– Тихо… Звезды какие яркие, – сказал комиссар.
– Горы, прозрачный воздух. А артиллерия у немцев что-то молчит.
Спустя десяток минут в ночи вдруг застучали пулеметы, потянулись трассы светящихся пуль. На северо-востоке ракеты взлетали одна за другой. Раздавались хлопки винтовочных выстрелов, гранатные разрывы.
– Кто-то воюет… на прорыв идет, – проговорил майор-особист.
Слово «прорыв» комиссар словно не услышал, а насчет боя заметил, что им завтра тоже предстоит воевать.
– Всем войны хватит, – снисходя к чьей-то ненужной активности, благодушно рассуждал комиссар.
Мимо прошмыгнули несколько человек. Шли быстро. Когда адъютант с автоматом наперевес кинулся вслед, они уже исчезли в кустах.
– Везде находятся крысы, – сменил благодушие на строгость комиссар. – Надо усилить патрули.
Но усиленные патрули удержать беглецов не могли. Утром Николай Мальцев увидел, что окопы справа от них пустые. Сбивая густую росу, подошел к сержанту и красноармейцу, сидящим возле «максима» с заправленной лентой.
– Где остальные?
– Четверо местных еще ночью ушли и молодого сманили. Обещали невесту найти, а здесь, мол, все равно пропадать.
– А вам невест не обещали? – насмешливо спросил Мальцев.
– Я женатый, – подумав, ответил сержант. – Под Ярославлем живу, чего мне здесь искать? Пулемет, опять-таки, казенное имущество, его бросать нельзя.
– А ты? – обратился Николай ко второму номеру.
– Я с дядей Иваном остался. Присягу все же принимал.
– Чего же ты, дядя Иван, дезертиров не остановил?
Вопрос был пустой, можно было и не спрашивать.
– У них винтовки и штыки. Если бы пикнул, сразу бы припороли. Зачем вообще западников призывали? Думали, они за наши колхозы воевать кинутся? Из трехлинеек нам же в спину стрелять станут.
Ночью уходили не только местные. Снялась рота какого-то независимого старшего лейтенанта, который посчитал, что здесь они ничего не высидят. Исчезали мелкие группы и одиночки, вышедшие случайно к месту сбора пограничного отряда.
– Без них воздух чище, – отмахивался Зимин. Обошел взвод старшего сержанта Лыкова. Окопы были вырыты и замаскированы, оборудованы гнезда для ручных пулеметов.
– У тебя, Зиновий, люди на месте?
– Сбежали двое, – ответил здоровяк. – Остальные готовы к бою. Пожрать бы еще не мешало.
– Завтрак будет попозже, – пообещал Зимин. – Старшина чего-то варит.
– Как бы нам «гансы» аппетит не испортили, – заметил один из красноармейцев. – Наблюдатель с рассвета кружится, все высматривает.
Как в воду глядел боец. На смену воздушному разведчику прилетела четверка двухмоторных штурмовиков «Хеншель-129». С высоты километра каждый бросил по четыре стокилограммовки.
Применение таких тяжелый бомб было рассчитано на психику. Взрывы с небольшими промежутками поднимали огромные фонтаны земли, ломали и подбрасывали деревья. Грохот метался эхом из стороны в сторону, выталкивая, как вчера, людей из окопов, заставляя бежать сломя голову непонятно куда.
Носовые пушки и пулеметы на втором заходе добавили паники, вколачивая сплошную трескотню очередей. Старший сержант Зиновий Лыков втащил за шиворот обратно в окоп молодого красноармейца.
– Сиди здесь, если подохнуть не хочешь. Погранцы вон стреляют даже. Чем мы хуже?
Вел огонь из пулемета Андрей Щербаков, высадил обойму снайпер Василь Грицевич. Дал несколько очередей Николай Мальцев. Знали, что толку от их пальбы не будет, но хоть прогонят страх.
Политрук Зелинский крикнул им, чтобы прекратили огонь – накличут бомбы на собственные головы. Но «хеншели» улетели, и политрук похвалил стрелков:
– Так и надо. Пусть знают наших!
Комиссар, взявший на себя командование, в силу небольшого опыта не предусмотрел многих деталей. Продукты были сданы еще вчера на пункт питания. Четыре полевые кухни, дымившие с рассвета, как паровозы, не остались без внимания люфтваффе.
Бомбу вложили так удачно, что два котла на колесах разнесло вдребезги. Сгорел временный склад, в котором хранили основную часть продовольствия. Из-под обломков склада-землянки пробивались синие языки горевшего сахара, лопались банки с консервами, растекалась огромная лужа дымившего растительного масла.
В санчасти кричал и метался ошпаренный повар. Поубивало и покалечило тыловиков, обычно крутившихся возле кухни.
– Чем людей кормить? – растерянно спрашивал у комиссара интендант, заменивший опытного заместителя по тылу.
– Режь убитых лошадей и вари.
– Котлов нет…
– Найди и больше ко мне не приставай.
Старшина Будько скептически воспринял известие, что полк возглавил комиссар. Он не стал сдавать часть продуктов, оставил вещмешок с салом и сухарями.
– Еще сахар есть, – докладывал он Журавлеву. – Пусть бойцы иван-чай собирают и в котелках кипятят. Без горячего скоро ноги протянем.
Расторопные саперы Кондратьева принесли несколько вывалянных в земле больших кустов конины.
– Вон там выройте яму и обложите камнями, – командовал Будько. – Найдем ведра, обед сварганим.
* * *
Комиссар и командир полка рассчитывали артиллерией и пулеметами крепко вломить обнаглевшему врагу, однако немецкое командование им такой возможности не предоставило.
Германские части обтекали изрезанный оврагами и мелкими речками участок леса, где занял оборону вновь сформированный полк. Время от времени налетали истребители и легкие бомбардировщики, сбрасывая бомбы и обстреливая поляны из пулеметов.
По периметру, метрах в семистах от линии обороны, патрулировали несколько мотоциклов и легкий бронетранспортер, наблюдая за русскими. Комиссар дал приказ начальнику артиллерии обстрелять одну из немецких колонн, обтекающих лес с юга.
Дружно ударили 122-милиметровые гаубицы и «трехдюймовки». Вели огонь по навесной траектории на расстоянии двух километров. Немецкие командиры проявили явную самоуверенность. Взрывы опрокинули и зажгли два грузовика, несколько пароконных подвод. Горел, опрокинувшись в кювет, легкий бронетранспортер. Движение по дороге прекратилось. Там возились санитары, вытаскивая убитых и раненых.
– А вы как думали! – торжествовал комиссар, потрясая кулаком. – Легкой прогулки захотели? Не получится!
Помощник по комсомолу обходил батальоны, теребил политруков и собирал заявления о срочном приеме молодежи в комсомол.
– Нашел время, дурак, – не стеснялся в выражениях старшина Будько, прислушиваясь к гулу приближающихся самолетов. – Сейчас они нам покажут и комсомол, и кузькину мать.
Авиации на этом участке у врага не хватало. Отбомбились лишь легкие бомбардировщики, подняв очередную волну беготни и паники. Появились новые убитые и раненые, гибли лошади.
– Раненые умирают, – прибежала к комиссару начальник санчасти, майор Руденко Наталья Викторовна, молодая светловолосая женщина лет тридцати. – У меня всего два хирурга, оперируем все втроем, не успеваем.
– Идите на свое место, – оборвал ее комиссар. – Занимайтесь делом.
Дальше началось нечто вроде издевательства. Немцы подкатили на возвышенность штук двенадцать разнокалиберных орудий. Все наши, советские, доставшиеся врагу в качестве трофеев.
Начался обстрел позиций. Равномерно ухали гаубицы, звонко и часто били трехдюймовые пушки Ф-22, посылая фугасы, осколочные снаряды, шрапнель и все, что нашли на захваченных складах немецкие трофейщики.
Им ответила артиллерия под командованием пожилого подполковника, стрелявшего по войскам Кайзера еще в Первую мировую войну. Дуэль закончилась в пользу немцев. Быстро иссякли боеприпасы, на один выстрел немецкие артиллеристы отвечали десятком снарядов.
Николай Мальцев видел, как прямое попадание разнесло на части старую горную пушку с деревянными колесами. От огромной дымящейся воронки отползал наводчик, волоча перебитые ноги. Его пытались перевязать, но артиллерист истекал кровью на глазах.
Подполковник, сняв фуражку, лично наводил орудие, чтобы одним из последних снарядов заткнуть глотку хоть одной «шестидюймовке». Не успел. Тяжелый снаряд искорежил, перевернул пушку. Подполковник с усилием поднялся, по лицу стекала кровь, мелко дрожал обрубок руки, мундир был изорван.
– Какая глупость… глупость.
Старый артиллерист свалился рядом с разбитым орудием. Можно было только догадываться, кого он обвинял в глупости.
Врагу нельзя было отказать в четкости действий. Орудия вели огонь, перенося прицел с квадрата на квадрат. Наши родные полуторки и ЗИС-5 исправно подвозили врагу ящики со снарядами. Когда перегревались одни орудия, им давали остыть, а в это время стреляли другие. Привезли еще несколько пушек, в том числе 122-миллиметровые гаубицы.
В лесу творилось невообразимое. Грохот взрывов не смолкал ни на минуту. Разносило на части деревья, срезанные ветки устилали землю. Если люди находили какое-то спасение в окопах, то лошади гибли одна за другой.
