Но в этот раз точно специально шумели, правда, костров по ночам все же не жгли, но делали все, чтобы степняки их заметили. Дивились тому дружинники, но приказ старшего Любомира выполняли. Значит, так надо.
Их заметили на второй день, когда до Киева было уже далеко. Но Любомир не дал приказа обороняться, напротив, велел поднять княжий знак повыше. Только тогда поняли дружинники, что Любомир на переговоры к печенегам едет. Все же жутковато, степняк он и есть степняк, ему никто не указ. Те вели себя нагло, окружили, напирали конями, смеялись в лицо… Любомир велел толмачу, которого вез с собой, объяснить, мол, едет от киевского князя к их князю, чтоб вели скорее, дело не ждет.
Старый, обвешанный всякими знаками печенег хитро сощурил глаза:
— А к какому коназу тебе надо? Я не подойду? Я тоже коназ!
По тому, как захохотали вокруг него всадники, стало ясно, что издевается. Но Любомир вдруг вполне дружелюбно кивнул:
— Готов говорить сначала с тобой.
Тот снова захохотал:
— Сначала, говоришь? А если это твой последний разговор?
Что и говорить, хорош посул! Но Любомир глазом не повел, усмехнулся в ответ:
— Вели моих людей напоить, накормить, второй день без отдыха едем. И пойдем поговорим.
Печенег хмыкнул в ответ, что-то залопотал на своем, показал рукой куда-то в сторону перелеска, из которого они и выскочили, потом махнул рукой Любомиру:
— Поехали. Твоих людей пока отдельно от тебя подержат. Если за собой других урусов привел, плохо им будет. И тебе тоже.
— Вели не обижать, не то Угдею перескажу про ту обиду, — Любомир, казалось, не слышал угроз, спокойно тронул коня вслед за печенегом. Тот чуть приостановился:
— Ты к Угдею послан?
— Я ж тебе сказал, что к князю от киевского князя Игоря еду.
— Зачем?
Русич пожал плечами:
— Кто такие речи в степи на коне ведет? Давай сядем, поговорим.
— На коне? Мы на коне! Я на коне! Не хочешь так говорить, не будешь никак! — почему-то взъярился печенег. Этого было достаточно, чтобы дружинников схватили и вывернули им руки. Троим против тридцати не справиться, но Любомир успел остановить печенегов:
— Стой! Если князь узнает, как ты с посланцами Киева поступаешь, вряд ли поблагодарит!
— А откуда он узнает? Не было вас, никого мы не видели! — довольный своей выдумкой, захохотал печенег.
Любомир спокойно пожал плечами:
— Думаешь, князь Игорь только нас послал? Не то он вас не знает. Не-ет, он еще троих, таких, как я, отправил, хоть один да дойдет, все перескажет. И один из моих людей уже успел в Киев ускакать, сообщит, что мы у тебя.
Степняк ругнулся по-своему, хлестнул плетью по сапогу, что-то приказал, махнув рукой в ту сторону, откуда появились русичи. И без слов было понятно, что приказал нагнать уехавшего. А Любомир продолжал убеждать:
— А тому, кто первым послов к князю Угдею приведет, награда обещана. Не хочешь ли получить?
Печенег был стар и очень недоверчив.
— Сказать что угодно можно, чем докажешь?
Любомир сунул руку за пазуху. Несколько человек тут же натянули луки. Русич вдруг захохотал, даже откинувшись на коне:
— Не бойся, князь, я же с миром еду!
Вынул из-за пазухи бересту с начертанными знаками, протянул печенегу:
— Вот, смотри, здесь все прописано.
Несколько мгновений тот соображал, что делать — признаться, мол, не знает грамоты? Нашел выход, фыркнул как кошка:
— Я русской грамоте не обучен!
— А здесь не русской, здесь ромейской писано. Я слышал, что все печенеги ромейскую разбирают. А не хочешь сам глаза портить, кликни кого другого грамотного из своих.
Печенегу совсем не хотелось ввязываться в разбирательства с грамотой, он согласно кивнул:
— Хорошо, поехали, поговорим.
— А мои дружинники как же? Я без них никуда.
Беседа слишком затянулась, и степняк махнул рукой, чтоб отпустили и остальных русичей. Дальше ехали все вместе.
Вообще-то печенег оказался не таким зловредным, каким пытался себя изобразить. Он принял русичей в своем шатре вполне сносно. Но Любомир попросил разговора наедине. Пришлось остальным удалиться.
— Ну, чего ты хочешь?
Степняк сел, но саблю не снял. Меч Любомира тоже лежал рядом, он отказался отдавать оружие, напомнив, что послов не разоружают. В ответ печенег фыркнул, мол, послы и не приходят с оружием. Русич вдруг согласился:
— Но ведь не одни вы в степи, есть и другие, с которыми и говорить не о чем.
— А с нами есть о чем?
— Есть. Проводи нас к Угдею.
— А если не провожу? — Глаза печенега изучали лицо Любомира. Чувствовал, что не зря так уверен этот русич, но никак не мог решить, помогать ему или нет.
Любомир наконец решился, видно, встретил упорного на своем пути: пока не поймет, зачем идет русич к их князю, дальше не пустит, хоть костьми тут ложись.
— Князь киевский снова решил идти на Царьград….
Печенег расхохотался, хлопая себя по коленкам от удовольствия. Любомир спокойно смотрел на него.
— Да он уже ходил! Едва ноги унес! Игорю мало, еще захотелось?
Русич выждал, пока печенег отсмеется, и чуть устало пояснил:
— Потому и не справился, что один пошел. А ромеи зазнались, никого себе равными не признают. Наказать надо.
Знал, чем брать. При словах о равенстве у печенега даже желваки заходили. Видно, и его ромеи обидели. Любомир обрадовался, значит, задело за живое. Но сразу ничего говорить не стал, подождал, пока степняк сам спросил:
— Чего князь хочет?
— Чтоб вместе с нами пошли….
Любомир потянулся за чашей с напитком из кобыльего молока, который хорошо умели делать степняки. Он старался не смотреть на хозяина шатра, давал время обдумать услышанное. Спокойно пил молоко, даже чуть причмокивая от удовольствия. Видно, это заметил печенег, усмехнулся:
— Пей, пей, это не ваше коровье молоко! У кобылы и молоко другое!
Русич кивнул:
— У всякого народа есть что-то свое хорошее. У вас вот кумыс знатен!
— Так и оставайся с нами! — захохотал печенег. Видно, просто не знал, что ответить Любомиру. — Мы тебя каждый день кумысом поить станем! И жену дадим красивую.
— Не-ет… У меня любушка в Киеве есть….
— Жена?
— Нет, просто любушка.
— Экий ты! — рассердился печенег.
Любомир вдруг поинтересовался:
— А ты откуда русский язык знаешь?
Похоже, этот вопрос смутил степняка. Он фыркнул:
— У меня мать была славянка.
— А-а… Красивая? — зачем-то уточнил Любомир.
Печенег, довольный, согласился:
— Красавица! — точно в красоте матери-славянки была его заслуга.
— И моя красивая, — вздохнул русич.
Дальше они беседовали уже как друзья. Печенег согласился, что ромеев пора проучить, зазнались слишком. Обещал проводить к Угдею завтра же, потому как знает, где тот. А другие не знают.
— Значит, награда тебе будет, — пообещал Любомир.
Его нового приятеля звали Илдеем. Обычное имя для печенега.
Утром, едва Любомир успел выйти из шатра, как оказался свидетелем ссоры, приведшей к гибели одного из печенегов. Чего не поделили эти двое, он, конечно, не знал, только увидел, как обнажили мечи, оскалились, готовые вгрызться противнику в горло. Тот, который помоложе, выкрикивал, видно, что-то очень обидное, потому как за старшего заступились еще двое. Но и молодому на помощь пришли свои. Теперь уже за мечи взялись шестеро. Любомир обратил внимание, что одеждой, а особенно навешанными украшениями молодой и старый разительно отличаются, видно, из разных родов. Противники оказались достойные, клинки сверкали в воздухе, сталкиваясь и разлетаясь, бой пошел не на жизнь, а на смерть. Все получилось как-то очень быстро и само собой. Как же это они, соплеменники, друг против друга?
А Илдея что-то не было, видно, и остановить резню тоже некому. У Любомира взыграло чувство старшего, у себя он никогда бы не допустил такого. Заорав во все горло: «Стой!!!», он одним рывком оказался посреди дерущейся толпы. То ли степняки шарахнулись от его крика, то ли сам вид русича не обещал ослушавшимся ничего хорошего, но печенеги почему-то поняли приказ, все разом встали. А что делать дальше, Любомир просто не знал. Со своими бы разобрался, а вот как быть с этими? Вдруг у них так положено?
На помощь пришел Илдей, он вылетел на середину, едва сдерживая коня, что-то закричал стоявшему с опущенным мечом старшему спорщику. Тот ответил, показывая кивком головы на молодого. Вокруг снова заорали, угрожая. Илдей нагнулся к Любомиру:
— Иди в шатер, готовься, сейчас поедем.
Уходя, Любомир успел заметить, какой ненавистью к молодому блестят глаза самого Илдея. Может, зря остановил, надо было позволить старшему снести противнику голову?
Илдей разобрался, видно, круто, слышно было, как мечи зазвенели снова. Выходить и интересоваться Любомир уже не стал. Не хватало еще пострадать в ссоре соплеменников. Хозяин шатра вошел в него, зажимая правую руку, на него было страшно смотреть, губы дрожали, лицо сведено гневом. С пальцев левой руки на землю капала кровь, видно, ранили. Любомир, ничего не спрашивая, принялся перевязывать его рану. Илдей ничего не объяснял, только коротко бросил:
