– А ты не догадываешься, кто это может быть? – спросил Суврэ.
– Да в том-то и дело, что, по-моему, она не из наших. На ней совсем другой костюм, чем был определён для свиты принцессы Весны или иноземного принца. Вот это-то меня и тревожит.
– А что у неё за костюм, д'Айен? – полюбопытствовал король.
– Да Бог её знает, государь! По-моему, костюм богини счастья – Фортуны. Греческий узел, в волосах золотой обруч, широкая туника, сандалии, в руках рог изобилия…
– Суврэ, это – она! – вскрикнул король, выхватывая из рук д'Айена факел и бросаясь к одному из входов в грот. – Ты, д'Айен, можешь уйти! А ты, Суврэ, беги ко второму выходу, чтобы она не могла скрыться от нас на этот раз.
Д'Айен поспешно ушёл. Суврэ встал в позицию около левого выхода, король с факелом в руках вбежал правым ходом в грот. Увидев его, спрятавшаяся там женщина остановилась на мгновение, со стоном схватилась за сердце и потом бросилась бежать к другому выходу Увидев там маркиза, она побежала обратно, рассчитывая, должно быть, прошмыгнуть мимо Людовика. Но король быстро воткнул факел в землю и схватил бегущую в свои объятия.
– Я нашёл тебя, девушка! – с торжеством крикнул он.
– О, ваше величество, это – вы! – с отчаянием простонала Фортуна. – Простите! Простите!
Она сделала попытку вырваться.
– Ну нет! Теперь ты от меня не уйдёшь! – торжествуя, ответил король. – Долой маску, сударыня: я должен знать, кто та очаровательница, которая осмелилась лишить своего государя сна и покоя! – Не обращая внимания на слабое сопротивление девушки, король сорвал с неё маску а затем с удивлением вскрикнул: – Девица де Нейль!
– Да, это я! – чуть не плача, ответила Полетт, опускаясь на колени – О, если бы я знала…
– Но теперь ты знаешь, кто я! – страстно произнёс король, подходя к ней и бурно прижимая её к своей груди. – Так скажи же, дерзкая девчонка, осмелишься ли ты и теперь продолжать дразнить меня, посмеешь ли ты и теперь отказать мне в том, чего я просил у тебя на маскараде?
– Если бы я даже смела, то не могу, государь! – страстным шёпотом ответила Полетт, простирая руки к королю.
Людовик снова обнял её. Их уста слились в безудержно-сладостном лобзании.
Около грота послышались весёлые возгласы. Король оторвался от объятий Полетт, шепнул ей: «Сегодня же ты будешь моей! Ты получишь мои распоряжения через маркиза Суврэ!» – и направился к левому выходу.
Полетт слышала, как он сказал: «Пойдём, маркиз!», слышала лёгкий шум их удалявшихся шагов. Внезапная слабость овладела девушкой; она закрыла глаза рукой и почти без сил прислонилась к стене.
– Так вот как! – раздался вдруг около неё грустный, укоризненный голос. – Неужели ты для того просила взять тебя из монастыря, Полетт, чтобы интриговать против меня?
Полетт вскрикнула, открыла глаза и в трепетном свете догоравшего факела увидела сестру, которая стояла перед ней подобно живому укору совести.
Как это всегда бывает, чувствуя себя действительно виноватой, не зная, что сказать в своё оправдание, Полетт вместо извинения ответила сестре какой-то насмешливой резкостью.
– Молчи, безумная! – ответила та, подбегая к сестре и хватая её за руки. – Неужели ты в своём ослеплении не видишь, что, как ни увлёкся тобою король, я ещё достаточно сильна, чтобы помешать ему овладеть тобой! Одно моё слово, и ты будешь в монастыре, но уже без возможности когда-либо выйти оттуда. Как! Ты шутя лишаешь меня самого дорогого в моей жизни, да ещё осмеливаешься говорить дерзости!
Полетт поникла головой и тихо заплакала. Черты лица Луизы смягчились.
– Не плачь, Полина, – мягко сказала она, обвивая стройный стан сестры, – не плачь, а лучше пойдём со мною и обсудим, как нам быть. Я уже давно ждала, что король увлечётся кем-нибудь. Мужчины вообще, а французские короли и подавно сделаны не из того теста, из которого пекут верных любовников… В этом случае ты всё-таки меньшее из зол. Пойдём и обсудим, как нам быть. Всего Людовика я тебе всё равно не уступлю и лучше погибну сама вместе с тобой. Но, может быть, нам удастся полюбовно поделить его! Ведь мы – родные сёстры, Полет!
Они ушли и долго совещались во мраке аллей, пока звуки фанфар не позвали их к ужину. Все заметили, что во время ужина графиня де Майльи была оживлённее и веселее, чем в последнее время. Ночное пиршество тянулось долго. Наконец король встал, а вслед за ним встало и разошлось по своим комнатам и остальное общество.
Мало-помалу огни в окнах замка гасли, и Шуази погружалось во мрак и тишину. Когда всё замерло и заснуло, дверь королевской комнаты тихо раскрылась, и оттуда показался Людовик со свечой в руках. Он осторожно прошёл коридором, завернул в боковой флигель замка и там толкнул одну из дверей.
Перед ним была погружённая в полумрак большая комната, обставленная с чисто восточной роскошью. Навстречу королю от окна встала и пошла какая-то женщина. Король радостно вскрикнул и быстрее зашагал к ней. Вдруг он остановился, гневно топнул ногой и крикнул:
– Что это значит?
Только теперь он заметил, что встретившая его женщина была не Полетт, а Луиза де Майльи, причём её сестра сидела в дальнем углу на маленьком кресле.
– О мой возлюбленный государь! – нежно ответила Луиза, опускаясь на колени. – Сегодня я случайно подглядела и подслушала, что мой обожаемый Людовик увлёкся девицей де Нейль. Я была в первый момент сильно огорчена, но ведь я так люблю вас, государь! И я подумала, пусть сестра отдаст вашему величеству всю свою девичью свежесть, свою наивность в делах любви, чего так не хватает мне самой, лишь бы только и для меня остался уголок в вашем сердце, так как я не могу жить без любви вашего величества!.. О, мой государь! Позвольте нам обеим быть около вас, делить вашу священную любовь, услаждать ваш жизненный путь!
Людовик поднял графиню с земли, привлёк её к себе, поцеловал и взволнованным голосом сказал:
– Ты – прелестная женщина, Луиза, и я очень люблю тебя! Я никогда не оттолкну такого верного, любящего сердца, как твоё![38] А теперь ступай, Луиза, ступай!
Де Майльи с очаровательной улыбкой поклонилась королю и скрылась в коридоре. Людовик лихорадочной рукой запер за нею дверь и с широко раскрытыми объятиями устремился к тому углу, где сидела съёжившаяся, скорчившаяся в испуганном забытьи Полина де Нейль.
– Здравствуйте, мсье Столбин, – сказал маркиз Суврэ, входя рано утром в садик Очкасовых и обращаясь к сидевшему там в грустной задумчивости русскому, – не знаете ли, ваша очаровательная хозяйка уже проснулась?
Столбин улыбнулся и сделал рукой утвердительный знак.
– Ах да! – принуждённо смеясь, воскликнул маркиз. – Я и забыл, что вы не говорите на нашем милом французском языке!
В этот момент над занавеской одного из открытых окон показалась хорошенькая головка Жанны.
– Как? Это вы, маркиз? В такую рань? – спросила она.
– Что же делать, – ответил маркиз, – у меня важное дело и мало времени. Теперь девятый час, а в десять я непременно должен быть в Сен-Клу. Я хотел сначала писать вам, но дело так сложно, что это было бы слишком долго.
– В таком случае идите сюда, я накину что-нибудь на себя, – сказала Жанна. – Я ещё не одета. Ну, – сказала она входившему в комнату маркизу, – что за спешное дело у вас?
– Вчера, когда мы возвращались из Шуази, Полетт взяла с меня слово, что я побываю у вас в самом непродолжительном времени и всё расскажу вам. Дело в том, что эта маленькая шалунья отлично справилась со своей ролью и на славу разыграла предрешённую нами комедию. Всё шло как по маслу; вакхический характер празднеств произвёл своё действие на чувственность короля, и когда в нужный момент появилась Полетт, то король сразу и бесповоротно пленился ею. В Шуази его величество ни на миг не отпускал её от себя, и мне совершенно не удавалось переговорить с нею. Только на обратном пути она успела шепнуть мне, чтобы я повидался с вами и сказал следующие слова: «Даже в минуты первого торжества и упоения страстью Полетт не забыла обещаний, данных подруге!»
– Если это правда, – сказала Жанна, – то мечты лучших русских людей могут принять теперь более осязательный облик! Но скажите, – перебила она самоё себя, – а как же обошлось с де Майльи?
– О, сёстры отлично поделили короля между собою! Правда, в Шуази при короле почти неотлучно находилась Полина, но по переезде в Версаль обе сестры будут поочерёдно пользоваться вниманием его величества.
На лице Жанны отразилась брезгливость.
– Не понимаю, – сказала она, – как это у вас, господ французов, темперамент может совмещаться с такой расчётливостью в делах любви! Конечно, раз уж погружаешься в политику, то всякие пустяки вроде излишней щепетильности, нравственной брезгливости и женской стыдливости приходится оставлять в стороне. Но всё-таки я никогда не могла бы дойти до такого откровенного цинизма, как молоденькая Полетт, только что выпорхнувшая из монастыря.
