К утру Андрей Заплатный с Федотом перетаскали всю управу. А Захар привел со своего поста трех баб да двух стариков. Они шли на гумно молотить, а Захар их и заграбастал. Посмеялись над Захаром, а арестованных отпустили.
Утром в помещении управы стало тесно. Перебрались в дом лесника.
В управе оставили одного сторожа.
Когда все ушли, сторож подошел к камере, в которой сидело до десятка контрреволюционеров и кулаков, и, обращаясь к ним, сказал:
— Ну, что? Отшились, и нитки в пазуху!
6
После установления Советской власти в Строгановскую волость пришла бумага с вызовом в город всех старых речников.
По первопутку на паре сытых лошадок мы с Андреем Ивановичем приехали в Пермь.
Управление Камского водного транспорта разместилось в самом лучшем здании города — в доме бывшего пароходчика Мешкова.
На крыше развевался красный флаг. Освещенный снизу электричеством, он горел, как пламя.
У главного входа стоял матрос с винтовкой. Заплатный обратился к нему:
— Скажи, бурлак, куда явиться? Нас с Верхокамья вызвали.
— Ты, земляк, не лайся, — сказал матрос. — Были бурлаки, а теперь стали водники.
КРАСНОГВАРДЕЙСКАЯ АТАКА
КНИГА ВТОРАЯ
1
— Смотри, Ховрин! Раньше здесь было управление пароходства Каменских и Мешкова, шкуродерной компании, а нынче…
Любуясь новой позолоченной вывеской, на которой было написано «Рупвод», я пошутил:
— Ты, Андрей Иванович, тоже переменил свою вывеску? Был Андрей Заплатный, а теперь по советскому удостоверению — Андрей Иванович, товарищ Панин.
— Не переменил, а сбросил к черту. Пусть сейчас буржуи пощеголяют в заплатах, а нам они до смерти надоели.
— Кто?
— И буржуи, и заплаты…
В районном управлении водного транспорта — рупводе, куда нас проводил матрос с винтовкой, указали на дверь, обитую черной клеенкой.
— Сюда входите, товарищи.
В большой комнате, обставленной пароходской мебелью — камышовыми диванами и креслами, — за столом, заваленным бумагами, чертежами, сидел человек с изможденным, старческим лицом, в поношенном бушлате. Он встал из-за стола и первым поздоровался с нами, назвав свою фамилию:
— Калмыков…
— Бывший начальник постов? — с недоумением пробурчал Панин.
Калмыков, улыбнувшись, ответил:
— Да. Бывший начальник постов.
— Как же это понять? Был начальником при старом режиме — золотые пуговки, а сейчас…
— …стал начальником Камского пароходства, — закончил Калмыков. — У меня в то время разные были посты. На вашей карчеподъемнице тоже был пост. Товарища Кондрякова помните?
— Михаила-то Егоровича?
Как не помнить Кондрякова? Как забыть то время, когда мы вместе с Андреем Ивановичем и Кондряковым мыкали горе у подрядчика Юшкова и на карчеподъемнице и как иногда приезжал к нам начальник постов Калмыков?
— Ты, Андрей Иванович, еще выговаривал Кондрякову, не родня ли, дескать, ему Калмыков, — припомнил я.
— А я почем знал, что он наш человек. Как-никак, начальник… А ты, товарищ Калмыков, сразу бы тогда и сказал, кто ты такой и что у тебя за «дела» с Кондряковым.
— И что у нас на уме? Тоже сказать? Приходилось, товарищ Панин, осторожно работать. Уже перед самой Октябрьской революцией, при керенщине, попался. Видите, до чего довели гады? А мне сорока лет нет…
Калмыков тяжело закашлял. Судорожно вздрагивали плечи и бледные руки.
Андрей Иванович сказал:
— Как же так, дорогой товарищ Калмыков? Тебе же лечиться надо, отдыхать надо.
— Отдыхать не время. Только сейчас по-настоящему начинается борьба за Советскую власть.
— Когда же ты отдыхать-то будешь? — не унимался Панин.
— После победы.
— А если не выдюжишь?
— Что ж поделаешь. Буду считать, что не зря на свете жил…
Я пытался понять, о чем говорит этот больной хороший человек. Октябрьская революция победила — о какой еще победе идет речь? О какой борьбе?
Однако переспрашивать Калмыкова и вмешиваться в разговор я стеснялся…
Калмыков подошел к карте Камы, висевшей на стене.
— Смотрите, товарищи. Вот Боровской затон, Королевский, Заозерье, Курья… Все это большие затоны, но они мертвые. Суда снегом занесло… Мастерские не работают.
— Почему не работают? — спросил Панин.
— Машинные команды по деревням разбрелись, — ответил Калмыков и, закашлявшись, сел за свой стол.
— Товарищ Калмыков, — сказал Панин. — Мы с Сашкой можем хоть сейчас поехать в любой затон. Я ведь механиком был.
Калмыков пропустил мимо ушей предложение Панина.
— Часть пароходов нам заводы помогут отремонтировать. А дальше что? Не на прикол же ставить суда в начале навигации? Своих-то специалистов у нас пока нет, а старые капитаны да помощники саботируют. Взять ваш бурлацкий увал. У вас там немало укрывается опытного народа. Каменским да Нобелю они служили, а рабочей и крестьянской власти не желают. Перепишите всех капитанов и отправляйте их на транспорт… Под конвоем, если понадобится… Чтобы не сорвать первую советскую навигацию, приходится крайние меры принимать, товарищи…
Панин медленно встал, уперся руками в стол и глухо проговорил:
— Я так понимаю, товарищ Калмыков, что нам, значит, ехать обратно в Строганове.
— Да! — подтвердил Калмыков.
— А если я на своем, не на купеческом пароходе послужить хочу? Сколько лет ждал такого счастья, а выходит, что…
— Я тоже не прочь, товарищ Панин, а видишь — сижу на берегу! — резко оборвал Панина Калмыков и закончил уже гораздо спокойнее: — Этого сейчас революция требует… Вот когда проведем первую советскую навигацию, там видно будет. Может, нам с тобой целой флотилией придется командовать. Молодой товарищ, — Калмыков кивнул в мою сторону, — через несколько лет, безусловно, будет настоящим советским капитаном… — Калмыков встал. — Задерживать вас больше не могу. Поезжайте домой и действуйте. На помощь, вам мы посылаем еще нескольких товарищей из рупвода…
Мы пожали Калмыкову руку и вышли в коридор. Мимо проходили матросы с винтовками, судовые рабочие в промасленных бушлатах; проплыл старый капитан в форме из довоенного сукна, с «капустой» на фуражке; показался высокий молодой человек в поношенной офицерской форме, со следами погон на широких плечах. Панин насторожился.
— Мишка Чудинов!.. Сынок самого директора мешковского пароходства. Папаша ихний в скитах скрывается, а сынок, видимо, подмазывается к Советской власти. Вдруг да пошлют такого к нам в Строганове — греха не оберешься…
«Здорово жили буржуи, — думал я, глядя на потолок, где были вылеплены разные фигуры. — Теперь настоящие хозяева нашлись — наш брат матросня…»
В тот же день мы выехали из города.
Панин сердился, злобно покрикивал на лошадей. Вечером, перебравшись через Каму, мы въехали в Полазненский волок. Огромные сосны сплетались вершинами над дорогой, сквозь заиндевевшую хвою сверкали редкие звездочки. Дорогу перебегали зайчишки, где-то далеко в логах выл одинокий волк.
На одном из поворотов раскатившиеся сани ударились о пень, лопнула завертка. Панин остановил лошадей, вылез из саней.
— Сели на мель моряки сухого болота, — зло сказал он.
Я ответил:
— В передке есть запасная.
— Что?
— Завертка, говорю, есть запасная.
— Я про попа, а ты про попадью! Если бы не товарищ Калмыков, ни за что не согласился бы я в такое распрекрасное время сидеть дома на печке да сажу перегребать.
— Мы с тобой, Андрей Иванович, беспартийные. Почему не сказал об этом Калмыкову? В Строганово тогда других бы, партийных, назначили, а нас на транспорт.
Панин молча приладил завертку, сел в сани, передернул вожжами и только тогда ответил:
— Ничего ты не понимаешь! Приедем домой и в партячейку вступим. Днем раньше, днем позднее — какая беда. Калмыков и так знает, что мы большевики.
У первой же деревни на выезде из волока мы наткнулись на завал — дорога была перегорожена бревном. Из-за угла крайней избы вышли два парня с шомполками. Панин засунул руку за пазуху.
— Кто едет? — издали спросили парни.
— Не подходи! — крикнул Панин. — Брякну «бутылкой» — одни лапти останутся.
Ребята остановились.
— Вы чего подорожничаете?
— Деревню караулим. Вчера в волости председателя убили.
— Ну-ка, айда сюда! — позвал я караульщиков. — Мы строгановские, из города едем.
Парни с опаской подошли.
— Кто у вас председателем был? — спросил Панин.
— Еремей Иванович из Гарей. Может, слыхали? Домой шел с собрания. Из ружья убили… бандиты, должно быть, или кулаки. В волоку стали пошаливать.
