— Что это ты? — с недоумением спросил Евлампий.
Прохор, не отвечая, направился к кустам и вытащил оттуда убитого наповал молодого волка. Он бросил его неподалеку от костра.
— У Прохора где голова, там и рука, — похвалил Трефилыч, пробуя свое варево, которым остался вполне доволен.
Сам же Прохор, сдвинув колпак и почесав в потылице, с некоторым удивлением сказал:
— Что ж его сюда занесло? Шалый какой-то. Видно, ненароком.
— Убери, — тихо попросила Александра.
Прохор послушался и отволок волка за хвост в сторону.
После трапезы все улеглись недалеко от костра, кто подстелив лапник, кто в санях. Только Александра и Иоганн стали тихо обсуждать дальнейшие планы на нынешний день.
— Сколько войска сейчас Торжок воюет? — спросил рыцарь.
— Князь Андрей говорил, что Субэдэй привел под Торжок тысяч тридцать сабель. Но, судя по тому, что мы слышим удары пороков в ворота, он до сих пор не проник в город…
— Мы должны попытаться чем-то новоторжцам и русским пленным помочь, пока Батый сюда всю свою орду не привел, — проговорил Иоганн и решительно зажал в кулаке свой острый бритый подбородок.
— Но как же нам попасть туда, если город со всех сторон окружен высоким забором? — покачала головой Александра.
— Надо поближе подобраться, забор поджечь, пролом устроить, дорогу пленным освободить…
Рыцарь не успел договорить, как боярышня вдруг вскочила и схватилась за меч. В неверном зыбком свете забрежившего дня он увидел, как откуда-то из чащи появились и стали приближаться две припущенные снегом фигуры верховых. Сторожевой охотник сделал успокаивающий знак рукой. Вглядевшись, Александра Степановна и сама узнала Бирюка и Силантия. Их было только двое. Но где же князь Андрей? Его помощь была сейчас так нужна!
— Как вы так быстро нашли нас? — не могла сдержать нетерпения боярышня.
— Аз есмь охотник, — только и проворчал Бирюк, спешиваясь. — От Гершковичей мы двинули напрямик.
Набухшие от усталости веки почти прикрыли и без того маленькие глазки старосты.
— Где князь Андрей? Что с ним? — продолжала допытываться Александра.
Бирюк хмуро молчал. Боярышня настороженно взглянула на Силантия, который снимал седла и протирал взмыленных коней.
— Окаянные и нечестивые сыроядцы всю семью Евстигнея, жену и детей, злой смертью избиша, — ответил на ее немой вопрос Силантий, стараясь не смотреть на боярышню. Потом губы его скривились в какое-то подобие улыбки. — Опричь Ксюши, — добавил он.
— Это правда? — обернулась Александра к Бирюку.
— Истинно так, — подтвердил староста. — Марфа успела дочь в печке схоронить. Мы ее еле живую вытащили — совсем было задохлась. Егда мы к избе Евстигнея подъехали, то увидели, что, как пленный говорил, так все и было: двое поганых на стороже, один в избе спит. Князь Андрей вперед поехал и стал что-то на их языке говорить, видно, хотел, чтобы они его в избу пустили, да не тут-то было! Они сабли выхватили, князь Андрей стал отбиваться, тут и мы подоспели. Только пока мы с ними сражались, третий из избы выскочил — и на коня. Князь Андрей за ним. Стрельнул я в своего поганого из лука, когда тот бежать надумал, и уложил наповал, а Силантию пришлось с коня слезть и драться врукопашную, как тот все норовил за деревья прятаться. Но это его не спасло. Заколол его Силантий, как пса шелудивого. Тут и князь Андрей вернулся, ведя в поводу коня с убитым ворогом. Все бы хорошо, только окаянный успел своей саблей достать грудь князя. Шатаясь, слез он с коня, обыскал таурменского воеводу, что-то у него с пояса снял, а сам свалился без жизни.
Боярышня и рыцарь Иоганн слушали бесхитростный рассказ старосты, затаив дыхание, боясь неосторожным словом сбить Бирюка.
— Мы внесли князя в избу, — продолжал он, — хотели воды нагреть, чтобы раны промыть, тут мы Ксюшу и вытащили. Пока раны перевязывали, князь Андрей в себя пришел. Велел воеводу таурменского положить на спине, головой на заход, с оружием, и засыпать камнями. Опосля хотел князь сесть в седло, но ослабел и не смог. Тогда велел он нам скорее к тебе возвращаться, а сам с Ксюшей в разоренной избе остался.
— А мне он что-нибудь передал? — встревоженно спросила Александра.
— Передал, чтобы ты про лес, что к тыну подходит, помнила. А еще сказал, что у него теперь такая власть будет, что он не только Торжку, но и самому Новгороду сможет помочь.
— Боюсь, князь Андрей не скоро к нам доберется, если даже жив останется, — вздохнул рыцарь. — Скажи, командир, — обернулся он к Александре Степановне, — о каком лесе речь идет?
— Лес, в котором мы с вами сейчас находимся, дядя Иоганн. Он расположен на высоком берегу Тверцы и подходит очень близко к тыну, которым татары окружили град.
— Хорошо. Здесь побег пленных устроить можно, если тын поджечь…
— А еще сказал князь, надо остановить главный порок, чтобы спасти ворота верхнего города хоть на время, — неожиданно вмешался Бирюк. — Это я беру на себя. Он мне все объяснил. Пойду с Силантием да еще рыбацкого сына Мишу возьму. Нам его богатырская сила ой как пригодится. Когда я проберусь к пороку и заставлю его замолчать, вы подожжете тын.
Александра согласно кивнула, и староста пошел будить Мишу.
— И все же в Торжок весточку передать надо, — сказал Иоганн, — чтобы они с нами заодно действовать могли.
— Но как, дядя Иоганн? Как?! — воскликнула Александра.
— Совет устроим, — предложил рыцарь. — Может, кто что и придумает.
— Пожалуй, — согласилась Александра и стала расталкивать Евлампия и Митрофана, удобно улегшихся на толстый слой лапника и укрывшихся медвежьей шкурой. — Вставайте вы, непробуж внуки, вспомните поучение Владимира Мономаха: «Пусть солнце не застанет вас в постели».
Те ворча поднялись, наскоро утерлись снегом и, только тут углядев боярышню, изумленно на нее уставились. Тогда Александра Степановна велела им позвать и остальных своих спутников. Когда все кое-как расселись вокруг костра, она негромко сказала:
— Путь наш вел к Торжку и у Торжка кончился. Нам не спасти града сего и людей, что затворились в нем. Но можно попытаться спасти многих из тех полонян, что поганые держат за тыном и под их прикрытием ходят на приступ, да и жителей города.
— Как же ты мыслишь сие сделать? — спросил Трефилыч и воззрился на Александру своими доверчивыми голубыми глазами, как будто выцветшими от солнца и ветра.
— А вот как, — насупив тонкие брови, словно недовольная чем-то, отвечала боярышня. — Поганые если и ждут для Торжка помощи, то лишь со стороны захода солнца — со стороны Новгорода, а не отсюда, где лес ближе всего подходит к детинцу по берегу и тянется вдоль Тверцы до ее притока Здоровца. У нас есть еще запас греческого огня, хоть и не велик, а есть. Подойдем тайно, подпалим в одночасье тын и откроем полонянам путь к спасению. Ты, Евлампий, и ты, Прохор, с высоких деревьев будете стрелять в поганых, которые погонятся за беженцами. А мы с дядей Иоганном и остальными встретим их на земле и хоть немного задержим.
— Алекса, — мягко возразил Иоганн, — враги сразу дорогу пленным преградить постараются, и те в прожог даже пройти не смогут.
— Ты прав, — согласилась Александра. — Надо отвлечь их внимание. Но как?
— Путь один, — решительно сказал рыцарь, — как раз когда тын подпалим, из Торжка вылазка должна быть, и прямо с другой, полуденной стороны.
— Как же об этом весть подать? — задумчиво спросила Александра Степановна, как бы обращаясь за помощью ко всем.
Первым откликнулся Митрофан.
— Я и подам, — уверенно бросил он. — Я Торжок и все окрестности хорошо знаю. Сколько раз посылал меня сюда на торг Степан Твердиславич. Недалеко от Тайничной башни подземный ход есть. Лаз в него у реки за камнями. Авось проберусь в детинец. Напиши, боярышня, посаднику новоторжскому, чтобы сделали вылазку…
— А ну как попадешься и грамоту отберут? — вмешался Евлампий.
— А если тебя новоторжцы за лазутчика поганых примут? — добавил Афанасий.
— Тогда напиши свой знак и вложи в мой оберег, — не глядя ни на кого и обращаясь по-прежнему только к Александре, сказал Митрофан. Его красивое, даже слегка женственное лицо обрело твердость, на скулах заходили желваки. Он снял круглую медную ладанку-оберег, на одной стороне которой виднелось изображение святой и надпись: «Се заступница людей».
Александра взяла медный оберег, потом нерешительно молвила:
— А ну как не поверит Иван Дмитриевич, что это я писала?
— Он тебя с малолетства знает, — с каким-то особенным выражением сказал Митрофан, — небось поверит.
Александра Степановна посмотрела на оберег, повертела его в руках. Слегка замешкавшись, она достала писало, тонкий и длинный кусок бересты и процарапала на ней надпись, вложила в оберег и вернула его Митрофану. Принимая обратно ладанку, Митрофан невольно коснулся руки боярышни. Кровь отлила от его лица, и он стоял некоторое время, боясь поднять глаза, чтобы не выдать себя — этот баловень новгородок не задумываясь отдал бы жизнь за Александру Степановну. Повесив оберег на шею, он отошел к саням, но скоро вернулся, уже на лыжах и в белом балахоне, без оружия, с одним только ножом у пояса. Он отвесил всем земной поклон.
