Бояться оказалось попросту некогда. Вокруг не боялись. Кто-то старался лишить жизни как можно большее количество басурманов, а кто-то тащил из их домов всё, что попадалось под руку. Немного погодя Данила и счёт убитым потерял, только рубил и рубил налево и направо, хорошо понимая, что выбора нет — либо он, либо его.
Уши резанул истошный женский крик. Из ближайших ворот навстречу пушкарю выскочил Семён. Весь его кафтан, руки и даже лицо были залиты кровью. Это неудивительно, Данила тоже весь в крови, своей и вражеской вперемежку, но Семён держал... чью-то отрубленную руку! Завидев приятеля, довольно показал:
— Во! Нашёл колечко, какое обещал!
На окровавленном женском пальце действительно красовалось золотое кольцо с огромным красным камнем. Хотя камень, может, и не был красным, просто таким было всё вокруг. Данила сначала оторопел, потом с силой оттолкнул Семёна так, что страшная добыча выпала из рук. Тот разъярился:
— Ты что?! Я еле с бабой справился!
Договорить им не дали. Из тех же ворот выскочил Гагарин, размахивая саблей, видно, пытался защитить свою родственницу. Тут же Семён, корчась, упал в пыль рядом со своей добычей. За ним последовал и татарин, теперь уже от руки Данилы. Из горла Семёна толчками вырывалась кровь, он пытался что-то сказать, но донеслось только бульканье. Наконец глаза его остановились, побелев, так и оставшись открытыми. Данила с трудом заставил себя закрыть веки погибшему приятелю. Но раздумывать дольше было некогда, на улицах шёл ожесточённый бой.
Потом Данила и не помнил, что делал. Он отбивался от чьих-то нападок, рубил и колол сам... А потом...
Это лицо он мог бы узнать даже в полной темноте! Шрам пересекал левую бровь и щёку, уползая к подбородку... Татарин не успел даже замахнуться, те, кто оказался рядом, рассказывали, что смирный Данила издал такое рычание, что у многих волосы встали дыбом. Даже если бы в его руке не было сабли, пушкарь разорвал бы проклятого татарина голыми руками, перегрыз ему глотку собственными зубами, мстя за своих родных. Он действительно растерзал казанца, продолжая кромсать уже бездыханное тело, пока за плечо не тронул кто-то из своих:
— Опомнись, он мёртв.
— А? — вскинулся Данила.
— Другие ещё есть, — укорил его русич.
Не один Данила в этот страшный день мстил за гибель родных. Тысячи русских людей пришли к Казани поквитаться за многие годы бед и несчастий, принесённых нападками на их земли, за гибель и унижения в плену близких, за погубленную, порушенную счастливую жизнь... Месть их была страшной. Оправдывает ли жестокость злодеяний жестокость мести? Бог весть, только тогда многим тысячам такая месть казалась единственно возможной. Казанское ханство должно было быть уничтожено, иначе не видать русским покоя, пока живы те, для кого чужой полон — это доход, для кого чужая смерть легка и незначительна, будь то смерть безоружной женщины, старика или ребёнка. Реки крови, пролитые казанцами на русской земле прежде, теперь превратились в такие же реки на улицах самой Казани! Горы убитых при налётах на русские города или умерших в рабстве русских людей обернулись такими же горами в их собственном городе! Мало кто из русских расчётливо убивал, все мстили! Мстили жестоко, страшно, но по праву мстителей. Осудил ли их Господь за это право? Им ответ держать перед Богом.
Казанские женщины и дети расплачивались собственными жизнями и свободой за злодеяния своих мужей и отцов. Царь приказал не брать в полон мужчин, оставить только женщин и детей.
В Казани оказалось такое количество трупов и нападавших, и защитников, что даже улицу, ведущую от Муралеевых ворот к ханскому дворцу, для проезда царя Ивана Васильевича удалось расчистить с трудом. К государю с криками благодарности бросились несколько тысяч освобождённых русских пленников.
У приехавшего в Казань Шигалея царь вдруг... попросил прощенья:
— Тебе ведомо, сколько раз посылал я к ним с предложением покоя. Не захотели! Сколько раз лгали, сколько злых ухищрений от них видел!
В походной церкви Иван долго стоял на коленях перед образами, потом так же долго пытал своего духовника протопопа Андрея:
— Прав ли, отче, подскажи! Прав ли? Ведь хотел миром, просил мира, не ответили. Напротив, обещав, тут же нарушали свои слова! Столько бед принесли земле Русской, что и Батый проклятый не принёс. Батый единожды земли наши разорил, в полон русских брал. А эти много раз и полонили, и как скот в ярме держали... Предатели!
Протопоп не мог понять своего царственного ученика: в чём сомнения?
— Твоей рукой покарал Господь поганых! Твоей рукой явил им свою волю.
Немало лет пройдёт, перестанет Иван Васильевич спрашивать, прав ли, перестанет задумываться, имеет ли право казнить по своей воле, но это будет позже. Тогда царь ещё страшился казней, будь то свои или чужие, но уже всей душой возненавидел предательство.
Данила сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону.
— Ты чего? — осторожно тронул его Гордей. — Ранен?
Пушкарь поднял на него глаза. И столько было в них боли и страдания, что вопрошавший вздохнул:
— Не казни себя... Они бы тебя или твоих родных не пожалели...
Данила усмехнулся:
— А они и не пожалели... Сирота я, все погибли после набега казанского. Я отомстил. — Он почему-то развёл руками, точно вся резня в городе была его рук делом.
— Все мы отомстили, — согласился кто-то рядом.
— Не-ет... — упрямо возразил Данила. — Я нашёл того самого татарина, который мать тащил в полон за волосы.
— Да ты что?! — ахнули сразу несколько человек. — И впрямь нашёл?! Это как же?
— Шрам у него был приметный, через всё лицо. По шраму узнал и зарубил! — Голос пушкаря вдруг стал жёстким. Сейчас он уже был рад, что смог пусть через много лет отомстить за гибель родных.
Молодой парень, старательно оттиравший рукав от крови, вдруг сообщил:
— А я мамку в полоне нашёл!
— Ты?! — теперь уже внимание всех переключилось на него.
— Ага... У мурзы на дворе в рабах была. Она у меня красавица, вот и взял себе.
— А где ж она? — Кажется, в лицо парня заглядывали все, кто только слышал его слова. Не терпелось узнать подробности такого счастливого случая. Рыжий парнишка сокрушённо закрутил головой:
— Недужная очень была... Только меня перекрестила и померла...
— И ничего не сказала?
Тот вздохнул:
— Сказала... чтоб счастливо жил...
Сидевший рядом с Данилой русич тихо вздохнул:
— Не его то матушка. Она его Данюшкой называла, а он Микула.
— Как звала?! — встрепенулся пушкарь.
Парень пристально посмотрел на Данилу, ревниво поинтересовался:
— А тебе пошто? Как бы ни звала, то моя мать. Её татары в полон угнали.
Пушкарь подсел к нему ближе:
— Не обижайся, брат. У меня тоже матушка в полоне, только меня Данилой кличут, а мать в детстве Данюшкой звала. Может, то моя была?
— Нет! Моя! — резко возразил Микула.
— А волосы у неё какие?
Тот вздохнул в ответ:
— Седые все. — Чуть помолчал и всё же добавил: — Родинка была...
— Над губой слева?! — не удержавшись, ахнул ещё один из слышавших. — Как у моей?
— Не-е...
— На щеке! Ближе к уху, — почему-то уверенно заявил Данила. Теперь он не сомневался, что это была именно его мать.
— Да, — шёпотом отозвался парень.
— Ты где её схоронил?
— Пойдём, покажу...
Сидя у холмика, Данила думал, что немного погодя холмик затопчут кони и люди, и останется мать только в его памяти... Он вдруг повернулся к Микуле:
— А мы с тобой теперь братья. Здесь и моя, и твоя мать.
Тот сокрушённо помотал головой:
— Да нет, моя сразу погибла, я видел. Просто надеялся, что жива... А когда твою увидел, то подумал: вдруг это она?
— Всё равно братья! — твёрдо заявил Данила.
Микула согласился:
— Все мы братья, кто Казань брал. Навеки поганые нас запомнят, с землёй бы сровнять их логово, чтоб больше не налезали на наши города, не сиротили людей русских!
Страшным уроком стала Казань для всех: и тех, кто её защищал, и тех, кто её брал. Русские доказали, что они не беззащитны, что нельзя год за годом безнаказанно убивать людей, уводить в плен женщин и детей, грабить города. Русский кулак медленно замахивается, но бьёт больно, казанцы это запомнили.
Жестокий штурм и бои на улицах города точно разом выплеснули всю злость и тех, и других. И хотя потом ещё несколько лет продолжались мелкие стычки, но главное решилось тогда — со взятием Казани! Резня словно примирила вековую вражду, хотя славяне долго помнили вековые обиды и беды, но приняли раскаявшихся, признали крестившихся своими если не братьями, до этого было пока далеко, но соседями. Русская душа широка и способна прощать, она будет болеть по потерям, скорбеть по погибшим, но укора на раскаявшегося виноватого не держит. Приди с добром — добро в ответ получишь, живи мирно — никогда не узнаешь силу русского меча и страсть русской ярости. А не хочешь, так получи, что заслужил! Прав князь Александр Невский, сказавший: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!»
