, сколько для ее собственного удовольствия, столько и с целью следовать руссоистской моде той эпохи. Кстати, по мужу она была родственницей мадам д’Удето, к которой женевский философ пылал весьма сильной страстью.
По всей видимости, ей были признательны и в окрестностях Арпажона: когда пришла революция, у мадам де ля Бриш и ее дочери не было никаких неприятностей. Все обошлось для них самым наилучшим образом, им даже не пришлось эмигрировать, а потом с приходом империи все встало на свои места, разве что с одним светским добавлением: нужно было выдать замуж дочерей. Старшая, Алексис-Шарлотта-Жозефина-Мария, вышла за префекта депатрамента Кот-д’Ор (в 1808 году) Матье-Луи Моле, принадлежавшего по отцовской линии к высшей парламентской знати, а по матери – к Ламуаньонам.
Ожидая, когда благодаря определенным политическим пертурбациям ему достанется должность министра морского флота при Людовике XVIII, потом – министра иностранных дел… и даже премьер-министра при Луи-Филиппе, Матье Моле нередко обманывал свою жену, находившую утешение в увлечении театром и постоянно посещавшую его в обществе матери или же занимавшуюся постановками небольших пьес на сцене в Маре. В салоне мадам де ля Бриш, как в Париже, так и в Маре, никогда не было скучно. Хозяйка стремилась, чтобы все в ее доме чувствовали себя хорошо, и позднее одна из ее лучших подруг, герцогиня де Майе, отдала должное ее гостеприимству, написав в мае 1824 года следующее: «Вчера я вернулась из Маре, где провела восемь дней в гостях у мадам де ля Бриш, замечательной женщины, умеющей жить легко более, чем кто-либо из всех, кого я знаю; она всегда занята другими и ничего не требует для себя – в гостях у нее просто чудесно».
А несколькими годами раньше (13 февраля 1820 года) мадам де ля Бриш даже удалось войти в историю. В тот вечер у нее проходил бал. Для разнообразия – крестьянский бал: «Там были волынки, мужчины в колпаках и женщины в крестьянских чепчиках». «Я вспоминаю большого месье д’Оденарда, переодетого в ребенка с подушечкой на голове, и месье де Мюна в костюме кормилицы. Я, – пишет мадам де Майе, – была в черном домино и очень увлеклась, интригуя мадам де Кастеллан, когда у дверей вдруг послышался шум. Мадам Эжен д’Асторг упала в обморок. Приехали за принцем Фердинандом де Леоном, первым шталмейстером герцога Беррийского. По залу пробежал шум: герцога Беррийского только что убили на выходе из Оперы…» В тот вечер бал закончился внезапно.
После смерти мадам де ля Бриш (в 1844 году) вереница женщин – владелиц Маре не прервалась. Сначала Маре перешел к графине Моле, потом – к ее дочери, мадам де ля Ферте-Мён, наконец – к ее племяннице, герцогине де Ноай. Так над крышами Маре пролетел XIX век.
В 1899 году здесь появилась необычная пара, приехавшая в шикарнейшей карете: маленький господин, светловолосый, розовый, улыбчивый, очень элегантный, дерзкий, как паж, и смелый, как странствующий рыцарь, и маленькая брюнетка, немного полноватая, но восхитительно одетая. Это были граф Бонифас де Кастеллан[46] и его юная супруга Анна Гулд.
Он – это Бони, король Парижа, который вряд ли мог бы подняться выше, ибо, нося одно из лучших имен Франции, он мог быть на высоте, только когда Версаль оставался Версалем. Именно в Версале он чувствовал себя как рыба в воде! Кажется, Бони немного ошибся веком! Еще бо́льшую ошибку он совершил, женившись на Анне Гулд, иностранке, которую встретил в Париже в 1894 году у Фанни Рид, одной из знаменитейших американок. Анна, будучи дочерью американского магната, владельца железных дорог Джея Гулда, обладала огромным состоянием и тяжелым характером. К тому же она не была красавицей! Могла бы ею стать, попади она в умелые руки… но не повезло. В Бони, увидевшего перед собой эдакую неотесанную миллионершу, вдруг вселился дух Пигмалиона… Или подумал, что американское золото поддержит собственное состояние Бони, к тому времени почти иссякшее.
Во время путешествия в Соединенные Штаты он попросил ее руки, добился согласия и женился на ней 4 апреля 1895 года, посеяв разочарование в сердцах молоденьких девушек Сен-Жермена, равно как и в американских претендентах на состояние Анны. Он стал одним из первых европейских аристократов, женившихся на американке… о чем ему пришлось изрядно пожалеть.
Уже так много сказано о фееричных приемах, устраивавшихся в мраморном Розовом дворце, построенном им на углу авеню Фош (ее также называли дю Буа) и авеню Малакофф. В наши дни дворец не сохранился, он был заменен зданием, без сомнения, шикарным, но совершенно безликим и бездушным. А вот в Розовом дворце в те давние времена Бони должен был устроить незабываемый праздник в честь короля Португалии.
Однако вернемся в тот момент, когда экипаж остановился у крыльца Маре. Тогда Кастелланы еще и не думали о Розовом дворце! Они жили в красивом особняке на авеню Боке, где Бони собрал настоящие сокровища – исключительные произведения искусства, ибо он обладал хорошим вкусом, а в древностях был признанным экспертом: Рембрандт, Рейнолдс, Гейнсборо, ковры по рисункам Буше, часы, подаренные Людовиком XIV Папе и т. д. А вот Анна, не любившая Париж, однажды пожелала иметь сельский дом и по совету супруга купила Маре.
И вновь начались празднества и охоты, но это уже не были обыкновенные щедрые сельские праздники. Многолюдные и блестящие приемы, как, например, прием, устроенный в честь великого князя Владимира и великой княгини, приехавших из России, – тот прием, на который тогда собрался весь великосветский Париж. Но… «Там была, – пишет Андре де Фукьер, – одна молодая американка, подруга детства мадам Кастеллан, о которой Бони потом более чем сурово отозвался в своих «Мемуарах». По его мнению, будучи доверенным лицом юной графини, она своими «сплетнями» заставила подругу потребовать развода, что и произошло немного позже. Ее звали миссис Блэк, и Бони говорил, что «душа ее была так же черна, как имя».
Может быть, «сплетни» имели бы меньший успех, если бы Бони был более верен своей жене? Но, не сумев обрести в Анне идеальную спутницу жизни, о какой он так мечтал, Бони бросился в скромные, но многочисленные авантюры. И однажды вечером, возвращаясь из Розового дворца, он нашел двери закрытыми… плюс бумагу – вызов в суд по поводу развода.
Ловелас, лишенный всего имущества, кроме одежды, которую слуги бросили на тротуар на улице Гренель, под ноги портье, решил остаться в особняке своей матери. Неутомимый авантюрист Бони нырнул с головой в работу и стал антикваром.
А возле Анны осталась не только миссис Блэк, но и оказавшийся к тому времени без денег кузен Бони – Эли де Талейран-Перигор. Через восемнадцать месяцев после развода (в 1908 году) Анна Гулд вышла за него замуж в Лондоне. От первого брака у нее остались два сына. От второго мужа она родила еще двоих детей: сына Ховарда (умершего в двадцать лет) и дочь Виолетту… которая и стала третьей хозяйкой Маре.
