– Хайль Гитлер! – переступив порог кабинета и выбрасывая руку вперед, провозгласил Пауль Зиберт.
– Хайль! – ответили за столом.
Овчарка зарычала, но Зиберт и бровью не повел.
Кох жестом показал вошедшему кресло, где перед этим сидела Валя.
– Где вас наградили крестами? – спросил Кох.
– Первым – во Франции, вторым – на ост-фронте, герр гауляйтер, – ответил Кузнецов.
– Что вы делаете сейчас?
– После ранения работаю по снабжению своего участка фронта.
– Какого?
– Курского.
Зиберт полез в нагрудный карман за документом, хотел показать его Коху. Но при этом, казалось бы безобидном, движении гестаповцы насторожились. Собака оказалась у ног Кузнецова.
– Не беспокойтесь. Вы ведь показывали документы моему адъютанту?
– Да, конечно.
– Откуда вы родом?
– Из Восточной Пруссии. В сорока километрах от Кенигсберга у моего отца имение.
– Значит, вы мой земляк.
– Так точно, герр гауляйтер.
– Каково настроение в армии?
– О, все полны решимости!
– Скажите, многих испугали последние события?
– Вы имеете в виду Сталинград? Он укрепил наш дух.
– Да, да. Возвращайтесь к себе в часть. Имейте в виду: фюрер именно на вашем курском участке готовит хороший сюрприз русским, – многозначительно сказал Кох.
– Я не сомневаюсь, герр гауляйтер.
После минутного молчания Кох сказал;
– Я удивлен, что вы, заслуженный офицер германской армии, человек арийской крови, да еще родом из Пруссии, ходатайствуете за какую-то польку.
Все это Кох проговорил с брезгливой миной.
– Герр гауляйтер! Фрейлейн немецкой крови. Я сам видел документы ее отца, которого зверски убили бандиты, – оправдывался Зиберт.
– Если каждый германский офицер будет ходатайствовать за женщин из покоренных нами народов, то некому будет работать в нашей промышленности. Ведь вам известно, что мы все бросили на фронт и что у нас не хватает рабочих рук. Вы член национал-социалистской партии и не должны связывать себя с фольксдейчами. Эти люди нужны нам только для того, чтобы временно было на кого опираться в завоеванных государствах.
Будучи убежденным в «чистокровности» Пауля Зиберта и преданности его «фюреру», Кох уже без остановки начал его поучать:
– Ни русские, ни украинцы, ни поляки, по сути дела, нам не нужны. Нам нужны плодородные земли. Здесь отныне и навсегда будут немцы. – Голос его брал все более и более высокие ноты. – Местное население мы должны обезвредить…
В продолжение всей беседы, длившейся около сорока минут, Кузнецов чувствовал в правом кармане брюк взведенный «вальтер». Каждую секунду он готов был выхватить револьвер и всадить всю обойму в ненавистную морду своего «земляка», который, захлебываясь от собственного красноречия, решал сейчас сложную проблему: как добиться уничтожения польского и украинского народов.
Но охранники не сводили с Кузнецова глаз, настораживаясь при малейшем его движении. Уперлась в него глазами и овчарка. Видимо, она прошла специальную дрессировку для наблюдения за посетителями.
«И руки не дадут поднять, – думал Кузнецов. – Не допустят выстрела…»
Удовлетворенный своей программной речью, Кох вновь обратился к Кузнецову с вопросом:
– Что вы думаете делать после войны?
– Я хочу остаться в России.
– Вам нравится эта страна?
– Мой долг работать в этой стране так, чтоб она нравилась фюреру.
– Ответ, достойный немецкого офицера. Хорошо, я разрешу оставить здесь вашу возлюбленную. Надо иногда и побежденным оказывать милость. Но вы и не думайте вступать с нею в брак, – закончил Кох и сделал надпись на заявлении Вали.
А Валя в это время, казавшееся ей бесконечным, сидела в приемной, настороженно всматриваясь в тяжелую дверь. «Вот сейчас раздастся выстрел… Вот сейчас…» – думала она. Но говорить приходилось о другом. Рядом сидевший немецкий офицер приставал с игривыми разговорами.
– Да, конечно, есть и подруги хорошенькие, – как в бреду, отвечала Валя. – Могу познакомить…
Но вот из кабинета Коха, улыбаясь, спокойно вышел Кузнецов. В руках он держал заявление Вали.
– Что вам написал герр гауляйтер? – громко спросил Бабах и, взяв у Кузнецова заявление, прочитал вслух: – «Оставить в Ровно. Предоставить работу в рейхскомиссариате». О, поздравляю вас, фрейлейн, поздравляю вас, герр обер-лейтенант!
Все сидевшие в приемной стали поздравлять Зиберта и Валю и пожимать им руки, а Бабах, в знак особенного расположения, предложил Кузнецову несколько пачек отличных сигарет.
Валя взяла Зиберта под руку. Они вышли.
На квартире она спросила Кузнецова:
– Не решился?
– Это было бы безумием. Три охранника да еще за драпировкой – ты, вероятно, не заметила – стоял кто-то. Проклятая собака у ног. Да если б я только шевельнулся, меня бы схватили… Лишь бы Кох не уехал из Ровно! Его участь решена, он будет уничтожен, но уничтожен без риска для отряда, для тебя, для меня самого. Я теперь «проверенный». Ведь подумать только: уроженец Восточной Пруссии, рейхскомиссар Украины Кох не догадался, что разговаривает с советским партизаном, который и в Германии-то никогда не был! Но все же наша встреча прошла не без пользы. Ведь Кох прямо сказал, что Гитлер готовит наступление на курском участке, а Кох только что из Берлина. Значит, сведения самые свежие. Надо скорее сообщить об этом!
Агент уголовной полиции, по фамилии Марчук, приметил в комиссионке одного спекулянта, который часто там появлялся н скупал всякие вещи. Как-то Марчук подглядел, что спекулянт купил разрозненные хирургические инструменты и хороший костюм, но явно не своего размера. Он даже и не пробовал примерять его. Марчук рассказал о спекулянте своему дружку из уголовной полиции, и они решили поживиться: задержать подозрительного спекулянта, содрать с него взятку, а будет упрямиться, забрать в полицию.
Агенты выждали в магазине спекулянта и как будто невзначай заговорили с ним. Тот немного растерялся, но разговор был затеян безобидный, и спекулянт в конце концов охотно разговорился.
Их беседа закончилась в ресторанчике, куда Марчук предложил зайти и выпить для знакомства.
В ресторане агенты заказали дорогое вино и обильную закуску с явным намеком, что спекулянт расплатится. Тот не возражал.
В разгар пиршества агент уголовной полиции Марчук заявил спекулянту:
– Так что спекулировать надо умеючи, а ты, дружок, и не заметил, как влип к нам в руки.
И он предъявил своему новому знакомому документ уголовной полиции, намекнув при этом, что, если тот поделится прибылью, они, пожалуй, его отпустят. Но пойманный спекулянт продолжал есть, никак не реагируя на угрозы. Наконец, закончив еду, он спокойно встал к тоном начальника сказал агентам:
– Расплатитесь!
– Как так? Ты кто такой?
Тогда спекулянт молча достал из кармана книжечку и предъявил ее оторопевшим агентам. В документе значилось, что «предъявитель сего» Владислав Антонович Янкевич является сотрудником ровенского гестапо.
С этой минуты за ресторанным столом все изменилось. Агенты не только расплатились по счету, но и стали угодливо извиняться: агенты уголовной полиции страшно боялись сотрудников гестапо.
Выйдя из ресторана, они усадили Янкевича в экипаж и вежливо доставили его на квартиру.
Янкевич оказался не злопамятным человеком: он даже пообещал Марчуку побывать у него в гостях.
Эту историю рассказал мне наш партизан Михаил Макарович Шевчук, когда «по служебным делам» отлучился из Ровно и прибыл в лагерь. Он-то и являлся сотрудником гестапо Янкевичем.
Уроженец Западной Украины, Михаил Макарович был старым подпольщиком. В панской Польше он просидел пять лет в тюрьме за революционную работу. Освободила его Красная Армия в 1939 году. Шевчуку было уже больше сорока лет, когда он вступил в партизанский отряд.
В Ровно Шевчук быстро применился к обстановке. Как многие немцы, он носил темные очки, ходил по улицам с букетом цветов и занимался мелкой спекуляцией. Спекуляция эта была только для видимости. Большую часть купленных вещей Шевчук направлял в отряд. Удостоверение о том, что он сотрудник гестапо, смастерили мы сами.
После истории в ресторане пополз слух, что Янкевич – сотрудник гестапо. Управдом того дома, где он жил, стал сообщать ему о всех «подозрительных», а Шевчуку тем временем удалось обзавестись не одной, а несколькими надежными квартирами, хозяева которых, наши люди, выполняли поручения по разведке.
Был у нас в Ровно и другой «спекулянт» – красивый, стройный, как его звали украинки: «гарны очи», Коля Гнедюк. В Ровно он жил по документам на имя поляка Бачинского.
Для отвода глаз Гнедюк тоже занимался спекуляцией: покупал дешево, продавал дороже, а иногда и дешевле. К нему, так же как и к Шевчуку, приставали агенты уголовной полиции, но он быстро за взятки поладил с ними.
