Встречающиеся на пути становища и стада он старался объезжать далеко стороной. Ведь если бы за ним погнались, козу пришлось бы бросить, и кормить малыша стало бы нечем. Но вскоре он и так лишился ее.
Случилось это под утро, когда он, забившись в глубь леса, крепко спал возле потухшего костра, бережно прижимая к себе сына. Коза и Соловый паслись неподалеку. Проснулся он от беспокойного ржания, топота и блеяния козы. Мгновенно вскочил с мечом в руке… Соловый, храпя, отбивался копытами от трех волков, норовивших вцепиться ему в горло. А два волка тащили козу в чащу. Взревев, подобно алмасты, Безносый кинулся на помощь Соловому. Два волка прыгнули ему навстречу и спустя мгновение валялись в траве с распоротым брюхом. Остальные скрылись в лесу. Но и коза оказалась мертва. Серые хищники успели перегрызть ей горло. На жеребце ран не было. Юргут подтащил козу к костру, из наполненного вымени нацедил кувшинчик молока, накормил сына. Затем освежевал козу, разделанное мясо пожарил, сложил в сумку, хотел снять с убитых волков шкуры, но раздумал. Надо было торопиться, молока оставалось самое большее на два кормления.
Молока хватило до утра. Безносый гнал жеребца, надеясь увидеть становище. Может, ему удастся выкрасть женщину, у которой есть грудной ребенок? Скоро он выехал из леса в степь. Слева синели далекие Карпаты. Впереди лежала огромная равнина с рощами и озерами. Но нигде не видно ни дымка. Сын завозился, требуя еды. Безносый разжевал козье мясо, сунул сыну в рот. Тот жадно зачмокал, сморщился, выплюнул, заплакал. Вуй, как плохо! Юргут вскочил в седло, привстав на стременах, вновь оглядел равнину. Далеко, возле самого края небесного шатра, он увидел синюю полоску реки. Это мог быть только Истр. На правом его берегу город Маргус — родина матери Юргута. Он погнал жеребца.
Безносый успел пересечь травянистую возвышенность и ехал, огибая большую рощу, когда из–за дальнего края рощи наперерез ему выскочило несколько верховых. Блеснули на солнце широкие лезвия копий. Замелькали бородатые лица, злобно устремленные на него глаза не предвещали ничего хорошего. Сарматы! Они наверняка узнали в нем гунна, И теперь спешили к одинокому всаднику, чтобы насладиться победой. Они не оставят в живых ни его, ни сына. Безносый пригнулся к гриве, уходя от погони.
Соловый храпел и рвался вперед огромными прыжками, словно понимал, что уносит от беды не только хозяина. Удивительно, но во время опасности сынок замолкал и как бы прислушивался. О, малыш вырастет великим воином! Юргут все сделает, чтобы взрастить его. Погоня стала отставать. Безносый больше всего опасался, что сарматы начнут пускать в него стрелы. Хорошо, что луки у них мелкие. Но вот одна стрела догнала и свистнула возле уха. Юргут на скаку снял со спины колыбельку, прикрыл сына собственным телом. И вовремя! Вторая стрела со звоном ударила о доспехи, отскочила.
А впереди уже приближалась река. Истр был полноводен и широк. На той стороне его виднелся город. Это мог быть только Маргус. Еще будучи гонцом, Юргут всегда находил верное направление и никогда не сбивался. Он уходил от погони и мысленно молил: «О всеблагие Иисус Христос, Тэнгри, повелительница стихий Земире, помоги мне переплыть реку!»
И боги выручили гунна, направив стремительно мчащегося Солового в узкую лощину между двух крутых холмов, спускавшуюся полого к реке. В других местах берег был обрывист. Истр плавно катил свои воды. Жеребец влетел в воду, не снижая скорости.
Безносый плыл, одной рукой вцепившись в гриву коня, другой придерживая драгоценную колыбельку на седле. Соловый могучей грудью рассекал волны, направляясь к противоположному берегу. Преследователи, подскакав к берегу, постреляли из луков, но стрелы не достигли цели.
4
Отставной легионер, ветеран XII Молниеносного легиона Марк Аврелий Максим, ехал в повозке на свое поле по дороге вдоль приречного ивняка, наслаждаясь осенним днем, беззаботный, как человек, хорошо исполнивший свое земное предначертание, имевший сносный достаток, довольный тем, что в этот день не болели его старые раны. Он благодушно отнесся к внезапному появлению выскочившего из ивняка мокрого человека, прижимающего к груди странную плетеную корзинку, в которой лежал сверток из козьей шкуры. Но на всякий случай придвинул к себе поближе топор на длинной рукояти — страшное оружие в руках бывшего бойца. Марк Аврелий Максим не испугался, увидев темное, обезображенное лицо свирепого гунна, похожее на морду пантеры, но привстал в повозке и взялся за топор. И только когда Безносый умоляюще упал перед ним, Марк остановил лошадь и отложил в сторону топор.
Из ивняка вышла мокрая лошадь, сунулась мордой в плечо гунна. А тот плакал, как плачут только сильные воины, охваченные ужасным горем, — молча и давясь слезами. Сжалившись, Марк спросил, что с ним. Безносый ответил на родном языке Марка, протягивая легионеру колыбельку:
— Я стану твоим рабом! Но спаси его! Он внук декуриона из Потаисса, его мать — дочь Максима Аврелия!
Взгляд ветерана Марка стал благосклонным, когда он услышал про Максима Аврелия, который был из того же рода, что и Марк. Взгляд его стал еще благосклоннее, когда гунн вынул из своей походной сумки массивную золотую цепь и протянул ее ветерану.
— Как звать мальчишку? — дружелюбно спросил он.
— Диор! — не задумываясь, ответил гунн. — Знай, его судьба удивительна! Диор вырастет великим воином!
И Юргут оказался прав!
1
Стараясь никого не разбудить, Диор осторожно выскользнул из атрия. Мускулистый обнаженный живот юноши туго стягивает боевой пояс с кинжалом — подарок гунна Юргута. Через плечо перекинута походная сумка. В руке факел. Недавно Диор стал совершеннолетним [38] и жаждет совершить подвиг. Тогда Юргут расскажет ему великую тайну.
В черном, промытом дождями летнем небе пылали яркие звезды. Бесшумным «волчьим» шагом юноша пересекает перистиль [39]. Справа полуоткрыта дверь на кухню. Там спит гунн. На хозяйственном дворе в загородках сонно похрюкивали свиньи. Возле каморки раба сармата Алатея Диор на мгновение остановился. От громкого храпа великана Алатея сотрясались турлучные стены его убогого жилища. Лежак сармата по правую сторону от двери. Диор мысленно представил себе, как подкрадывается к лежаку, вонзает кинжал в широкую спину ненавистного раба, придавливает коленями бьющееся в судороге тело и одним махом отрубает рыжую лохматую голову. Рука его машинально нащупывает оружие. Но мысль о том, что скажет Юргут, останавливает его. А гунн скажет, что убить спящего — недостойно мужчины.
Юноша пятится от каморки сармата, поворачивается и бежит вдоль ограды сада.
Дальняя сторона сада упирается в рощу. За рощей — кладбище. На днях сосед Материон испуганно рассказывал, как припозднился в поле и, возвращаясь домой, встретил в роще ночного демона — гигантское существо, обросшее волосами и с горящими как светильники глазами.
— Я стал размахивать факелом и молиться, — еще не оправившись от пережитого страха, кричал бледный Материон. — Тогда лесной дух в Гневе сломал молодое деревце и скрылся среди деревьев…
И вот тут белокурая красавица Элия, дочь Материона, как бы случайно бросила на Диора выразительный взгляд, красноречиво говоривший, что девушка полюбит того, кто победит лесного духа. Как победил его в свое время Юргут, защищая Диора — внука декуриона.
Впереди зачернела роща. Юноша пробирался в колючем кустарнике, скрывающем его с головой. Он не обращал внимания на царапины. Воин должен стойко переносить боль и всяческие страдания. Так учит гунн.
Факел Диор зажигать не стал, его глаза превосходно видят в темноте. Он шел так, чтобы зеленая звезда, мелькающая в просветах ветвей, была постоянно над правым плечом. Страха он не испытывал. Наоборот, задор и юная отвага переполняли его широкую грудь. Гунн Юргут научил Диора всему, чем владел сам, и теперь говорит, что внук декуриона, превзошел его, когда Юргут был молодым. Что и доказал недавно Диор, победив в драке трех совершеннолетних римлян, посмевших назвать его «вонючим гунном». Ха, он разбросал их, как наполненные воздухом бурдюки!
Таинственный ночной мир окружал Диора. Копошились вокруг невидимые существа, замирали при шуме раздвигаемых ветвей, дышали в затылок, осторожно прикасались мягкими лапками к обнаженной спине, словно ощупывали его. Непонятный шорох, приглушенный шепот, вкрадчивые шаги наполняли ночь. Случайно обернувшись, Диор заметил, как зажглись в темноте чьи–то желтые глаза, словно кто–то крался следом. Он сжал рукоять кинжала, остановился. Но Материон и Юргут говорили, что лесной дух громаден. То есть его глаза должны быть гораздо выше. На всякий случай юноша бросился туда, где мерцали желтые огоньки. Какое–то существо с жалобным взлаиванием отпрянуло в кусты, с треском прорываясь сквозь сплетения жестких ветвей.
