- Государь-батюшка, воевода Панич убит. Его нашли в груде тел там, где удирали ромеи!
Лишь после этого царь Симеон опомнился и закричал на воевод:
- Эй, бурдюки овечьи, догнать ромеев и порубить! Без головы Лакапина не возвращаться! Пороть буду!
И никто из воевод не посмел возразить царю. Погиб лучший воевода болгарского войска, отважный Панич, и его смерть требовала отмщения. Все воеводы признали правоту царя: надо преследовать византийское войско. Но кто-то из воевод вполголоса заметил:
- Вот и посчитаются с нами ромеи, как в ночь догонять пойдём. То мы их в ловушку заманили, то они нам сыра бесплатного бросили.
Однако сказанное тихо долетело до слуха царя через его шептунов, и он не поленился позвать смелого воеводу.
- Черт возьми, а ты прав, шептун Ботев. Мы и впрямь в ловушку угодим, потому как Лакапин хитрее меня. - Симеон рассмеялся над своей шуткой, а отгромыхав, произнёс: - Приводите войско в порядок, а я пойду спать, - и скрылся в шатре.
Уже далеко за пределами опасности, на раннем рассвете апрельского дня, император послал Гонгилу за Лакапином. Он ехал неподалёку и появился быстро. Багрянородный сказал:
- Великий доместик, ты устал в седле. Садись рядышком в колесницу, отдохни. - Гонгиле Багрянородный указал на коня: - Веди его на поводу.
Лакапин спешился и сел в колесницу.
- Слушаю тебя, Божественный.
- Спасибо тебе и низкий поклон за то, что спас своего императора от позорного плена.
- Это верно. Великий позор ожидал бы нас, случись подобное, - усмехнулся Лакапин и добавил: - Да Бог миловал, и всё позади.
- А что нам дальше делать? Как Симеона образумить?
- Пока не знаю, Божественный. Но поскольку он тоже опозорился, то постарается смыть позор и вновь подойдёт к Константинополю, будет ломиться на стены.
- А что ты будешь делать? Ведь тебе с ним воевать, - усмехнулся юный император.
- Если поможешь, государь, я справлюсь с Симеоном, - серьёзно отозвался Лакапин. - Есть у меня одна задумка.
- В чём моя помощь? Нанимай войско, денег казна тебе даст.
- Другая помощь нужна, немедленная. На этот раз царь Симеон попытается идти на приступ Константинополя не только с суши, но и с моря и ему нужен будет флот. Если мы не помешаем, он наймёт его у африканских арабов или у русов. Их малые ладьи и струги легки и быстры, й тогда по Чёрному морю Симеон прорвётся в Босфор и войдёт в бухту.
- А цепь в Золотом Роге зачем?
- Оборвут. Болгары в железе толк понимают.
- Да, это я слышал.
- Ты, Божественный, как приедешь в Магнавр, тотчас пошли своих дипломатов к арабам и русам.
- И это все?
- Нет, Божественный. Прими любые меры к тому, чтобы азиатская армия была на европейском берегу. И Льва Фоку убери.
- Уж лучше сам возьмись за Льва Фоку. А я тебе новый эдикт напишу. Сильные слова найду.
- Хорошо, Божественный, но помни: я во всём тебе уступаю лишь потому, что ты молод.
- Ах, Лакапин, я другим озабочен. Надо будет обязательно описать события минувших дней и нынешней ночи. Это же страницы истории империи Македонян. Как важно сохранить это для потомства!
Спустя десять и двадцать лет Роман Лакапин будет слышать от улыбчивого Константина Багрянородного те же слова. Словно у императора нет других забот, как только писать сочинения. Что ж, за ту свободу действий, какую предоставит Лакапину император, у того не возникнет никаких других чувств кроме благодарности. Потом придёт уважение, родится любовь. И Роман Лакапин в течение двадцати пяти лет станет соправителем Константина Багрянородного, заслужившим от него самую высокую похвалу.
А пока Божественный и великий доместик спешили добраться до Константинополя, по пути оставив полтагмы в Силиврии для защиты крепости, сами же готовились защищать столицу империи. Отступление гвардии от болгарского войска не было похоже на паническое бегство. Это было расчётливое и продуманное действо спасения императора Византии, который по молодости лет сделал опрометчивый шаг.
Какими путями, неведомо, но вести о том, что произошло на реке Ахелое, дошли не только до горожан, но и до обитателей Магнавра, до священнослужителей и самого патриарха. Все уже знали, как болгары заманили гвардию в ловушку и с какой доблестью великий доместик Лакапин вывел тагмы из вражеского окружения и спас императора от неминуемого пленения. И когда Багрянородный был уже совсем близко от столицы, в город примчались глашатаи и весть о приближении императора облетела все кварталы столицы. Во Влахернском храме зазвонили колокола. На их зов откликнулись другие храмы, и над Константинополем вознёсся благовест. А к северным воротам, в которые должен был въехать император, потянулись сотни горожан. Под звон колоколов выехала из дворца навстречу сыну и императрица Зоя-августа. За минувшее время она провела не одну бессонную ночь, переживая за сына. Её мнение о его неразумном шаге совпадало с мнением Романа Лакапина. Но она уже простила сына и торопила возниц, управляющих четвёркой быстрых коней.
- Они тянутся, как сонные мухи, - сетовала Зоя-августа мамке Вивее.
- Тем желаннее будет встреча, - отвечала мудрая повитуха.
Странно, но императора встречали как победителя. Над толпами горожан стоял с неутихающей силой гул голосов. А Багрянородный прятал от горожан глаза: ему было стыдно. Он хорошо знал, что ведёт за собой вражеское войско, и с болью думал, что через день-другой, заняв Силиврию, царь Симеон появится под стенами Константинополя. Уповал юный император на Бога и надеялся, что воины Кариона продержатся за прочными стенами Силиврии несколько дней, пока не придёт помощь. Но император понимал, что сейчас это его досужие размышления. А жизнь всё рассудит по-иному, и ему придётся держать ответ перед народом за то, что он не может укротить нрав воинственного соседа. Потому-то Багрянородный и не глядел на горожан и даже не видел, как прошагала близ него четвёрка коней и протянула колесницу, в которой сидела Зоя-августа. Он очутился лицом к лицу с матушкой Зоей-августой, которая хотя и смотрела на сына с материнской любовью, но готова была укорить его за легкомыслие. Не укорила. Она легко перебралась к сыну, обняла его.
- Багрянородный, держи голову выше! - проговорила она. - Нет твоей вины в том, что сегодня враг оказался сильнее и коварнее.
- Да, матушка, я уже всё осознал. И я помню, что у нас с Симеоном болгарским в силе мирный договор двенадцатого года. Но как я объясню византийцам всё это.
- Твой народ умный, и он поймёт. Только не надо перед ним оправдываться. В нужный час ты расскажешь ему правду.
Близ самых ворот при въезде в крепость стояла плотная толпа горожан. Они в этот миг молчали. И вдруг молчание было нарушено мощным голосом. Могучий ремесленник в кожаном фартуке, с руками, словно корневища дуба, спросил:
- Божественный, почему ты бежал от болгаришек? Ведь мы тебе такое крепкое оружие отковали!
Юный император не спрятался за мать и Гонгилу. Он велел остановить коней и встал.
- Честно скажу: сегодня царь Симеон сильнее меня. Но я же расту и скоро наберусь сил. Вот и встретимся с Симеоном в чистом поле.
Чистосердечное признание императора было принято горожанами с воодушевлением. Могучий кузнец взмахнул руками, шлёпнул себя по кожаному фартуку и воскликнул:
- Славный парень наш император!
И толпа восторженно загудела. Но похвала не вскружила голову Багрянородному. Он опустился на сиденье и так глубоко задумался, что не замечал уже горожан, стоящих на центральном проспекте Константинополя. Он думал о том, как предотвратить беду, которая неотвратимо приближалась к столице. «Надо остановить болгар на подступах к городу, но как остановить, если нет под рукой армии?» - бился в голове один и тот же вопрос. Он запрокинул её в небо, чтобы вознести молитву к Богу, и вдруг увидел перед собой купола Святой Софии. В глубине души зазвучал церковный хор, а перед глазами шествовал крестный ход с хоругвями и чудотворными иконами и славил мир.
К императору пришло воспоминание пятилетней давности в честь освобождения Константинополя от болгарской осады. «А что если повести крестный ход навстречу врагу? Ведь болгары тоже христиане. Проснётся же в них Бог милосердия.
Не должны же они убивать и брать в рабство ищущих мира!»
Мысли в голове Багрянородного накатывались волнами, перехлёстывали друг друга, и, когда настала пора сворачивать на широкий, но короткий проспект Меса, ведущий к дворцу Магнавр, он сказал Гонгиле:
- Вели ехать в храм Святой Софии.
Когда свернули к собору, Зоя-августа подумала, что сын хочет помолиться за своё спасение от плена, и промолвила:
- Ты верно поступаешь, сын мой. Надо вознести молитву Всевышнему за то, что спас тебя от неминуемой и страшней беды.
